Цыганские сказки - Автор неизвестен

Улыбнулась Ружа, но ничего не сказала мужу, а за братьями отправилась. Передала им слова Вайды. Явились братья нехотя.

Подошли они к богатому дому Вайды, а их не пускают.

— Не велел хозяин бедняков пускать, велел прочь их гнать, — сказали братьям работники.

— Да ведь шурины мы ему! Пришли по приглашению. Кликнули работники Вайду. Велел он пропустить братьев.

Стали гости за стол рассаживаться, выпивать стали да разговаривать. Хотели братья за стол сесть, да тут Вайда вмешался:

— А помните ли вы, как я к вам бедняком пришел? А как вы надо мной издевались да насмехались? И одежду дали рваную и поношенную… Разве цыгане так поступают? Ну-ка, работники, гоните их отсюда в три шеи!

Схватили работники дубинки да крепко поколотили братьев Ружи, а потом из дома Вайды вытолкали взашей.

А у Вайды с Ружей жизнь завязалась счастливая на долгие года.

О Вайде и Руже 2

Были цыгане, цыгане богатые. Ездили эти цыгане по лесам большим табором. В одной семье был парень молодой, которому уже время подошло ехать свататься. Звали этого парня Вайдой. Всем был хорош Вайда, только один был у него недостаток — сильно он заикался. Прослышал Вайда, что там-то и там-то, в таком-то и таком-то таборе есть красавица Ружа. Вот и решил он поехать свататься к этой Руже.

Подъезжает Вайда к тому табору, где жила Ружа. Остановился неподалеку. Думает: “Если пойду свататься по обряду, то мне и отказать могут, когда узнают, что я заикаюсь. Украду-ка я Ружу тайком от родителей”.

Как задумал, так и сделал. В одно прекрасное утро пошла Ружа за водой. Только к реке подошла, как из кустов выскакивает Вайда, хватает ее, бросает на коня и говорит:

— Кричи — не кричи, а все равно быть тебе моей женой.

Что делать Руже? Значит, судьба такая. Пришлось ей голову платком повязать, пришлось по чужой воле в чужой шатер идти, чужого батьку батькою, а чужую матку маткою звать. И все, может быть, было бы хорошо, кабы Вайда не заикался. А от этого жизнь Ружи с Вайдой совсем не сложилась.

Короче сказать, убежала Ружа от такой невыносимой жизни обратно к родителям. Ну а родные есть родные. Простили они ей, что нарушила она цыганский закон, пустили жить к себе обратно. Да к тому же увез-то он ее, как вор, нахально…

А Вайда, как узнал, что жена от него сбежала, проклял ее страшным проклятием. Полюбил он ее, а от этого и горе горше, и тоска сильней.

Как-то раз, дело в какой-то праздник было, собралась Ружа в церковь. Идет она и вдруг видит: около дороги лежит цепочка. Подошла Ружа поближе, пошевелила ногой эту цепочку, а она обвилась, как живая, вокруг Ружиной ножки и потащила красавицу-цыганку под землю. Онемела Ружа от страха, так, ничего не сказав и не вскрикнув, под землю ушла. Только скрылась она под землей, как на этом месте выросла раскидистая рябина, красная-прекрасная. Поглядишь на нее — так и хочется веточку себе на намять сломать.

И надо было такому случиться, что по той же дороге в ту же церковь ехали Вайда и его родители. Как увидел Вайда рябину, так сразу направил к ней коня, а рука его сама собой потянулась сорвать веточку. Но едва коснулся он листьев рябины, как она прошептала ему человеческим голосом:

— Вайда, на пхагир мирэ васта! Мэ сом Ружа — бари раны. (Мол, не ломай, Вайда, мои руки, я Ружа — большая барыня.)

Вайда так испугался, что даже с коня на землю слетел. Три дня потом отхаживали его отец с матерью, едва отходили. Только после этого случая сильно изменился Вайда. Продал он всех лошадей, все свое хозяйство продал и построил вокруг этой рябины часовенку. Купол этой часовенки сделал хрустальным, чтобы свет в нее проникал. Вот и стал Вайда жить в этой часовенке, и каждую ночь приходила к нему Ружа в облике человеческом, а поутру снова в рябину превращалась. Такое их в жизни ждало наказание: ее — за то, что цыганский закон нарушила, а его — за обман.

О Вайде — богатом барине, его жене Руже-красавице и о том, что было с ними и до них

В одном старинном городе нашей России, примерно хотя бы в Москве, жил знаменитый цыган Пихта. Славился он во многих городах, и среди всех цыган много хорошего о нем говорили. И тем был знаменит Пихта, что жил в богатстве и в роскоши, хотя ни разу в жнзни ничего ни у кого никогда не крал. Жил он оседло, лошадьми занимался: продавал, менял их на ярмарках и конных базарах. Тем и скопил свое большое состояние. Жил он с женой своей Рубиной счастливо, да только детей у них не было.

А в одном таборе кочевом жили два брата: старшего звали Хэладо, а младшего — Бота. Про этих братьев тоже прошла великая слава, что воровали очень много: лошадей угоняли табунами, деревни, лавки обворовывали — и ни разу не попались. Удачливы были братья Хэладо и Бота в воровстве.

Как-то раз пригнали братья лошадей на ярмарку, распродали их с большим барышом, а потом в трактир зашли, пить стали па радостях. Вот и говорит младший брат старшему:

— Братец мой Хэладо, ведь и вправду слава о нас среди цыган идет! За ловкость нашу, за удачу нас почитают. И на всем свете не найдется цыган, равных нам.

— Эх ты, братец мой, — отвечает ему старший брат, — разве это слава? Слыхал я, что в Москве живет цыган Пихта, не ворует, а живет богаче нас в десять раз.

— А что, братец мой, давай поедем, посмотрим на этого цыгана. Так ли он знаменит и так ли богат, как о нем цыгане говорят?

Сказано — сделано. Оседлали братья коней, запрягли телегу с добром и отправились. Подъезжают они к белокаменной и спрашивают:

— Скажите, любезные, где тут цыган Пихта проживает?

И всякий — мал и стар — показывал им дорогу. Удивлялись братья.

Подъехали они к дому Пихты. Когда цыган к цыгану приезжает, то хоть небольшое, а гостеприимство должно быть ему оказано. У цыган гость в почете: будет ему и кусок хлеба, даже последний, будет ему и угол, где переночевать.

Когда братья зашли, Пихта сразу посадил их за стол и стал угощать. А за угощением и беседа пошла. А какой у цыган первый вопрос при беседе?

— Какие вы цыгане? Какого рода-племени? Откуда приехали? — спросил Пихта.

Так у цыган знакомиться принято.

— Да вот, морэ, слыхал ли ты про двух братьев — Хэладо и Бота, что живут богато, что всю жизнь воруют и никогда не попадаются?

— Да, — ответил Пихта, — слыхал, не раз слыхал. Большая слава про этих цыган идет.

— Ну вот, мы и есть эти братья! А приехали мы, чтобы тебя повидать, потому что идет о тебе слава еще больше нашей.

Как узнал Пихта, какие гости к нему пожаловали, сразу приказал своим работникам поднять прислугу и накрыть богатый стол. И начался пир.

О чем цыгане за столом разговаривают? Те, что лошадьми занимаются, про лошадей говорят, про конные ярмарки, про цепы и всякое такое, а тe, что воруют, — про воровство речь ведут. Вот и завели братья про воровство разговор. Слушал их Пихта, слушал, а потом и говорит:

— Слушайте, чявалэ, знаю я тут одно место. Так вот, если бы вы украли в этом месте, то не то что вам, но и вашим детям до конца жизни добра хватит.

Сказать вору такую вещь — разве вор отстанет? Вот и стали братья допытываться:

— Что за место такое?

Только не просто так допытывались братья, а с подходом. Хитрые они были, знали, что если просто спросят, мол, где можно украсть больше богатства, то им никто такого места не укажет.

Вот они и решили издалека начать. А потом потихонечку к делу перейти, да не просто, а чтобы и Пихту подбить, хотя и знали, что тот отроду не воровал, даже куска хлеба за свою жизнь не украл.

Так или иначе, говорили братья с Пихтой до тех пор, пока тот не согласился идти с ними.

— Так где же это богатство скрыто?

— Да здесь же, в городе, — отвечает Пихта, — я тут все знаю. Как только наступит ночь, мы пойдем.

Настала ночь. Не сидится братьям, не терпится им, больно хочется побыстрее за дело приняться.

— Ну, ребята, берите каждый по мешку и пошли. Взяли мешки. Идут. Темно на улице. Город для братьев незнакомый. Не знают они, куда их Пихта ведет. А привел он их к старинному монастырю. Как увидели воры монастырь, испугались:

— Куда же ты нас привел?!

— Да вот в этом монастыре столько золота, что на десять жизней хватит, и взять его можно столько, сколько человек унести в силах.

Остановились братья и говорят:

— Слушай, друг наш любезный, в монастырь мы не пойдем. Хоть убей, не пойдем в монастырь. Ты скажи: у матери ребенка украсть — украдем! А в монастырь ни ногой. Ты что?

Раньше был такой закон. Когда вор попадался на каком-то воровстве, его в тюрьму сажали, в Сибирь ссылали на каторгу, а если вора в церкви хватали, то сразу, без суда, не разбираясь, веревку на шею. За церковь один был суд — казнь! А потому, как ни уговаривал Пихта братьев, они только “нет” да “нет”. Рассердился Пихта, сам к воротам пошел.