Ленин, мы и будущее. Опыт свободного и пристрастного анализа - Вячеслав Николаевич Егоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Немалый след в его душе оставил и диалог Сократа с Антифонтом о счастье. Сократ упрекал собеседника в том, что тот видит себя «в роскошной, дорого стоящей жизни», а, по мнению философа, «не иметь никаких потребностей есть свойство божества, а иметь потребности минимальные – это быть очень близким к божеству; но божество совершенно, а быть очень близким к божеству – это быть очень близким к совершенству». «А ведь это правда», – мелькнуло в голове Владимира. И память тут же соотнесла этот мудрый вывод с убеждённостью Н.Г. Чернышевского о том, что жить по-человечески и честно можно только ориентируясь на Рахметова, имея разумные потребности.
Еще более объёмно и резко о выборе жизненного пути Сократ заговорил, передавая Антифонту содержание сочинения учёного Продика о Геракле. Когда тот стал перед необходимостью выбора своего пути, он ушел в пустынное место и сидел в раздумье. К Гераклу подошли две женщины с весьма прозрачными именами Порочность и Добродетель. Первая стала азартно соблазнять его роскошью и удовольствиями, а вторая сказала прямо: «Из того, что есть на свете полезного и славного, боги ничего не дают людям без труда и заботы: хочешь, чтобы боги были к тебе милостивы, надо чтить богов; хочешь быть любимым друзьями, надо делать добро друзьям; желаешь пользоваться почетом в каком-нибудь городе, надо приносить пользу городу; хочешь возбуждать восторг всей Эллады своими достоинствами, надо стараться делать добро Элладе; хочешь, чтобы земля приносила тебе плоды в изобилии, надо ухаживать за землей; думаешь богатеть от скотоводства, надо заботиться о скоте; стремишься прославиться через войну и хочешь иметь возможность освобождать друзей и покорять врагов, надо учиться у специалистов теории военного искусства и упражняться в применении ее на практике…».Этот диалог великого мыслителя тоже глубоко запал в душу юного Владимира: «Верно, чтобы быть полезным людям, надо искать путь конечно добродетельный. И обязательно действовать».
К своим семнадцати годам Владимир Ульянов достаточно основательно обогатил свою память «знанием всех тех богатств, которые выработало человечество». Успел увидеть живую жизнь, как в Симбирске и местных сёлах, так и в казанском Кокушкино. Сформировал, пусть пока не слишком совершенную, но свою картину мира. И уже не раз пытался вписать в неё самого себя. Он хорошо помнил мысли Сократа, держал в голове советы отца, с которым они ещё год назад обсуждали эту тему.
Владимир понимал, что до окончания гимназии остаются считанные недели и принимать окончательное решение уже пора. Однозначно, он хотел продолжить учёбу в университете. По какой специальности? Вариантов было не очень много. Ему нравились гуманитарные предметы, но перспектива стать кабинетным учёным его явно не влекла. Пойти по стопам старшего брата – стать натуралистом, но и эта сфера тоже была не для него. К весне выпускного года чашу весов перевесила профессия юриста. Она давала возможность не только более предметно и глубоко проникать в существо социальных и экономических процессов, но и была, как он считал, более полезной для общества.
Неожиданно пришедший март 1887 года резко всё перевернул в жизни семьи Ульяновых. В Симбирск пришла страшная весть о том, что его брат Александр арестован за участие в подготовке покушения на августейшую фигуру Александра III и содержится в Петропавловской крепости. Мать срочно уехала в Петербург, а все оставшиеся дома с робкой надеждой ждали оттуда обнадёживающих вестей. Но доброй вести не случилось. 20 мая старого стиля Саша, такой родной и любимый, взошёл на эшафот. Доподлинно передать чувства, охватившие Владимира, его сестёр и брата Дмитрия, вряд ли возможно. Но одно можно сказать точно: души каждого из них разрывались… Сашу было жалко. Талантливый, увлечённый, добрый и великодушный – Саша был неотъемлемой частью жизни Володи и всей семьи. Такой молодой, умный, красивый…
В те тяжелейшие дни мысли Владимира были с братом: «Как там Саша, чем можно ему помочь? Как решился он на такое»? А сердце постоянно замирало и от жгучих мыслей о маме: «Как она переживёт такое жуткое несчастье»? В доме поселилась тишина. Сам он толком не спал несколько ночей… Казнь брата буквально перевернула, выжгла душу Владимира. В эти страшные дни он в свои семнадцать лет пережил смерть… Не свою, но смерть родного и любимого брата. Все её стадии, вплоть до последних мгновений. Потрясение души былослишком сильным. Сердце трепетало, замирало и кипело от невозможности изменить судьбу Саши. Безусловно, он знал об увлечении брата революционными идеями, но о том, что тот решится на столь радикальный метод борьбы с властью, конечно же, не подозревал. Его мучила пронзительная горечь от практически неминуемой гибели брата, тяжкие мысли о будущем семьи, острое, разрастающееся чувство ненависти к царю и власти, смутное желание начать что-то делать самому, чтобы изменить… Мысли распирали черепную коробку. «Что делать? О чём сейчас думает Саша? Как он пришёл к такому выбору? А я бы смог? Не знаю… Но ведь Саша прав в стремлении прекратить произвол в стране. Хотя вряд ли смерть императора что-то заметно бы поменяла. Ведь убили пятнадцать лет назад Александра II, но справедливости больше не стало. Конечно, Саша со своей чуткой и ранимой душой загорелся надеждой помочь народу, заставить власть повернуться к нему лицом…»Сложно передать весь набор чувств и мыслей Владимира Ульянов, владевших им в те трагические дни. Но очевидно, что были среди них размышления и о своём жизненном пути. Ясно для него было только одно: он должен что-то сделать. Что-то большое и важное. А вот как? Надо было думать и искать…
Сделать это было не так просто: голова и сердце жили в разных ритмах. Сложностей добавляла и обстановка отчуждения и презрения, которую возвел вокруг семьи Ульяновых Симбирск. Очень многие считали своим долгом отвернуться от «проклятого» семейства. Владимир даже с одноклассниками в те трагические дни старался видеться меньше. Все они хорошо Сашу знали, но под влиянием родителей, некоторых педагогов стали сторониться Володи. Да он и сам искал одиночества, и часто после занятий уходил на Венец, где днём бывало довольно безлюдно, а удивительная красота и бескрайняя ширь Волги зримым символом свободы и полноты жизни и дарила ему их предчувствие. Созерцая с высоты птичьего полета божественно-завораживающий вид на окружающий мир, невозможно
