Хайноре. Книга 1 - Ронни Миллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старик важно кивал, стряхивая крошки с бороды, а дочка его увлеченно слушала и так же увлеченно трескала мед.
— Но ничего, будет наше время, Корона велит, снова пойдем безбожие искоренять. Отец хранит.
— Отец хранит, — хором сказали все.
Вот дает… врет беззастенчиво, предает своих северных богов, Отец его, видите ли, хранит… И даже не запнулся ни разу. Даром что рыжий. Лис проклятый, дурной человек… И снова Нора задумалась, а сама бы как себя повела, ежели бы во вражеской стране оказалась? Солгала бы, чтоб спастись? Поклонилась бы другим богам, присягнула бы другому вождю?
— Эх, все в короле хорошо, — снова начал старик, — Только вот на солдат наших казны не хватает, дороги небезопасные, патрулей бы побольше, а то кляча уже не та, чтоб по этим тропам колдобистым ходить… в общем все не слава Отцу, а однако ж новые приории строятся тут и там, лорды подати дерут, как пух с козы, — он подался ближе к рыжему, тот кивнул, мол, слушаю: — Ты не подумай, я человек богобоязненный, кажную седмицу хаживаю в приоратки, перстни целую, все, как положено, но сам понимаешь, когда такое было, чтоб Приорат строил золоченые купала, пока страна голодает и воюет?.. Вот при отце нынешнего короля, да хранит Всесоздатель его душу, такого не было…
Северянин закивал:
— Не было, не было.
— Ну вот и я к чему. А сколько беженцев с севера идет? Деревеньки по ту сторону Маслички уже битком забиты, города закрывают на Большой ключ, пускают только по особому распоряжению или бумажке, эвона как.
Северянин жевал, слушал и, видно было, призадумался. И Нора тоже… как им теперь в город попасть? Не пустят же…
Ночью она проснулась оттого, что в спину задуло, а старик с другой стороны костра храпит, точно медведь рычит. И чего так дует? Нора протянула руку за спину, оправила шерстяной плащ, заткнула под бок, и снова улеглась. А потом как вскочит, что ужаленная! Рыжий! Рыжий пропал! Волки унесли! Схватили его королевские гвардейцы! В темницу тащат! Ох-ох-ох! Погодите-ка… дак если б схватили, то и ее тоже… или уж всяко проснулись они, услышали… А девка где? Айна? Куда делись?..
Нора прислушалась и вдруг похолодела телом, будто колодезной водой с головы до пят по зиме облили. А потом резко в жар бросило, жуткий жар, что волосы на всем теле зашевелились, а под кожей будто сам огонь потек, и сердце заходилось боем.
Смех. Смех услышала. Там, в лесу. Недалеко, за деревьями.
И пошла. Не хотела, а пошла, ноги сами повели, ноги в новых башмаках.
Идут себе, ступают по траве, обходят ветки, хорошие башмаки, мягкие, как рысьи лапы. А голоса ближе и ближе, будто навстречу идут.
Шаг, еще, вон за деревьями что-то…
Северянин приходовал ее сзади, задрав подол цветастого платья. Держал руками за крутые бедра, охаживал по мясистому заду, порыкивал азартно, а она хихикает, похрюкивает, постанывает.
— Ой какой ты хороший, какой ты сильный, какой, какой, а… ой, ой, ой… возьмешь меня замуж, солдатик? Так замуж хочу… ну возьми, солдатик… — Он ее за волосы хвать, да как дернет, а та вскрикнет, сильнее щекой к осине прижимаясь, хохочет. — Жестокий ты, не пойду за тебя… а-а-х, хорошо любишь…
Рыжий все трудится, трудится, с нахлестом, жарко, пылко, штаны вот-вот упадут на землю. Точно медведь медведицу кроет. А Нора смотрит, глаз оторвать не может. И хочется уйти, да ноги будто в землю вросли. Смотрит — колени дрожат, смотрит, а в руке нож… Откуда ты, нож-ножичек? Зачем в руку лег?
— Ой, ой, ой, она тут! Она! Сестра!
Северянин обернулся, замер.
— Сдурела что ли…
— Не сестра я ему, — говорит, голоса своего не узнавая, губ, что гнуться в ухмылке, не чувствуя. — А жена.
Глава 5. Зверица
Северянин смеялся как волк — хрипло, рычаще, лицо, исполосованное тонкими царапинами, сочилось кровью, а ему все равно смешно было, и глаза горели, как два потусторонних факела.
— А ты прямо как я. Зверица.
Нора сидела в траве, обессиленная и как будто оглушенная, сама не понимала, что наделала, что сказала, и как вообще тут оказалась, ведь спала недавно… Но вот уже сидит посреди леса, напротив рыжий, привалившись к дереву, тяжело дышит и развязывает перевязку на боку, которая опять почему-то закровила.
— Видишь? Это ты сделала, дикарка. Знала, как бить. Откуда столько ярости в тщедушной девке, а?
Хайноре снова ощутила приток злости, будто речка, вышедшая из берегов, затопила целую деревню.
— Почему сестрой меня назвал?.. — Почему Нора чувствовала, будто ее предали?
Северянин цокнул языком и криво усмехнулся.
— Мы с тобой в Выселках мужем и женой представились, черт знает, откуда идут эти двое, может уже слышали что-то о нас, а так хоть полпути на телеге бы проехали… Кто ж знал, что ты такая ревнивица.
Нора хотела привычно возмутиться, но смолчала. И сама ведь не знала, зачем так сделала и откуда нож достала… Она спрятала лицо в ладонях, думала, заплачет опять, но глаза были сухие, ни слезинки не выдали.
— Что со мной, почему я так…
Рыжий махнул рукой, вытирая повязкой кровь, покривился.
— Вы, бабы, вообще бесом придуманные, он вас и разберет. То рычите, кусаетесь и ненавидите, то ластитесь, что кошки.
— Ты же убивец… мамка, тятька, братик, ты же убил их…
Молчит. Опять. Нора отвернулась, глядя, как муравьишки перебегают старое поваленное дерево. У нее совсем не было сил, даже чтобы говорить, а уж уговаривать и подавно.
— Я того не хотел, — вдруг сказал северянин, и Нора тут же обернулась. Он тоже смотрел в сторону. — Нашло на меня. Очнулся, и чую — вокруг враги. И пелена красная перед глазами. Со мной такое
