Законник. - Горъ Василий

– 'Там' — это где? — хмуро поинтересовалась я. И вздрогнула: заигравшись с изменениями, я забыла приказать унести Валию обратно в камеру!

— Вон-а, по лестнице спускаются… — выдохнул палач.

— Ну, и чего ты встал? — рявкнула я. — Хватай кресло ее величества и ставь на место малой жаровни!

— Ага… Уже тащу! — вцепившись в резной подлокотник, заверещал он. Потом сообразил, что сначала надо убрать жаровню, и рванул к ней. Случайно смахнув на пол клещи для вырывания ногтей…

Услышав грохот, Валия, безучастно смотревшая в потолок, дернулась и заверещала.

Побледнев, как полотно, Гной затравленно посмотрел на стоящего к нему спиной мэтра, и, сглотнув слюну, коротко тюкнул женщину кулаком в висок.

Крик тут же оборвался. Одновременно со Словом Освобождения, которое я под шумок шепнула мэтру Джиэро:

— Ладирен-СВИСС…

…Замерев в дверном проеме, мама царственно обвела взглядом пыточную, ненадолго остановила его окровавленном теле Валии, распростертом на дыбе, и уставилась на темя склонившегося в поклоне королевского палача:

— Джиэро? Ты что, не знал, что сегодня мы работаем со вторым элирейцем?

— Знал, ваше величество… — не поднимая головы, пробормотал он.

— Так почему ты не приказал тут убраться?

Мэтр Джиэро сгорбился еще больше и еле слышно прошептал:

— Простите, ваше величество… Не успел…

— Тогда что тут делает эта тварь? — мотнув головой в сторону Валии, зашипела мать. — Вы что, не можете тешить свою похоть где-нибудь еще?

— Илзе — не тварь! — вскинув голову, рыкнул палач. И, сорвавшись с места, в два прыжка оказался рядом со своей 'милой'.

— Илзе? — мама непонимающе посмотрела на меня.

'Потом…' — одними губами произнесла я. И, убедившись в том, что мама прочла мою артикуляцию, повернулась к Гною: — Бегом за Ласло, живо…

…Гной исчез за дверью буквально через мгновение. А следом за ним, баюкая на руках тело Валии, вышел из пыточной и мэтр Джиэро.

— Ее что, тоже зовут Илзе? — проводив его взглядом, недоверчиво поинтересовалась мать.

Я отрицательно покачала головой.

Взгляд мамы потемнел:

— И давно он ее так называет?

— Первый раз я услышала где-то дней двадцать тому назад…

— А ты не… — мать оборвала предложение на полуслове. Точно зная, что я ее пойму.

— Нет. Он — КОРОЛЕВСКИЙ ПАЛАЧ…

Взгляд мамы вильнул, и я вдруг почувствовала, как жалкие остатки моей веры в родителей испаряются, как утренний туман на ярком солнце: мама РЕШИЛА НЕ ГОВОРИТЬ отцу о том, что его в сознании его игрушки начались необратимые изменения! И о том, что эти изменения представляют опасность для моей жизни и чести!!!

Не почувствовать изменение моего настроения мама не могла. Однако, вместо того, чтобы попробовать убедить меня в своей правоте, она просто пожала плечами:

— Умница…

'Умница?…' — мысленно повторила я. И вытаращила глаза, пытаясь удержать наворачивающиеся слезы…

…Процесс наложения личины на второго элирейца прошел мимо меня: все, что я говорила или делала, происходило без участия разума. А момент, привязки его к поводырю, не запомнился вообще: нормально соображать я начала только тогда, мама произнесла Слово Освобождения, и запечатленный открыл глаза.

Естественно, скрыть свое состояние от самой сильной Видящей Делирии мне не удалось, поэтому, дождавшись, пока Гной выведет элирейца в коридор, а мэтр Джиэро отойдет в дальний угол пыточной, я намеренно очертила ей круг 'терзающих меня' мыслей:

— А что мне делать, если он перестанет переносить желание на Образ?

— Не перестанет… — поняв, что именно я имею в виду, шепотом успокоила меня мать. — Ты — принцесса, а он — быдло…

— Да, но тут, в Кошмаре — я никто. Просто его помощница…

Следующие слова мамы ввергли меня в ступор:

— Только не вздумай его заговаривать… Хватит нам одной Кариэны…

— Так она…

— …от чахотки… — перебила меня мать. И, увидев, что мэтр поворачивается к нам, повысила голос: — …И если я еще раз увижу пыточную в таком непотребном виде, то пожалуюсь отцу…

— Да, ваше величество… — склонив голову, пролепетала я. И злобно зыркнула на ухмыляющегося палача…

Глава 8. Граф Томас Ромерс

…Вскинутый перед собой лук, зажмуренный правый глаз, искривленный в мстительной гримасе рот… Высверк лезвия топора… Розовато-белый край перерубленной пополам ключицы, торчащей из раны… Посвист пролетевшей мимо стрелы… Скрежет острия копья, принятого на щит… — в какой-то момент Том вдруг понял, что его тело двигается само. Как на тренировке. А он — думает! Причем не об ударах, защите или перемещениях, а о своем сюзерене, исчезнувшем в лесной чаще.

Нет, он нисколько не сомневался в том, что правильно понял жест 'продолжай'. И не сомневался в том, что граф Утерс сможет справиться с Фахримом Когтем. Но мысль о том, что выстрел в спину может оборвать жизнь самого непобедимого бойца, упорно действовала на нервы. Поэтому, зарубив последнего разбойника, Том метнулся к краю обрыва, окинул взглядом картину развернувшегося в овраге побоища, и, убедившись, что воины Правой Руки прекрасно обходятся и без него, рванул в лес.

Для того чтобы двигаться по следу, оставленному предводителем разбойников, не надо было быть следопытом: Фахрим Коготь, спасая свою жизнь, несся сломя голову. Оставляя за собой самую настоящую тропу — разбросанную в разные стороны прелую листву, глубокие вмятины в земле, вывернутые из земли камни и содранный со стволов мох. При желании можно было сказать, где он терял равновесие, где падал, а где пытался оглянуться, чтобы оценить свои шансы на спасение.

Судя по ширине шага и глубине следов, тать был в диком ужасе. И бежал, почти не разбирая пути: будь Том на его месте, он бы ни за что не стал взбираться на покрытый осыпью склон. Тем более на четвереньках. И скатываться по противоположному, не менее крутому — тоже. А Фахрим — взобрался. И скатился. Чтобы, пятная траву кровью, добежать до стреноженных лошадей, пасущихся на берегу небольшого озерца, и…

…Каурый жеребец, на который Аурон Утерс взвалил бездыханное тело Когтя, косил глазом на своего окровавленного 'седока' и недовольно всхрапывал. Еще бы: возить людей перекинутыми через седло он, наверное, не привык. Впрочем, его привычки Законника волновали не особенно сильно — к тому моменту, когда Том спустился с холма, он как раз заканчивал привязывать руки разбойника к подпруге.

— Горазд он бегать, ваша светлость… — полюбовавшись на мокрую от пота рубаху Ужаса баронства Квайст, хмуро пробормотал Том. — Вон сколько отмахал…

— Он просто пытался стать законопослушным человеком… — вздохнул граф. И хлопнул коня по крупу.

— Кем-кем? — Том ошалело вытаращил глаза.

— Законопослушным человеком! — повторил Аурон. И, укоризненно посмотрев на Ромерса, объяснил: — Ну, он раскаялся в своих грехах и решил привести меня к остаткам своей шайки, дабы и они не ушли от правосудия…

— Это… шутка, ваша светлость? — оклемавшись от удивления, спросил Томас.

— Нет… — граф показал пальцем на изрубленные тела, валяющиеся за его спиной, и… ухмыльнулся: — Шучу, конечно. Кстати, хорошо, что ты пришел: в одиночку взваливать их на лошадей не очень удобно…

…На подъезде к Ирлимскому оврагу образовался небольшой затор — пара карет с гербами де Миллзов, десятка полтора телег, три десятка солдат и несколько крестьян упорно пытались прорваться через заслон из Нодра Молота и Воско Иглы. Вернее, прорваться пытались только де Миллзы — до Тома доносился то густой бас какого-то дворянина, то истошный визг его спутницы, возмущенной непредвиденной задержкой.

— Я не понимаю, на каком основании вы перекрыли тракт? — высунув голову из окна кареты, верещала дама. — Я буду жаловаться его величеству ко-…

— Герб, вроде бы, де Миллзов… — вполголоса пробормотал Аурон Утерс. — А чей именно — никак не соображу…

— Старший сын графа Гогена Олмар… И, скорее всего, его супруга Лотилия… — вглядевшись в герб, так же тихо ответил Ромерс. — Мда… Пожалуй, это именно она — если верить слухам, то в роду де Миллзов склочнее женщины нет…

— Спасибо, знаток геральдики и слухов… — ухмыльнулся Аурон Утерс и соскользнул с коня…