Замок на скале - Симона Вилар

– Странное дело, – после секундной паузы неожиданно заметил Бэкингем. – Знаете ли, миледи, минуту назад вы вдруг удивительно напомнили мне Изабеллу Невиль. Нет-нет, разумеется, вы вовсе не похожи, и все-таки есть что-то в посадке головы, в звуке голоса, в глазах… При всех различиях существует какое-то необъяснимое сходство.

Барон поднялся и извинился, сказав, что ему пора обойти посты и отдать распоряжения на ночь. Леди Анна встала вслед за ним и, торопливо простившись, удалилась в свои покои.

Маисгрейв, проводив знатного гостя до дверей его спальни, поднялся на стену замка. У него давно вошло в привычку не ложиться, пока он не проверит часовых. Закутавшись в плащ, он медленно шел по стене, вдыхая легкий морозный воздух. Было полнолуние, и зубчатые башни Нейуорта, казалось, светились собственным зеленоватым светом. Вокруг, куда ни глянь, лежал нетронутый снег.

Даже старожилы говорили, что не припомнят столь холодной зимы. Весь мир был белым. Освещенные лунным сиянием, Чевиотские горы вздымались, словно грозные волны, одна за другой. Стояла тишина, лишь изредка нарушаемая перекличкой стражи на стенах и негромким гомоном из людских, где укладывались слуги. Из заснеженного леса временами долетал поразительно отчетливый в этой зимней ночи волчий вой.

Филип на миг задержался в проеме между мощных зубцов стены. Он находился рядом с квадратной башней, что стояла на самом краю скалы, над обрывом. Это была самая древняя постройка в замке, опирающаяся на еще кельтский фундамент. Здесь обычно располагался гарнизон замка. Филип видел слабый отблеск пламени за узким решетчатым оконцем. В такие холодные дни приходилось жечь камины ночи напролет. Счастье еще, что не было ветров.

Снова из бесконечной ночи долетел голодный волчий вой. Ему ответил еще один, совсем близко. Филипу показалось, что он видит хищные тени, скользящие по заснеженному склону холма. Он подумал, что давно бы пора устроить облаву на хищников, которых развелось в этом году столько, что они подходят к самым домам селения, таскают собак и рушат крыши хлевов. Да и в горах, где он был совсем недавно, пастухи говорили, что от волчьей наглости нет никакого спасения.

Филип чувствовал, что от камня, на который он оперся, стынет спина, но решил еще немного побыть здесь, чтобы ледяной воздух остудил кипевший в нем гнев. Он не хотел показывать Анне, как он зол на нее. Святые угодники, как она могла вести себя так безрассудно, так искушать судьбу, расспрашивая герцога Бэкингема о сестре! У него едва хватило сил, чтобы делать вид, что и ему любопытно послушать, что болтают при дворе о его собственной жене.

Впрочем, он и сам виноват. Всякий раз, когда он возвращался из поездок на юг, Анна с жадностью принималась расспрашивать, но он не любил посвящать ее в толки и сплетни двора. О сестре Анны он никогда не стремился ничего разузнать, в особенности после того, как встретил ее в Йорке и герцогиня окинула его ледяным, полным враждебности взглядом.

Филипу было известно, что Анна в свое время поведала Изабелле о их любви и что старшая сестра, впав в неописуемую ярость, обо всем донесла мужу. Поэтому он с безразличием отнесся к презрению герцогини, однако, когда вернулся в Нейуорт, не сообщил Анне о встрече с Изабеллой. Он видел, что со временем Анна простила Изабелле былые измены и теперь тоскует по ней.

– Понимаешь ли. Фил, – говорила она Филипу, – вся вина Изабель лишь в том, что она до безумия любит мужа. Этот негодяй заставляет ее делать все, что ему взбредет в голову. Разве она не страдала, когда предавала меня в Лондоне? Но, увы, она всегда оставалась лишь слабой, не слишком счастливой женщиной, и ее любовь к Джорджу была подобна дьявольскому наваждению. Герцог не заслуживает и малой толики такой любви. И хотя все говорили, что мы с Изабель очень разные, на самом деле в нас много общего. По крайней мере, я порой понимаю ее чувства. Она всю жизнь любит одного Джорджа, а я – тебя.

Однако у Филипа в отношении герцогини сложилось свое мнение, и он никогда не говорил жене, что Изабелла распускает лживые слухи о том, что именно она была обожаемой дочерью Делателя Королей и только ее он мечтал увидеть на троне.

Теперь же этот придворный красавчик Бэкингем с самым невозмутимым видом поведал Анне обо всем, не зная, как болезненно ранит ее новое предательство сестры, не говоря уже о том, как неосторожно было с таким жаром расспрашивать о сестрах Невиль. Филип хотел было предостеречь ее, а капеллан – единственный, кто, помимо Оливера, знал подлинное имя леди Майсгрейв, – даже решился на предостерегающий жест, но Анну, словно норовистую лошадку, закусившую удила, уже было не остановить.

Неудивительно, что у герцога вызвал недоумение горячий интерес некоей леди с окраины королевства к судьбам первых вельмож державы. Когда же он вдруг заметил, что между этой леди и высокородной герцогиней Кларенс есть известное сходство, у Филипа от недоброго предчувствия на миг пресеклось дыхание.

Он был смелым человеком, барон Майсгрейв, но его ахиллесовой пятой, брешью в его броне всегда оставалась тревога за Анну. Она была хозяйкой его замка и матерью его детей, однако в глубине души Филипа всегда гнездился страх, что когда-нибудь все откроется и у него отнимут его единственное бесценное сокровище. Он сам корил себя за подобные мысли, твердя, что многое изменилось за эти годы и что их брак, освященный в часовне церкви Святого Катберта, имеет законную силу.

Однако и он был наслышан о грандиозном скандале, который разразился в свое время в Англии, когда получил огласку тайный брак вдовы Генриха V с уэльсцем Оуэном Тюдором. И хотя Тюдор поклялся на Библии, что его союз с королевой Екатериной освящен церковью, ему не поверили, а несчастную французскую леди обвинили во всех смертных грехах. Нет, Филип Майсгрейв не желал такой судьбы для своей Анны. Пусть уж лучше тайна Нейуорта останется тайной, а весь мир продолжает считать младшую дочь Уорвика погибшей.

Когда Филип отбил у шотландцев двух путников-англичан и привез их в Гнездо Бурого Орла, он был несколько обескуражен, узнав, кем является один из спасенных. Он даже хотел было переправить его во владения графа Нортумберлендского, полагая, что Генри Стаффорд, пэр Англии и свояк короля, будет пользоваться там лучшим уходом и большим почетом. Однако Анна тотчас догадалась, что беспокоит Филипа.

– Тебе не стоит так волноваться. Фил, – мягко сказала она мужу. – Я никогда не встречала Стаффордов, а они – меня. Мы с герцогом почти ровесники, но всегда жили в разных концах королевства. К тому же этот юноша тяжело болен, его нельзя перевозить сейчас куда-либо, поскольку это может его убить.