Дети перестройки. Юмористическая проза - Анатолий Долженков

– Как пруд-пруди? – возмутилась Маня. – Куда же мы идём? Ведь при таких делах процент рождаемости детей до невозможности упасть может. Ниже всякой критической отметки.

– Я, как проводник демократических принципов во всём, – весело приосанился Василий Митрофанович, – не могу согласиться с такой однобокой трактовкой проблемы. Это, Маня, необъективный взгляд с точки зрения логики слабого пола. Тут явно прослеживаются меркантильные интересы прекрасной половины человечества. Сексуальный рэкет. А вообще-то положа руку на сердце, я тебе так скажу: сексуальная ориентация – это личное дело самого ориентируемого. Лишь бы человек калекой не был. Было бы с чем ориентироваться, всё остальное – вопрос вкуса. А вообще-то, женщины сами виновны в том, что такая пикантная ситуация сложилась.

– Надо же до чего договорился, – возмутилась Маня. – В чём же это мы виноваты?

– Ну как же? – Нищета снисходительно смотрел на разбушевавшуюся подругу. – Кто добивался равноправия? Кто долдонил с утра до вечера об уравнивании прав женщин и мужчин? Имеем закономерный результат. Сегодня мы так же легко можем встретить мужчину с серьгой в ухе или губе, как и женщину с кайлом и ломом на ремонтных работах где-нибудь на железнодорожных рельсах.

– Вась, ты что, серьёзно? – испугалась Маня.

– Какие уж здесь шутки? – строго оборвал её Василий Митрофанович. – Вопрос-то, сама видишь, назрел. Перезрел даже.

За окном темнело. День заканчивался.

– Темнеет, – заметила Маня зевая. – Вот и ещё один денёк закончился. И, слава Богу, неплохо.

– Пора на боковую.

Нищета, кряхтя и охая, устроился на диване. Маня побрела к кровати, и вскоре из дальнего угла донесся скрип металлической сетки.

Ну что, спокойной ночи, что ли? – донёсся до Нищеты её сонный голос.

– Спи, не разговаривай, – повернувшись на другой бок, пробормотал Нищета засыпая.

Глава вторая

Утро следующего дня выдалось ясным. По комнате весело сновали озорные солнечные зайчики, время от времени запрыгивая на лицо Василия Митрофановича, беспокойно ворочавшегося на диване. Самый нахальный прочно разместился на переносице, беспокоя спящего. Мужчина, часто моргая редкими ресницами, открыл глаза, но ослеплённый ярким светом тут же, плотно сомкнул веки. Спать уже не хотелось. Усевшись на край дивана, Нищета принялся тупо обозревать грязный пол, прогоняя остатки сна. Осторожно нащупав рукою полиэтиленовую бутылку, поднёс горлышко к пересохшим губам и долго пил жадными глотками, проливая воду на пол. Хотелось курить. Немного помедлив, извлёк из кармана лежащих на полу брюк окурок сигареты и закурил, блаженно откинувшись на спинку дивана. За время сна с Нищетой произошла странная метаморфоза. Заснув накануне вечером представителем широко распространённой на земном шаре европейской расы, Василий Митрофанович проснулся, имея кожу прекрасного кобальтового цвета. Он покосился на старые настенные ходики, единственный механизм, еще работающий в этой квартире.

– Девять часов! Сон крепкий, как в дни трезвой молодости. Что происходит с организмом? – пробормотал он, пытаясь подняться с дивана и не замечая произошедших с ним перемен.

Как ни странно, но настроение с утра было приподнятое. Такое ощущение, будто лет двадцать сбросил. Голова не пухла с похмелья и пальцы рук противно не дрожали впервые за столько лет.

– Маня, где ты там? – позвал он. – Пробудись красавица от сна глубокого, разомкни уста сахарные, перегарные да поведай господину своему, чего это мы там с тобой вчера принимали внутрь организма. Не бальзам Биттнера случайно? – Ответа не последовало. – Спит, как убитая.

Медленно, слегка прихрамывая, он побрёл к кровати и склонился над спящей женщиной. Маня, синяя как баклажан, лежала на боку, не подавая признаков жизни. Не в состоянии оторвать наполненного ужасом взгляда от трупа, Василий Митрофанович со стоном отстранился, в панике пятясь вглубь комнаты.

– Боже мой! Умерла. Ночью умерла. Вся синяя. Отравились, – тонко заплакал он, отрешённо опускаясь на стул. – Ядовитая оказалась гадость. Подожди, подожди, почему же я жив в таком разе? Я-то жив пока. Вот именно пока. Выпили-то одинаково. Видимо, женский организм слабее. Господи, как я теперь один жить-то буду?

Разбуженная причитаниями Нищеты, Маня беспокойно заворочалась на кровати. Пробормотав нечто нечленораздельное и смачно шлепнув губами, она перевернулась на другой бок и вновь заснула. Нищета с выпученными от страха глазами бросился к спасительной двери, опрокинув стул. Проявив завидную резвость для человека, пребывающего в состоянии похмелья, он в считанные секунды оказался у входной двери. Маня, окончательно пробудившаяся от грохота, в испуге вскочив с кровати, замерла, мало что соображая спросонья. Василий Митрофанович, прижавшись спиной к стене, не сводил испуганного взгляда с воскресшей сожительницы.

– Боже мой, живая, – прошептал он осипшим от страха голосом. – Уже синяя, но ещё живая. И шевелится. Живой труп. Померещится же такая чертовщина. Надо успокоиться. Вся эта мерзость мне просто мерещится. Галлюцинации. Пойду поплескаюсь под умывальником, смою похмельный синдром и все эти разноцветные видения живительной струей, – бормотал он, исчезая за дверью.

Спустя некоторое время в дверном проёме вновь возникло его озабоченное синее лицо. Стараясь не обнаружить себя, он внимательно рассматривал женщину через приоткрытую дверь. Маня пребывала в прежних тонах. Она постепенно приходила в себя и успокаивалась. Наконец, её блуждающий взгляд натолкнулся на ужасную синюю рожу за полуоткрытой дверью, которая следила за ней. Испуганно вскрикнув, женщина прикрыла лицо рукой, не в силах отвести взгляд от страшно вращающего белками глаз незнакомца. Нищета, осмелев, вернулся в комнату и осторожно работая левой ногой словно миноискателем, попытался приблизиться к монстру, еще недавно бывшему его супругой. Вытянув вперёд руку, как это делают борцы или боксеры, он осторожно приблизился к противнику.

– Не баба, а вампир, – покрылся холодным потом Василий Митрофанович, вспомнив ужастики, виденные по телевизору.

Воображение работало на испуг. Он содрогнулся всем телом, представив Маню, впивающуюся клыками в его горло и высасывающую из бездыханного тела кровь.

– От неё чего угодно ожидать можно, – бормотал он, с опаской поглядывая на женщину. – Знает ведь, зараза, что у меня в крови больше водки, чем эритроцитов. А она к этому напитку ещё при жизни неравнодушна была.

Маня, стуча зубами, в страхе пятилась к стене. Дальше отступать было некуда. Василий Митрофанович, подойдя вплотную, осторожно протянул руку, пытаясь прикоснуться к синей щеке. Взвизгнув, Маня, попыталась укусить посягнувшую на нее руку. Беззубая челюсть хлопнула в миллиметре от указательного пальца исследователя аномального явления. Клыков в пасти – свидетельства вампирской сущности преобразившейся Мани, Василий Митрофанович не обнаружил, и этот факт его окончательно успокоил. Повторная попытка контакта оказалась более успешной. Могильным холодом от Мани не веяло. Щека была синей, но тёплой. Убедившись, что перед ним живой человек, Нищета облегчённо вздохнул и, потеряв интерес к исследуемому объекту, лениво направился к столу.

– Фу ты. Надо же, как испугала, – выдохнул он с облегчением. – Никак не могу привыкнуть к твоим милым женским шалостям. Поведай мне, убогому, это у тебя что, боевая раскраска или новая косметическая мода в стиле кладбищенского ренессанса? Женщины, женщины. И когда успела так прихорошиться? Месяц назад батарею центрального отопления не смогли покрасить. На батарею, получается, краски пожалела, а на себя нет, – сварливо ворчал он, с исследовательским интересом осматривая женщину со всех сторон. – Это надо же так расстараться – ни единого белого пятнышка. Ты у меня теперь не просто красивая. Ты, Маня, красивая до безобразия, – ухмыляясь, продолжил он. – Надо же так радикально улучшить внешний вид? Кто же тебе такое паскудство присоветовал? Сама бы ты вряд ли додумалась. Если хочешь знать моё мнение, этот цвет тебе не к лицу.

– Что? – прошамкала Маня трясущейся челюстью, не сводя выпученных от страха глаз с синего Василия Митрофановича.

– Нет, вообще-то, ничего, – пытаясь придать голосу нотки безразличия, сказал Нищета. – Привыкнуть можно. Со временем. Такие благородные тона мне уже где-то приходилось видеть. Вспомнил. В зоопарке. Так выглядит задница у макаки. Нет, у неё, пожалуй, оттенки мягче будут.

– Господи, утопленник! – срывающимся от страха голосом сказала Маня. – Откуда он здесь взялся? Второй месяц в кране воды нет.

Она неистово перекрестилась, плюнув в сторону Василия Митрофановича.

– Вот дура необразованная. Не ори, всех соседей на ноги поднимешь, – безразлично сказал тот, обнюхивая стакан с остатками вчерашнего пойла. – Последние мозги пропила. Мужа родного с утра опознать затрудняется. Вася я, кикимора. Ва-ся, – говорит по слогам. – Узнала, наконец?