Шаляпин в Петербурге-Петрограде - Виталий Дмитриевский

Юрьеву, воспользовавшись короткой остановкой, и в ответ на предостережение

Юрьева добавил: — Конечно, вопрос нелегкий... Но много есть обстоятельств.

Загляни сегодня вечером ко мне, поговорим!

Вечером друзья встретились. Юрьев понял: Шаляпин прав, лучших условий

для творчества, чем у Мамонтова, ему не найти, и не отговаривал певца.

— Помимо всего, я там, у Мамонтова, влюбился в балерину, — признался в

конце разговора Шаляпин. — Понимаешь?.. В итальянку. . Такую рыжую... Ну

посуди — она там будет, у Мамонтова, а я здесь!.. А?

Возразить на такие доводы Юрьеву и в самом деле было нечего. Впрочем, об

увлечении Шаляпина было уже известно. Широко распространился слух о

курьезе» случившемся в конце ярмарки в Нижнем Новгороде.

Театр Мамонтова подготовил «Евгения Онегина». Шаляпин исполнял

партию Гремина. Раньше арию Гремина исполнитель пел обычно сидя в кресле.

На одном из спектаклей Шаляпин неожиданно встал, взял под руку Онегина и,

прохаживаясь по бальной зале, как бы беседуя, спел:

Онегин,

я

клянусь

на

шпаге,

Безумно

я

люблю

Торнаги...

Публика в зале рассмеялась, все глаза устремились на прима-балерину —

она

сидела

в

ложе

рядом

с

Мамонтовым.

Тоскливо

жизнь

моя

текла,

Она

явилась

и

зажгла...

Мамонтов нагнулся к Торнаги и, улыбнувшись, шепнул:

— Ну, поздравляю, Иолочка! Ведь Феденька объяснился вам в любви.

Чувство Шаляпина к Торнаги оказалось весьма сильным, и Мамонтов,

который твердо решил переманить Шаляпина в свой театр, не преминул этим

воспользоваться. Шаляпин в Нижнем Новгороде как-то обмолвился, что если бы

знал итальянский язык, то женился бы на Торнаги. Вскоре певец узнал, что

Мамонтов продлил с Торнаги контракт. .

Когда Шаляпин, покинув Нижний Новгород и полюбившийся ему театр,

артистов, вернулся в осенний дождливый Петербург, город разочаровал его.

А в это время в Москве Мамонтов убеждал Торнаги: «Иолочка, вы одна

можете привезти нам Шаляпина» — и снаряжал ее в северную столицу.

«Серым туманным утром прибыла я в незнакомый мне величественный

город и долго разыскивала по указанному адресу Федора, — вспоминала

позднее Иола Торнаги. — Наконец очутилась я на какой-то черной лестнице,

которая привела меня в кухню квартиры, где жил Шаляпин. С трудом объяснила

я удивленной кухарке, что мне нужен Федор Иванович, на что она ответила, что

он еще «почивает».

Я попросила разбудить его и сказать, что к нему приехали из Москвы...

Наконец появился сам Федор. Он страшно удивился, увидев меня. Кое-как,

уже по-русски, объяснила я ему, что приехала по поручению Мамонтова, что

Савва Иванович приглашает его в труппу Частной оперы и советует оставить

Мариинский театр, где ему не дадут надлежащим образом проявить свой

талант».

Петербург, казенная атмосфера императорской сцены показались Шаляпину

невыносимыми после ощущения истинно творческой свободы, которую он

пережил в Мамонтовской опере. Его угнетала атмосфера равнодушия и

чинопочитания. Певец не раз с отвращением вспоминал строгое замечание,

полученное зимой за то, что своевременно не расписался под рождество в книге

визитов дирекции императорских театров. У него были и другие «проступки». И

первое ощущение радостной причастности к «храму искусства», каким издали

казался Мариинский театр приехавшему из провинции молодому Певцу, быстро

улетучивалось. Сн все чаще обращался мысленно к Мамонтовекой опере. Но

певца связывал с Мариинским театром контракт, и в случае разрыва ему

предстояло выплатить большую неустойку.

26 октября Шаляпин выступил с партией князя Владимира в опере А. Н.

Серова «Рогнеда», ему обещали роль Олоферна в опере «Юдифь» того же

композитора, о которой он давно мечтал. Но артист понимал, что эти уступки не

могут изменить ни обстановку в театре, ни тяготившее его положение

начинающего.

Однажды, когда Шаляпину принесли костюм Сусанина — кафтан и красные

сафьяновые сапоги, — он Робко обратил внимание гардеробщика на нелепость

такого наряда для русского деревенского мужика. Заведующий гардеробом

озадаченно посмотрел на Шаляпина и ответил:

— Наш директор (И. А. Всеволожский. — Авт. ) терпеть не может все эти

русские представления. О лаптях и не помышляйте. Наш директор говорит, что

когда представляют русскую оперу, то на сцене пахнет щами и гречневой кашей.

Как только начинают играть русскую увертюру, самый воздух в театре

пропитывается перегаром водки.

Мариинский театр был одним из лучших музыкальных театров страны, на

его сцене выступали выдающиеся певцы и музыканты, но в постановочной

культуре, в режиссуре даже этот театр стоял на консервативных позициях. Когда

Шаляпин однажды попросил режиссера и заведующего гардеробом сшить

другой костюм Мефистофеля, который позволил бы внести в традиционную

трактовку образа новую мысль, «оба, — вспоминает певец, — как бы

сговорились. посмотрели на меня тускло-оловянными глазами, даже не

рассердились, а сказали: «Малый, будь скромен и не веди себя раздражающе,

Эту роль у нас Стравинский играет и доволен тем, что дают ему надеть, а ты кто