Горький мед - Николай Верещагин

Но Кирилл вдруг уткнулся ему в плечо и заплакал.

— Да ты что! — поразился Геннадий. — Что с тобой? Смотрю, ты уже хорошо поддал.

Жена его, интеллигентная и миловидная женщина, стояла рядом с немного растерянной полуулыбкой, держа в руках букет роз.

— Нету Ивана, нету его, Гена-а!.. — пьяно всхлипнул и затрясся Кирилл. — Ушел Иван, ушел от нас!.. Погиб!.. — Он буквально повис на шее Геннадия, содрогаясь от рыданий так, что тому пришлось за талию поддержать его.

— Да ты что! Что ты мелешь?.. — говорил Геннадий. Улыбка сошла с его лица. Недоверчиво, почти враждебно он оглядел этих окруживших его незнакомых людей на веранде. — Что у вас тут происходит?..

— Не просто, не так все просто… Да, сложная ситуация, — бормотал стоящий рядом Копысов. — Успокойся, кум, успокойся!.. Дай людям присесть с дороги, — говорил он, уводя Кирилла и усаживая в угол. — На, выпей, — подал ему стакан воды.

Геннадий и Вера с настороженными лицами сели на стоявшие у двери табуретки. Свой роскошный букет Вера положила на колени. За широким темным окном веранды после короткого перерыва снова заиграла музыка, но уже немного потише.

Стуча зубами о край стакана, Кирилл мелкими глотками пил воду, с трудом заглатывая ее. Слезы текли по его сморщенному лицу, мешаясь на подбородке с водой, льющейся через край стакана.

— Мария где? — уже начиная понимать, спросил Геннадий.

— Там, — вяло махнул рукой Кирилл. — Дома осталась с ним…

— А вы, значит, здесь веселитесь? — обвел их глазами Геннадий. Его тонкое породистое лицо потемнело, уголки крепко сжатого рта нервно вздрагивали.

— Не все так просто. Тут надо понять… — увещевающе заговорил Копысов. — Глупая молодежь, — он кивнул на окно, за которым гремело «Парижское танго». — Она веселится… Глупые еще, чего с них взять?.. А нам уж какое веселье… Все так неожиданно случилось. Поехал вчера утром в город, и вот разбился… Ирония судьбы, так сказать… Никто не знал, никого не успели предупредить. Люди собрались на свадьбу… Если бы на день раньше, — начал Копысов и осекся. — Если б раньше знать-то…

— Подвел, значит, покойничек! — гневно дыша, сказал Геннадий. — Нехорошо поступил, подвел коллектив…

— Не в том смысле, — с достоинством возразил Копысов. — Тут надо не так понимать…

— А как же понимать?! — вскинулся Геннадий. — Вы что, не могли на месяц-другой свадьбу отложить? Хоть бы сороковины сначала справили. Вы что, ополоумели здесь все?..

— Не надо ругаться, — тихо, убеждающе сказал Копысов. — Здесь надо понять. Войти, так сказать, в положение. Вы же не в курсе, какая здесь ситуация, не знаете местных условий, обычаев.

— Ни хрена себе! — даже привстал Геннадий. — Обычаев я не знаю… Ты представляешь, какие здесь обычаи завелись? — обернулся он к жене. — С ума сойти можно!..

Вера давно уже отложила свой роскошный букет на подоконник и сидела ссутулясь, скорбно подпирая щеку рукой. Лицо ее сделалось усталым, и теперь видно было, что красивая и нарядная женщина эта уже немолода.

— Да как же вам в голову взбрело в такой момент свадьбу играть?! — потрясенно и гневно допытывался Геннадий. — Как люди-то согласились? Неужели никто слова против не сказал?..

Мужики на веранде молчали, сосредоточенно куря. Они внимательно слушали, но не вмешивались в этот спор. Подошли и встали в дверях еще несколько гостей, вышедших покурить, в том числе и две женщины с сигаретами.

— Вот вы интеллигентный человек, — криво усмехаясь, сказал Копысов. — Я слышал, даже кандидат наук, если не ошибаюсь, а простых вещей не понимаете. Теперь ведь не прежние времена, когда каждый в селе друг дружку до седьмого колена знал. Я сам вон через три дома от Калинкиных живу в пятиэтажке, а познакомились только перед свадьбой. Тут мало кто Ивана знал…

— Ах, вот как! — вскинулся опять Геннадий. — Так вот вы какие, Гуртовые!.. Интересная у нас родня завелась, — обернулся он к жене. — Человек умер, а у них пир горой. Лишь бы не свой, значит. Так, что ли?!. А горе близких? Вы же надругались над ним!

Он вспомнил вдруг и сам о куреве, нервно зашарил по карманам, достал мятую пачку «Явы», сунул сигарету в рот. Опять зашарил по карманам в поисках спичек. Копысов быстро достал красивую никелированную зажигалку, выщелкнул голубой язычок пламени и протянул Геннадию, прикрывая от сквозняка левой рукой. Геннадий поморщился и, смяв в кулаке сигарету, отбросил ее в сторону. Копысов усмехнулся, погасил зажигалку и спрятал в карман.

За окном танцевальную музыку уже давно сменила Алла Пугачева. «Жизнь невозможно повернуть назад, — убежденно пела она. — И время не на миг не остановишь!..»

— Нельзя же так! — горячился Геннадий, обращаясь уже не к Копысову, а ко всем сидящим здесь. — Ведь тут всё, всё должно отступить! Ведь жизнь человека оборвалась. Неужели не понимаете?..

— Откуда у нас понятие? — делаясь вдруг пьяноватым, усмехнулся Копысов. — Мы люди темные, в столицах не обучались, лаптем щи хлебаем, — подмигнул он мужикам. — Только ведь и до нас кое-что доходит. Телевизор смотрим, радио слушаем, развиваемся помаленьку… Старые обряды везде устарели, теперь новые обряды вводятся. Диалектика, так сказать, закон отрицания отрицания… Удивляюсь я вам, — польщенный молчаливой поддержкой слушателей, сказал он. — Всю жизнь учитесь, а простых вещей не разумеете. Поближе к жизни надо быть, поближе к народу…

— Диалектика?.. — переспросил Геннадий, внимательно вглядываясь в него. — Диалектика, значит…

— Да ты не спорь с ним, — с пьяной фамильярностью сказал Геннадию один из мужиков. — Он у нас кого хошь переспорит, он такой…

Это прозвучало насмешливо и покровительственно, будто намек, что он со своей ученостью проигрывает в споре и лучше бы ему не позориться дальше. Но Геннадий только взвился от этих слов.

— Да вы что?! Для вас есть хоть что-нибудь святое? Во что ж вы веруете, что уважаете?..

— Ишь ты, о вере заговорил, — засмеялся тот же пьяный мужик. — Ты бы нам лучше лекцию атеистическую прочитал, если ты столичный кандидат. А то о вере толкует. То-то, я смотрю, интеллигенция наша длинные волосы да бороды поотращивала — от попов не отличишь.

— Если разобраться, — уверенно заявил Копысов, — старые обычаи связаны с суеверием, с религией. А кто нынче верят? Одни старые бабки. Сейчас попросту, без суеверий все делается. Умер человек — ну, значит, нет его. Нигде нет, ни здесь, ни там… Ну, горе, конечно, кто говорит. Ближние родственники убиваются. А остальные приходят больше выпить на поминках да пообщаться. Скажи, что без выпивки дело будет — мало кто и на похороны придет.

— Черт знает что! Смердяковщина какая-то! — пожал плечами, обращаясь к жене, Геннадий. — Удивительный тип! Этакий прагматик из толпы.

— Я не знаю, какой я там прагматик или математик, — обидчиво ответил Копысов. — Но я всякой этой туфты, — он неопределенно покрутил в воздухе растопыренными пальцами, — не люблю… — И опять трезвея, пронзительно глянув льдистыми своими глазками, заявил: — Мы ученых слов не знаем, но и похороним и поженим как надо. Без туфты, а все сделаем. Так-то, дорогой товарищ!

— Ну, я вам не товарищ! — огрызнулся кандидат.

— Напрасно брезгуете, напрасно… Мы, если разобраться, может, не хуже вас…

Тут распахнулась дверь, на веранду шагнул с подносом в руках элегантный, во фраке с «бабочкой», все с тем же безупречным пробором ресторанный официант. На подносе густо стояли вазочки с мороженым и бокалы с напитками.

— Это что такое? — опешил Геннадий.

— Прошу! Пломбир, крем-брюле… Шампанское, апельсиновый сок, — профессиональным любезным тоном предлагал официант, обнося гостей десертом.

Мужики дружно начали гасить окурки, давя их в пепельнице корявыми пальцами, а после разобрали вазочки и запотевшие фужеры с шампанским.

— О, времена, о правы! — отмахнувшись от мороженого, повернулся к жене Геннадий.

— А что, наше время — хорошее время, — облизывая ложечку, сказал один из гостей. — Мы своим временем довольны.

— Нынче красиво жить не запретишь! — хохотнул ему в тон другой.

— Черт знает что! — пожал плечами Геннадий. — Куда мы попали? Прямо как у Брейгеля — то ли мещанская свадьба, то ли пир Валтасара…

Он продолжал возмущаться, негодовать, но с ним уже никто не спорил и никто его не слушал, кроме грустной жены с ненужным букетом в руках.

9

Убежав из-за свадебного стола, Люба заперлась в темной спальне. Жорка постучался было к ней, но она крикнула из-за двери: «Уйди!» — и он, потоптавшись немного, ушел к ребятам во двор. Сжавшись в комок, словно прячась ото всех, она забилась в угол между кроватью и платяным шкафом. Какой-то особый запах витал здесь в спальне, и она не сразу поняла, что это пахнет свежим лаком и полировкой новый арабский гарнитур, который Дора Павловна уступила им на их брачную ночь. Половину комнаты занимала широченная кровать с инкрустациями, рядом, до самого потолка, громоздился шкаф с антресолью, а напротив оловянно мерцал в темноте трельяж с туалетным столиком. От этих вещей и исходил этот странный запах, который был неприятен ей, усиливая тошноту. Но деваться некуда. Дом полон гостей, а видеть их было еще противнее.