Разлучница. В плену прошлого - Татьяна Семакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слышу, как она горько плачет в спальне, сама роняю слезы в кашу, которую она приготовила для меня.
— Так, — появляется на пороге мама спустя минут десять. Глаза красные, веки припухшие. Другой ее я уже и не вижу. — Не хочешь — не ешь. Одевайся, пора в школу. Андрей отведет, я опаздываю на работу.
Она целует меня в щеку, выходит в прихожую и через минуту покидает квартиру, а я сижу над тарелкой и плачу, пока не заходит брат, наконец-то помывшись.
— Опять? — спрашивает недовольно. — Когда уже матери нервы трепать перестанешь? — берет мою ложку, пробует кашу. — Вкусно. Ешь давай, скоро ветром сносить будет.
Я часто киваю и в самом деле пытаюсь, но она на вид и вкус… как смерть. Отвратительная бледная и холодная. А теперь еще и соленая.
Андрей уходит одеваться, а входная дверь снова хлопает.
— Собрались? — шумит Костя и я сползаю со стула, чтобы броситься к нему. К единственному, кто в состоянии выносить мои капризы, объяснить причину которых я не в состоянии. — Эй, ты чего? — вздыхает и присаживается на корточки, принимая меня в объятия.
— Не жрет опять, — с раздражением кричит Андрей из комнаты. — Запарила!
— Вик, ну не дело, — укоряет Костя тихо. — Смотри сюда, — обхватывает большим и указательным пальцами мое тоненькое запястье. — Как спичка. Неужели совсем есть не хочется? Так не бывает.
— Хочется, — сообщаю доверительно.
— Андрюх, она голодная, — передает брату.
— Мать сварила три разных каши. Три! Чтоб я так жрал! Пошли, у нее математика первая.
— Два плюс два? — хитро улыбается Костя.
— Четыре, — фыркаю важно.
— Она все знает, — надменно констатирует Константин. Поднимается, разувается, берет меня за руку и ведет на кухню. — Что тут у нас… — приподнимает ложку из каши и морщится. — Выглядит так себе. Может, бутерброд? — распахивает холодильник, чешет затылок. — С маслом… У меня есть сыр. Правда, он немного засох… Хочешь сыр?
— По шее она хочет, — ворчит брат.
— Помолчи, а? Вик?
— А можно макароны? — спрашиваю робко.
— Макароны? — удивляются хором.
— С сахаром, — добавляю, опустив глаза. — Как папа любит.
— Понял, — вздыхает Костя и лезет в шкафчик за кастрюлей.
— Любил, — хмуро поправляет брат.
— Любит, — стою на своем.
На завтрак — макароны с сахаром. На обед — с сыром, в качестве компромисса. На ужин — мамины горькие слезы, крепкие объятия и извинения, что не догадалась спросить сама.
Воспоминания проносятся за секунду.
— Итальянский, — отвечаю без раздумий.
— Это было легко, — улыбается Костя.
— Почему ресторан?
— Детство голодным было. И ничего другого в голову не пришло.
— И все это за каких-то шесть лет…
— Оказалось, легко ходить по головам, когда нечего терять.
На моих губах появляется лживая улыбка, которую я годами репетировала перед зеркалом.
— Пожалуй. Все равно не понимаю, как тебе удалось расплатиться и поднять бизнес за такой короткий срок. И почему вообще ты оказался крайним. Допустим, он какие-то бумаги подписал, принимая ответственность за перевозку, расписка там или что… Если уж на то пошло, спросить должны были с меня, как с единственной родственницы, — рассуждаю отстраненно и замолкаю. Сглатываю, по ощущениям, комок колючей проволоки. Смотрю на Смолина. — С меня и спросили?
— Какая теперь разница, Вик? — морщится. — Я все вернул. Не забивай свою светлую.
— Какая разница? — бормочу, не понимая, как вообще реагировать на эту информацию. — Понятно теперь, почему тебе даже смотреть на меня было тошно. Развлекся так развлекся.
— Дороговато вышло, — соглашается со смешком. — Но, если начистоту, я не жалею. Вмазывает от тебя качественно, — Мое сердце прыгает к горлу и падает с высоты, оседая камнем внизу живота. — Нужно только правильно подобрать дозировку.
— Так как? — резко меняю тему и морщусь от того, с какой противной хрипотой звучит мой голос. Прочищаю горло. — Как тебе удалось все вернуть?
— Я взял в долг.
— Двадцать шесть миллионов? — глупо приоткрываю рот. — Кто вообще способен дать в долг такую сумму… — бормочу следом.
— Тот же, кому я был должен, — огорошивает Смолин.
— Ты взял в долг у того, кому и так был должен? — переспрашиваю, до последнего думая, что ослышалась.
— Ага, — нагло отвечает Константин и бросает на меня веселый взгляд.
— Бред какой-то…
— Он выразился иначе, но это поначалу. Потом я популярно объяснил, что такую сумму мне взять неоткуда. Максимум, на что он может рассчитывать — попробовать продать мои органы на черном рынке. Но я сделаю все, чтобы этого не допустить, а если все-таки попадусь, устрою так, что изымать будет нечего. Так что вариант только один — дать мне шанс пробиться и вернуть все с процентами, либо остаться ни с чем.
— И он согласился?
— Не сразу, но да. Пришлось пойти на еще один компромисс.
— Какой?
— Расскажу за ужином.
— А этот человек… кто он? Почему Андрей вез такую сумму? Он работал на него?
— Мы оба. И ты его знаешь. Дядя Петя. Ну, для тебя. Для нас — Петр Михайлович, конечно же.
— Что? — роняю, снова открывая рот. Смолин поворачивает голову и несколько секунд разглядывает мое растерянное лицо. — Школьников? — уточняю на всякий случай.
— Школьников, Школьников.
— И откуда у него такие деньги?
— В девяностые — рэкет, — равнодушно пожимает плечами. — Потом — ростовщичество. Так что правильный ответ — из воздуха.
— А вы чем занимались? — бормочу, все еще приходя в себя.
— Я объяснял, почему долг лучше вернуть. Андрей имел двухколесное преимущество в наследство от отца и возил деньги. Клиентам и от них. А свела нас с этим замечательным человеком Марина. Папина дочка и распоследняя… не важно. Андрей быстро прекратил ее похождения, чем заслужил уважение ее бати, потому что сам он на нее влияния не имел никогда. Предложил работу. Одиннадцатый класс позади, из перспектив только армия, денег даже на нормальную еду хватает с трудом. Не думали. Он же, кстати, нас и отмазал. Платил нормально, черте чем не заставлял заниматься, для этого у него команда особо отмороженных.
— А ты… до сих пор, да?
— Нет. Хватило мозгов выставить ряд условий. — Выдыхаю и прикрываю глаза, а Костя сворачивает к гаражам. — Но с замками, все же, лучше справиться самим… надеюсь, я не забыл, как это делается. На крайний случай, в вашем должна валяться болгарка.
Смолин останавливается напротив нужного гаража, заросшего травой. Выходит первым, я следом. Приседает, рассматривает личину проржавевшего замка, пока я стучу зубами от холодного пронизывающего ветра в своем тоненьком платьице.
— По-моему, проще сразу болгаркой, — замечаю, глядя на
