Тринадцать лет спустя - Майя Плисецкая

Щедрин все время в те же дни не расставался с телефоном. Наши друзья, немецкие доктора, задавали через него профессиональные и каверзные вопросы. Взят ли анализ на то? Сделали ли это? Есть в литовской больнице аппарат «X» или «Z»?.. Порваняцкас мог бы обидеться. Пора экзаменов для него давным-давно миновала. Но с литовской невозмутимостью на каждый нервный вопрос Щедрина он самым спокойным тоном отвечал:

— Это мы уже сделали. Анализ взят. Аппарат «X» у нас есть…

Ссадину на колене к 29 ноября мне успешно залечили. И профессор Нарунас Порваняцкас сделал операцию. Время показало, что сделал ее он блистательно.

После операции были и костыли, и палки, и нервы, и съемный эластичный гипс (кажется, итальянского производства). В общем, все, что положено делать с ломким и хрупким человеческим телом в подобных критических ситуациях..

Потом реабилитация.

Вспоминая свои прежние травмы и многотрудные выходы из них, я с холодком в спине страшилась: сколько самодисциплины и терпения мне опять предстоит проявить. Покажут тебе физиотерапевты комплекс упражнений — сделайте это двадцать раз, согните сустав пятнадцать, через три часа повторите упражнения… Вот мука.

Опять сомнения. Послушаться Порваняцкаса и поехать на реабилитацию в Палангу? Или Германия?

И вновь вера в литовскую медицину, помноженная на теплоту и нежную заботливость, вера в Порваняцкаса, да еще мой родной русский язык, на котором здесь все говорят, склонили чашу весов в пользу Литвы.

Конечно, теплота и нежность — дело наиважнейшее. Но профессиональная осведомленность, что ныне делается в мире, тоже должна непременно присутствовать. Расскажу, к слову, как известный немецкий офтальмолог профессор Нойханн спросил Беллу Ахмадулину, коря ее за запущенность глазного заболевания. А чем вас лечили русские врачи? И услышал такой ответ пациентки: шоколадными конфетами и поцелуями.

Итак, Паланга. Лакомое место для летнего отдыха. Но в январе ледяные балтийские ветры гуляют по дюнам, студят поручни больничных балюстрад. Носа из клиники не высунешь. Но до носа на улице еще ой как далеко. Надо шаг за шагом разрабатывать свое левое заскорузлое колено.

Тут в больнице есть чудо-машина. Мне о ней еще говорил Порваняцкас. Ее купили в Америке и подарили паланговскому центру реабилитации эмигранты-литовцы, бежавшие от советской «привольной жизни». Поучительный пример человеческого благородства! Называется она какими-то цифрами да буквами. Наши немцы подивились, что такая новинка уже есть в Литве. Врач-реабилитолог задает на дисплее необходимые ноге упражнения. Угол сгиба, темп движения, число раз. Все, что следует делать. Сижу в комфортном кресле, покрякиваю — что-то сегодня больновато. Но компьютер держит в памяти все мои цифровые данности поступенного движения вперед и бесстрастно, добросовестно делает свое дело.

Врачи в Паланге оказались замечательными профессионалами. Каждое утро начиналось с консилиума в моей палате. Вырабатывался план согласованных действий «на сегодня».

Нарунас Порваняцкас за мое полуторамесячное пребывание в Паланге несколько раз приезжает, чтобы проведать и меня, и мое выздоравливающее колено. А это триста двадцать шесть километров за рулем в один конец. Путь Вильнюс — Паланга — Вильнюс немалый. Какой благородный, ответственнейший человек!..

В последний вечер моего нахождения в Паланге мы с Родионом устраиваем торжественный ужин в старинном литовском ресторане. Мы приглашаем на наш банкет всех, кто терпеливо и старательно излечивал мою травму. И врачей, и сестер. Я очень хочу назвать сейчас несколько имен моих избавителей, хотя следовало бы, обязательно следовало бы перечислить их всех. Ну хоть нескольких (длинные перечни в книгах всегда утомительны). Директор клиники — сосредоточенный, обстоятельный Виргиниус Бискис. Заботливый, беспокойный врач Ромуальдас Микелскас. Моя дорогая, душевнейшая Даля Бумблауските, занимавшаяся моим коленом каждый, каждый день, ни выходных, ни праздников для нее не существовало…

Читатель, не подумай, что я была исключением, заезжей звездой, залетной важной птицей. Конечно, какая-то часть душевного тепла была адресована персонально мне. Но я убежденно свидетельствую — времени для наблюдений было предостаточно, — то, что в русском языке именуется черствостью, бесчувственностью, наплевательством, в паланговской клинике реабилитации отсутствует. Была я не раз свидетельницей ненаигранной помощи в человеческом горе самым что ни на есть простым людям. В том числе и балетным литовским танцорам, долечивавшим в Паланге свои переломы да порывы.

На моем юбилейном вечере в Москве мои немецкие профессора Альбрехт Шиллинг и Рудольф Энглерт встретились воочию с профессором Нарунасом Порваняцкасом. О чем они толковали между собой в фойе Кремлевского дворца съездов в антракте вечера, о чем дискутировали на ночном банкете в верхнем зале Государственного Кремлевского дворца, я не знаю. Знаю только, что Шиллинг сказал Щедрину:

— С выбором хирурга для Майиного колена вы не ошиблись. Это образованнейший и всесторонне информированный специалист. А уж как он сделал операцию, я увидел сегодня вечером. Майя так двигалась, танцевала, что какая нога у нее была порвана, я не усмотрел. Так какая же?..

А Руди Энглерт никак не мог обнаружить у меня на левом колене операционный шов. Как ни усердствовал.

Ехала я в Палангу снежным январским днем. Автомобилем. Лежа на заднем сиденье (влезть в машину помогала Наташа своей спортивной силой). У придорожной корчмы мы остановились на перекус. Брела я к дверям закусочной на костылях, черепашьим шагом. Когда уходили, сидящие в зале с сочувствием смотрели мне вслед…

Путь обратный из Паланги пришелся на солнечные весенние дни начала марта. Я сижу на переднем сиденье рядом с Родионом. Он ведет машину.

— Давай остановимся у той корчмы. Ты помнишь? Там вкусно нас покормили…

Мы заворачиваем на знакомый паркинг. Теперь я энергичным шагом самостоятельно вхожу в зал посетителей. Хозяин милого питательного учреждения, который и в прошлый раз подавал нам заказанные блюда сам, узнает меня.

— Пони Плисеска, вы выглядите чудесно. Я вижу, что в Паланге вас здорово починили…

Глава пятая

«Незаконнорожденная дочь»

В один прекрасный январский день 1999 года, как принято писать в старинных сказках, мне позвонил в Мюнхен журналист Николай Ефимович. Несколько раз он удачно сделал со мной интервью для московской газеты «Комсомольская правда». Интервью получались всегда толковые, профессиональные и доброжелательные. Мы сдружились.