Повелитель стали - Виктор Зайцев

Лариса ещё раз взглянула на солнце, приблизившееся к зениту, и повернулась к плите, на которой варился суп для любимого.

Глава четвёртая. Пора на разведку

Близился август, и Белов вновь вспомнил о необходимости добычи соли. Со слов Ларисы, которая довольно сносно начала говорить по-русски, он знал, что соль привозят купцы с верховьев Камы. Но приезжают они нерегулярно и в Тывае задерживаются на полдня, быстро меняют соль на шкуры и уплывают. Необходимость в поездке за солью назревала. Как Белов ни опасался оставлять молодую жену одну, но деваться было некуда, плыть с ней было ещё опаснее. За неполный месяц Лариса освоилась в хозяйстве достаточно хорошо, научилась готовить, а главное, топить печь и камин. Ещё раз проконопатив лодку, Белов решил отправиться с началом августа. Наточив для жены топор и вилы, которые поставил в сенях, и велел без них никуда не выходить, он научил женщину пользоваться ключом от входной двери и лично повесил ключ ей на шею, колотых дров была полная терраса, воды запасено на месяц во всех ёмкостях.

Для торговли и обмена на соль он прихватил испытанное зеркальце, пару использованных батареек, детскую пластмассовую лодочку красного цвета, пластиковую бутылку, носовой платок, горсть старого бисера и плохонький ножик. Дополнительно к походному набору Белов взял немного таблеток – аспирин, анальгин, ампициллин да десяток пустых мешков для соли и кур, которых давно хотел приобрести, так как сильно скучал по яичнице. Лариса приготовила гостинцы для родни и соседей – огурцы, помидоры, топинамбур, бобы, горох, копчёную медвежатину. Лодочный мотор давно был переставлен на большую самодельную лодку и прикрыт сверху сколоченным ящиком, сама возможность быстрого возвращения домой придавала путешественнику уверенности. Хотя без крайней необходимости переводить драгоценный бензин он не собирался.

Собравшись по-походному, Белов отплыл вниз по реке Бражке ранним утром пятого августа неизвестно какого года. В этот раз он плыл уверенно и добрался до устья Сивы сразу после полудня. Без особого удивления наблюдал за кабанами и другими копытными, точно убедился, что видел в прошлый раз зубров, а в камышах вновь заметил полосатого зверя, похожего на тигра. По пути зарисовывал все извилины реки, составляя карандашом на листке бумаги примитивную карту окрестностей, с указанием примерных расстояний. В месте впадения Сивы в Каму остановился, поднялся по косогору в Тывай, где нашёл домик тестя и тёщи, передал приветы и поклоны, гостинцы и был таков. Ночевать ушёл в лодку, перегнал её на другой берег. Бережёного бог бережёт, с молодых лет любил эту пословицу опер, может, поэтому проработал в уголовном розыске почти двадцать лет без единого ранения и перелома.

Утром, ещё затемно, он вышел на своей лодке в Каму и поплыл на вёслах против течения, придерживаясь ближнего, правого берега. Река была значительно полноводней, чем в будущем, едва ли не вдвое. Видимо, здорово нефтяники высасывают воду из рек в двадцать первом веке. Вновь поразился обилию животных на берегах реки; кабаны и олени практически не исчезали из вида, выдры прямо на глазах сражались с огромными рыбинами. Сами рыбы так били хвостами по воде, что невольно вспоминались киты и крокодилы. Но самым большим удивлением стали берега великой реки, сплошь поросшие огромными вековыми дубами в пять-шесть обхватов. Порой за ними виднелись ещё более величественные лиственницы, напомнившие секвойи Северной Америки, такими огромными были стволы реликтовых деревьев. По прикидкам путешественника, редкая лиственница была меньше девятиэтажного дома высотой, два-три метра в диаметре. На фоне лиственниц и дубов даже мачтовые сосны, гигантские липы казались подлеском, хотя и были невиданных размеров.

Белов плыл вверх по течению без остановки на обед, пытаясь узнать знакомые реки, впадавшие в Каму много веков спустя. За день так и не встретил ни одного селения, как и ни единого человека не удалось увидеть. Путешественник не сомневался, что люди в прибрежных лесах есть, но, судя по осторожности, места эти довольно опасные, раз никто не рискует строиться на берегу. Несмотря на тихую погоду, проплыл до вечера немного, не больше тридцати километров, ночевать решил на правом, крутом берегу, приковал лодку к вывороченному пню и поднялся на обрыв высотой двадцать метров над Камой, где и развёл костёр в дубовой роще. Сидя спиной к костру, он наслаждался горячим отваром блошники (душицы) со зверобоем, которые в изобилии росли по берегам великой реки. Ни единого огонька не светилось на противоположном берегу, а Белову вспомнился отдых на берегу Камы в 2006 году, когда на том берегу светились огни нескольких деревень, не считая города Чайковского и проплывавших каждый час кораблей и барж. Он задумался, был ли тогда счастливее, чем сейчас?

– С одной стороны, достижения цивилизации – книги, телевидение, Интернет, магазины, сотовая связь. С другой – необходимость идти на работу в любую погоду, на телевидении и в Интернете всё старьё или пошлость, книги такой стоимости, что пропадает желание читать, связь, по которой ни с кем не хочется говорить. Возможность путешествовать – чистая формальность при отсутствии денег, да и желания куда-либо ехать абсолютно не было. По всему миру одни и те же китайские сувениры и ненавязчивый стандартный сервис либо отсутствие того и другого.

А здесь – да, нет туалетной бумаги и телевизора, новых книг уже не увижу, старых друзей тоже не увижу, собственно, мы и так встречались раз в год и реже, это в одном городе. Да, нет подружек, с которыми так приятно было пропивать зарплату. Но нет и квартплаты, растущей каждый год, нет соседей, пакостящих в подъезде, нет пьяниц и хулиганов на улицах и в автобусах, нет милиционеров, которых все обходят стороной на улицах, но которые так отлично заменяют любую мафию при разгроме бизнеса, что их ненавидят больше бандитов. Нет нагло ворующих чиновников, которых годами вся Россия пытается не замечать. Нет ощущения, что родная страна катится в пропасть.

Зато здесь мне не надо ходить на работу ежедневно, не надо общаться с неприятными мне людьми. Здесь я твёрдо знаю, что в ближайшую тысячу лет не будет конца света. Я могу на удар ответить ударом, а в ответ на покушение – просто убить злодея, и никакая подкупленная прокуратура или суд не будут пить из меня кровь. Здесь я могу ежедневно есть мясо и чёрную икру, огурцы и помидоры, не подсчитывая остатки денег в кармане. Здесь есть любимая женщина, которая при разводе явно не отберёт детей и квартиру.

Так, где же мне, именно мне, лучше? – Белов потянулся, собираясь укладываться спать, но вздрогнул от шороха и стона за кустами. Взяв карабин на изготовку, он осторожно подошёл к кустам со стороны. За кустами лежал человек лицом вниз. По виду раненый. Поблизости никого не было, на вопросы человек не откликался. Белов взял человека за руки и волоком дотащил до костра, где перевернул на спину и осмотрел. Судя по безбородому лицу, парню было не больше восемнадцати-двадцати лет. Одет он был в замшевую куртку и штаны из темной ткани, порванные на ногах, из порывов сочилась кровь.

Белов, не церемонясь, разрезал штанины и осмотрел ноги раненого. Левая нога, видно было по обширному синяку и нелепо развёрнутой ступне, явно была сломана. На передней части бедра вдоль всей правой ноги шла рваная рана до двадцати сантиметров длиной. Кровь сочилась из раны медленно, судя по всему, артерия не повреждена, иначе парень давно был бы мёртв.

Он достал носовой платок и смочил его из фляжки остатками водки. Этим платком прочистил рану, парень был настолько плох, что даже не стонал. Рана оказалась не глубокой, до сантиметра, но зашивать надо было прямо сейчас, завтра будет поздно. Иголка с собой была, но нитки только обычные, а надо кетгут или синтетику, чтобы не гнили в ране. Синтетика оказалась в шнуре из вещмешка. Белов разрезал шнур и вытащил несколько ниток до тридцати сантиметров длиной. Проспиртовал иголку и нитки, протёр руки, почти начал шить. Тут он вспомнил об ампициллине в аптечке, растолок одну таблетку и развёл в горячем отваре. Получившейся жидкостью промыл рану и начал зашивать. Зашивал рану опер второй раз в жизни, первый раз в молодости он зашивал себе небольшую ранку на руке, чисто из пижонства, желания проверить себя.

Стежки получились, может, и некрасивые, но своё дело сделали, края раны крепко были схвачены. Для второй ноги Белов срезал на ближайшей липе пару лубков из коры. С переломами он разбираться не любил, но, пользуясь полным беспамятством раненого, просто повернул ногу, как должно и обвязал наложенные лубки покрепче. Затем подумал и развёл ещё таблетку ампициллина, выпоил лекарственный раствор парню и сел дремать у костра. Раненого он накрыл тентом от палатки, возле костра было не холодно, несмотря на заметную прохладу от реки. Неподалёку, в стороне, откуда приполз раненый, завыли волки, затем вой прекратился, перейдя в грызню, ясно слышимую схватку и рычание. Вскоре, однако, всё затихло, но опять тишину распорол дикий крик, не слышанный до этого ни разу. Больше похожий на крик обезьян в джунглях. Что за зверь это был, у Белова даже не было предположений. Последним раздался рёв, похожий на тигриный рык, после чего всё стихло. Однако с полчаса он не мог уснуть, гадая об авторах этих звуков. Так, временами засыпая на полчаса-час, подбрасывая в костёр сушняк, дотянул до рассвета. С первыми лучами солнца, борясь с пробиравшим до костей густым туманом, он подкинул веток в костёр и поставил ещё воды кипятиться.