Вейн - Инна Живетьева

– Вот еще! – вскинулся Юрка. – Я не боюсь.

– Тогда пошли, ты будешь жить у нас.

– Жить? – Юрка прокашлялся. При каждом движении кадыка ошейник давил на горло. – Рабом, да? Обойдетесь!

Малек смотрел на него, приоткрыв рот. Губы у него обметало болячками.

– Ты не раб, ты – дань богам, – сказал Азат. – Пойдем.

Цепочка висела в воздухе, жузг не спешил ее натягивать. Юрка встал.

Шли медленно, малек старался не отставать, сопел и пыхтел. Встречные рассматривали пленника с любопытством. Азата окликали, говорили что-то похожее на похвалу или одобрение. Молодой жузг каждый раз останавливался, заводил беседу. Малек тогда хватал его за руку и поджимал хромую ногу.

Юрта, к которой пришли, не выделялась среди прочих ни бедностью, ни богатством. Азат откинул войлочный полог и потянул пленника за собой.

Внутри было темновато – свет падал сверху, из зарешеченного отверстия в куполе, в него же уходил дым. Пахло овечьей шерстью и подгоревшим жиром. Рябило в глазах от множества ковров – больших и маленьких, тканых и катаных, одно-двухцветных и пестрых. В центре, у очага, возилась пожилая женщина в наглухо застегнутом одеянии. Она бросилась к ним, хотела расцеловать малька, но тот вырвался. Хозяйка засмеялась, метнулась к Юрке и, встав на цыпочки, коснулась его лба сухими губами. Он испуганно оглянулся на Азата. Жузг прикрикнул по-своему, и женщина вернулась к очагу. Наклонилась над котлом, пряча улыбку.

Степняк разулся и велел, чтобы пленник сделал то же самое. Повел по войлочному ковру в правую половину юрты. Тут стояла низкая постель, накрытая стеганым одеялом. Над ней висели кинжалы в ножнах, украшенных чеканкой. В изголовье приткнулся ящик с плоской крышкой. На полках валялись скребки, шило, обрезки кожи. Левая сторона, наверное, принадлежала женщине – там тоже виднелась постель, но богатая, с атласным покрывалом и горкой подушек. На окованном сундуке теснились плошки и мисочки.

Азат сел, точно йог, выставив колени в разные стороны. Юрка устроился, как привык – согнул одну ногу и оперся на нее локтем. Малек привалился под бок к парню и неотрывно смотрел на пленника, трогая языком коросту на губе.

– Мой брат, Ичин, – сказал Азат. – Калима – наша мать. Отец погиб, давно. Я старший мужчина в семье. Ты здешний?

– Нет. Я из другого мира.

– Зачем ты пошел этой дорогой в божье время?

– Мне нужно в Бреславль. Если вы из-за выкупа, я найду чем заплатить. Честное слово!

Азат покачал головой.

– Голод гонит весной на эти пастбища, и, чтобы задобрить чужих богов, мы приносим им жертвы. Господин подарил тебя.

– Он права не имел! Сволочь он, а не господин!

– Почему? Умный человек, уважает богов. Мог драться, но решил дело миром. Чем плохо?

– Ну, это кому как! – Смешок получился истеричным. – Вы же меня теперь убьете?!

– Будут решать боги. Шаман чует, когда из-за их гнева путаются миры… У вас есть слово, – Азат задумался, вспоминая. – Про… Проц…

– Проекция?

– Да. Чтобы боги успокоились, мы отдаем им жертву.

– Убиваете.

– Нет, – замотал головой Азат. – В другой мир. Пусть уходит, и боги обретут спокойствие.

– Хочешь сказать, когда вы встречаете проекцию, то выбрасываете в нее пленника?

Азат кивнул.

– Сейчас межсезонье, через степь не ездят. Если не я, кого бы отдали? Корову? Давайте я вам пять штук куплю!

Руку с часами Юрка осторожно завел за спину – с жузгов станется отнять и самим продать иномирскую диковину.

– Нет, не корову. Человека. Если не ты, то очередь Ичина. Так решил Обрег.

Юрка посмотрел на малька. Тот опустил голову и шмыгнул носом, втягивая соплю.

– Ичин – калека, но он умный. Он понимает ваш язык.

Ладонь Азата тронула плешивую макушку брата. Женщина у очага заплакала.

Остаток дня Юрка просидел на цепи – ошейник пристегнули к железному кольцу, вделанному в решетчатый каркас юрты. Азат и Ичин ушли, Калима толклась по хозяйству. Выходила она редко. Когда женщина первый раз скрылась за войлочным пологом, Юрка попытался освободиться. Ошейник оказался заклепан на совесть, хотел выломать крепеж – прутья не поддавались. Калима вернулась бесшумно. Юрка заметил ее, когда женщина потянула за цепочку. Глянул с вызовом – он не обещал сидеть смирно! Хозяйка что-то крикнула, и Юрка испуганно замер. Лицо у жузги было безумное. Казалось, дернись, и гвоздями к стене приколотит.

На закате вернулся Азат, отцепил пленника. Калима следила внимательно, не рванет ли будущая жертва к выходу. Юрка не пытался, понимал, что догонят сразу. Успокаивал себя: шанс еще будет, не может не быть!

Азат сел к очагу, небрежно бросив конец цепочки на ковер. Калима укорила негромко, но жузг бровью не повел. Юрка опустился рядом, постаравшись правильно скрестить ноги. Глядя на него, улыбнулся Ичин, лизнул болячку в уголке рта. Юрка отвернулся. Из-за калеки, который долго не протянет в степи…

Ужинали бараниной с рисом. Хозяйка выложила кушанье на общую тарелку, и все брали с нее руками. Юрка помедлил, глядя, как малек копошится в еде грязными, в коростах, пальцами, но голод пересилил брезгливость. Пленника не одергивали, позволяя наесться, хозяйка даже подпихивали ему лучшие куски. Если б не ошейник, казалось – принимают гостя.

После ужина у матери со старшим сыном вышел спор. Парень хмурился, возражал, но Калима настаивала – и все-таки взяла верх. Перед тем как лечь спать, она связала пленнику руки и замотала другой конец веревки себе вокруг запястья. Юрке пришлось устроиться рядом с низенькой кроватью на женской половине юрты. Вытянулся на кошме, неловко приподняв локти. Плечи быстро затекли.

За тонкими стенками выли и грызлись собаки. Было душно. Кололся войлок, громко похрапывал Азат. Уснуть у Юрки не получалось.

Дан, скотина! Обманул, продал. Знал, что так выйдет, недаром о проекциях рассказывал. А если выбросят куда-нибудь вроде той каменной пустоши? Унюхаешь там узел, как же! Быстрее сдохнешь без воды и припасов. Или к дикарям отправят, те сожрут и не подавятся. Впрочем, оказаться без денег и документов в современном мире тоже не сахар. Нужно бежать. Он должен попасть в Бреславль!

Юрка повернулся, и ошейник сдавил горло. Звякнула цепочка. Калима тут же встрепенулась, пошарила в темноте. Скривившись от брезгливости, позволил ощупать лицо.

Глава 4

Дни у жузгов начинались рано: решетчатый круг в центре купола еще оставался предрассветно-синим, когда поднималась хозяйка. Женщина снимала веревку со своего запястья, туго приматывала Юркины руки к изголовью кровати и спутывала ему ноги, точно лошади. Он просыпался от ноющей боли и тихонько возился, пытаясь устроиться поудобнее. Лечь уже не получалось, додремывал сидя.

Калима уходила на дойку. Первое время в ее отсутствие Юрка теребил зубами узлы, но только сильнее их затягивал. Путы врезались в кожу, руки опухали и долго ныли. Пробовал перегрызть веревки, свитые из конского волоса. Те не поддавались, а рот наполнялся солоноватой, с кровью, слюной. Как-то от его шебаршения проснулся Азат. Бесшумно ступая по коврам, подошел. Юрка думал, ударит, но жузг только проверил, надежно ли связан пленник.

Возвращаясь, хозяйка приносила бурдюки с молоком. К этому времени решетчатое отверстие на потолке светлело. Калима разрывала угли, схороненные под слоем пепла. Из мешка доставался сухой навоз, который деятельно стаскивал днями Ичин. Разгорался кизяк не хуже бересты. На треножнике повисал котел и наполнялся молоком. Пока оно нагревалось, женщина замешивала хлеб. Юрку от этого зрелища мутило, он отворачивался, а то потом кусок не лез в горло. Калима оголяла колено и на нем мяла сероватый комок теста, тискала, шлепала об ногу. После лепешка укладывалась на смазанную жиром сковороду, накрывалась сверху второй и засовывалась в огонь. Закипевшее молоко сливалось в ведра. Женщина священнодействовала, высоко поднимая половник и сбивая пенку. Загустевшая к следующему утру, пенка становилась лакомством для Ичина.

Воздух в юрте нагревался. В котле потрескивали зерна пшеницы, брызгалось и шипело раскаленное масло. Калима собирала для Азата сумку – бокшу. Укладывала в нее свежий хлеб, мясо и твердые шарики из соленого творога, которые назывались куртом.

Просыпался Ичин, возился под боком у старшего брата, зная, что, пока тот не встанет, завтракать не дадут. Юрка тоже ожидал пробуждения хозяина с нетерпением.

Азат отвязывал пленника, снимал с ног путы и выводил из юрты. Цепочку он вешал себе на пояс. Юрка сердился, просил хотя бы тут отпустить, но жузг не соглашался. Сам он не стеснялся присутствия соседей и мог завести беседу, сидя на корточках.

На мытье отводилась пара минут. Воды в ведре плескалось на донышке, и ту приходилось делить с Азатом и Ичином. Через несколько дней Юрка стал так же грязен, как остальные. Волосы слиплись сальными космами, футболка и штаны лоснились от жирных пятен. Воспалился ожог – памятка Дана. Кожа под ошейником зудела и чесалась.