Радуга взаимности - Оксана Кирсанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, было дело… – Олеся сорвала белый пушистый одуванчик и отпустила вертолетики в небо, – и все-таки странно. Это всего лишь один эпизод, а вообще он не такой…
– А как он тебя отчитывал за прогул урока, помнишь? А ты молча слушала. Могла бы, кстати, сказать, что это Вовка-подстрекатель во всем виноват. Все прогуляли, а досталось тогда тебе одной в общем-то…
– Ну… Должен был он показать себя руководителем…
– Ага-ага, альфа-самцом.
– Марин, ты же сама знаешь, не такой он, – Олеся немного обиделась, защищая Павла Ивановича.
– А ты, можно подумать, прям так хорошо его знаешь? Например, какой он дома, какой с друзьями, коллегами? Я не спорю, он прекрасный учитель, но в отношении тебя вел себя неуместно. Разве не видишь? Если бы он не потакал твоей любви, ты бы давно его забыла, а теперь вот сидишь тут с опухшими веками и говоришь, что он не такой. Думаешь не вижу, что плакала? – переживала Марина.
– Ерунда это. Если и правда просто в плохом настроении был, то пройдет, не страшно. Все равно он ко мне хорошо относится, я чувствую. Не может быть человек одновременно и добрым, и жестоким.
– Много ты понимаешь! Дурында ты, Олеська. Вон Сашка Смирнов за тобой ухаживает, обрати на него внимание, гуляли бы вместе. Я с Максом, а ты с Сашкой. А то таскается с нами третьим, не пришей кобыле хвост…
– Не нравится он мне, ты же знаешь. Зачем его обманывать…
– Конечно! Тебе же нравятся старые женатые дядьки, местами еще и вредные! – не унималась Марина.
– Марин, прекрати, и так тошно. Пойдем поплаваем, а? – вкрадчиво спросила Олеся.
– А ничего, что твой любимый ПалИваныч, говорил, что в нашей речке не то что купаться, ноги мочить опасно. Забыла что ли? – подначивала Марина.
– Говорил. Но я живу здесь дольше, чем Павел Иванович, и с детства купаюсь. Как и ты, между прочим. Давай, пошли! Смотри, сколько народу плещется, красотища!
– Ладно, пойдем, хотя вода, наверное, холоднючая. Про Сашу все-таки подумай.
– Подумаю, только, видно, уже в сентябре. Он говорил, что будет на даче, потом в Крым поедет с родителями на две недели, и снова вернется на дачу, картошку копать, – ответила Олеся.
– Вот видишь, парень какой – работящий. В хозяйстве пригодится, – шутила Марина, – романтических писем не шлет?
– Да ну тебя! Но букет красивый на День рождения подарил… Мои первые цветы. А Павел Иванович вообще ничего не сказал, проигнорировал мой праздник… Знал же, не мог не знать.
– Вот и делай выводы. Ладно, пойдем, я готова, – Марина стояла в ярко-красном бикини и ждала Олесю.
Подруги быстро побросали одежду и с удовольствие открыли купальный сезон. Вода действительно была бодрящей, но Олесе такое времяпровождение пошло только на пользу.
На каникулах Олеся много всего передумала, мысли ее были ожидаемы и банальны. Она представляла, как ее любимый сейчас отдыхает где-нибудь вместе с семьей, и про нее не вспоминает, распевала в одиночестве «Огней так много золотых…», всхлипывала на словах «…а я люблю женатого» и всячески истязала свою нервную систему. Ее начали посещать невеселые рассуждения о том, что остался всего лишь год, после которого в ее жизни уже не будет Павла Ивановича. «Как я буду жить? Что я буду делать без него? Зачем буду вставать по утрам?» – ей было тревожно и неспокойно.
«Дура, точно дура. Права Марина. Почему она всегда оказывается права? Нельзя же быть такой наивной. Как ты вообще себе вообразить могла, что он может тобой интересоваться?» – такие мысли, в той или иной форме, преследовали Олесю все лето. А рядом бродили другие мысли: «Я люблю его, я никогда и никого так не любила». Она жила, просыпалась и засыпала с мыслями о нем, он мерещился ей в трамвае, она видела его там, где, руководствуясь здравым смыслом, его быть не могло. Но причем здесь здравый смысл, если шестнадцатилетняя девушка была впервые и по-настоящему влюблена?
Будущее было туманным и непредсказуемым, лето – нерадостным, невеселым. Олеся смотрела мексиканские сериалы, ушла в себя, не хотела выходить на улицу даже за хлебом; читала Толстого и Тургенева, вязала разноцветные ажурные салфеточки и жила ожиданием сентября. Если бы ее в то время показали психотерапевту, то, наверное, диагностировали легкую социофобию и еще что-нибудь тревожно-депрессивное. Но тогда душевные муки за болезнь не считались, а обращение к психотерапевту было чем-то запредельным и нереально-космическим. Как будто слетать на экскурсию на Марс и вернуться к обеду домой.
Много лет спустя, она будет вспоминать это лето и поймет, что именно здесь нужно искать корни ее страха под названием «Я ненавижу лето» – то есть страха одиночества, страха быть отвергнутой и ненужной.
Сейчас в ее жизни была цель – увидеть Павла Ивановича. Именно это заставляло ее каждое утро вставать, радоваться, что наступил очередной день, а значит в календаре обратного отсчета можно было поставить еще один крестик. Хорошо, что у ее мечты были конкретные сроки исполнения – 1 сентября. Или даже последние числа августа – как повезет. Олеся ждала осени вместо того, чтобы от души проживать каждый день и наслаждаться теплым, добрым летом. Без него жизнь ей представлялось пресной, скучной, черно-белой.
Сентябрь 1996 г., 11 «Б»
Увидев Олесю в конце августа, Павел Иванович вновь почувствовал потребность питаться ее взглядом, купаться в обожании и симпатии любимой ученицы. Олеся пыталась сопротивляться, казаться холодной. Для взрослого мужчины такие девичьи усилия были ничего не значащим легким препятствием, только будоражащим в нем охотничьи инстинкты. Олеся мучилась, переживала, отстранялась от учителя, старалась быть веселой и решила, на радость Саши Смирнова, принять его если не ухаживания, то пока просто дружбу. Отчасти она хотела скрыть неловкость, произошедшую на линейке первого сентября. Дело не стоило выеденного яйца, однако Олеся считала, что сболтнула лишнее.
День был холодным и пасмурным. Из набежавших туч того и гляди ждали сильного ливня, казалось, только директор не замечает погоду и все говорит и говорит о «прекрасном начале учебного года, который для одиннадцатиклассников будет последним». Нарядные дети в легких пиджачках начинали замерзать от получасового стояния на ветру. Вот уже прозвенел символический звонок, и диктор-организатор начал поочередно приглашать каждый класс в здание школы. Павел Иванович предложил свой пиджак Ире, видя, как от холода у нее посинели губы и предполагая, что его 11-ому «Б» стоять на площади еще не меньше
