Сердцебиение - Кэндзи Маруяма

Вдруг я заметил, что парень уже на пляже. Наплававшись, он теперь лежал на песке, подставляя тело жгучим лучам солнца. Его сразу можно было отличить от остальных — выдавали обычные, не купальные, трусы и белая незагоревшая кожа. Если он не хочет выделяться из толпы, ему надо поскорее загореть. И тогда, сколько бы он ни торчал на площади перед вокзалом, подозрений ни у кого не возникнет — обычный паренек, приехавший отдыхать на море, здесь таких тысячи.

Когда трусы подсохли, парень встал. Стряхнул прилипший к телу песок, надел штаны и рубашку, пригладил волосы и, держа туфли в руках, двинулся к высокому берегу. Обрыв заслонил его, и снова я увидел парня уже наверху. Цвет лица у него пока не изменился, наверное, загар проступит завтра.

— Ох, хорошо, — сказал парень. — Просто здорово. — Он сел за стол и продолжил прерванный обед. — Море здесь совсем чистое.

Я зажег сигарету и посмотрел на морскую ширь, потом снова перевел взгляд на парня. Его лицо казалось совсем детским — наверное, из-за мокрых волос. И на этого мальчишку С. возлагает столько надежд? Это что, символ их идей и устремлений? Опять меня заносит. Может быть, я вообще напридумывал себе невесть что. Нафантазировал про какие-то тайные замыслы, которых, поди, и в помине нет, и теперь сам себя накручиваю... Нет, это не фантазии.

Подобрав все до последней крошки, парень тщательно вытер рот и пальцы — для этого ему потребовалось несколько салфеток — и запил обед стаканом воды.

— Спасибо, все было очень вкусно, — сказал он.

— Ну что, поедем потихоньку? Уж больно здесь жарко.

— Поедем.

Я заплатил по счету и пошел следом за парнем к стоянке. От раскаленной на солнце щебенки полыхнуло таким жаром, что у меня даже голова закружилась. А в машине вообще было как в печке. Я открыл дверцы, врубил кондиционер на полную и подождал, пока из салона не уйдет нагревшийся воздух, только потом мы сели внутрь.

Солнце стояло в зените, жара достигла высшей точки. В небе — ни тучки. Дождя сегодня явно не будет. Опять было не продохнуть от пыли — как будто и не лило вчера до глубокой ночи. По шоссе сплошным потоком шли машины, и мы еле тащились.

Парень, похоже, был в прекрасном расположении духа. Опять рассвистелся. Во мне росло раздражение. Не прошло и суток, как я увидел его впервые, а он мне уже успел до смерти надоесть — говорить ни о чем серьезном не желает, даже имени не называет, тоже мне. Устал я подыскивать нейтральные темы для разговора, прощупывать его, пытаться что-то выведать. Теперь меня волновало только одно — содержимое бандероли, засунутой в бардачок. При одной мысли о том, что там, внутри, странный ток проходил по плечам и рукам.

Пожалуй, завалюсь-ка я спать, когда вернемся на виллу. Поставлю кресло на прохладную террасу и продрыхну до самого вечера, окруженный щебетанием птиц и стрекотом цикад. А этот пускай делает что хочет. Пусть сам развлекает себя как знает: смывает в душе впитавшуюся в кожу соль, отправляется на прогулку с собакой или торчит у себя наверху взаперти. Мне до него дела нет. Все разъяснится в свое время. Недолго ждать — каких-нибудь несколько дней.

Вдруг парень сказал:

— У каждого человека своя дорога в жизни. По-моему, так.

Я не сразу сообразил, что это он отвечает на мои вопросы. Искоса взглянув в его лицо, я подождал, не скажет ли он чего-нибудь еще, но парень молчал.

Солнце начинало клониться к закату, и терраса оказалась в тени. Но времени до вечера оставалось много, и косые лучи еще ярко освещали стволы деревьев. На берегу озера наверняка продолжало жарить вовсю. Я лежал, удобно устроившись на двух шезлонгах, и не спеша оглядывал все вокруг. Взгляд был слегка затуманен после сна.

Над травой порхали бабочки, они прилетели сюда из-за горы, с болота. Пока на вилле не было парня, я успел хорошо изучить окрестности. Изучать, правда, особенно было нечего. Все речушки и ручейки впадали в озеро, отлогие склоны гор заросля высокими травами. Тут не заблудишься даже самой темной ночью — достаточно взобраться на любой из холмов и посмотреть, в какой стороне озеро. Вершины гор покрыты густым лесом, в котором найти человека не так-то просто.

Сколько это я проспал? Никак не меньше часа. Собака лежала, свернувшись, у моих ног и мирно посапывала во сне. Все не могла оправиться после пробежки вокруг озера. Когда мы вернулись из города, она спала на том же самом месте. Я вспомнил, что произошло потом. Как только машина остановилась, парень открыл бардачок, взял оттуда бандероль и быстро ушел к себе на второй этаж. Даже слова мне не сказал. Надо будет доложить об этом С., когда тот позвонит. Или ни к чему? Наверное, парень действовал в соответствии с полученными инструкциями. Жаловаться мне не на что.

Шум с озера все не утихал. Крики, рев моторов, музыка сливались в единый нестройный гул, раскатывавшийся эхом по горам. Парень тоже, конечно, все это слышит. Временами доносятся автомобильные выхлопы — ну точно как выстрелы. Они здорово мешали мне спать — кто-то, наверное, приехал сюда на машине с неотрегулированным двигателем. Мой погибший младший брат обожал возиться с автомобилями, что то там в них переделывал, перелаживал. Почти все деньги — и те, что мы со старшим братом присылали ему на учебу, и те, что сам зарабатывал, — он тратил на свое хобби. Когда сгорел дом, в котором брат снимал комнату, его обугленный труп лежал на груде автомобильных деталей.

Парень как поднялся к себе, так и не выходил. Окна в его комнате были закрыты, шторы задвинуты. Спит, что ли? Ничего удивительного, если он устал, — утром кросс вокруг озера, потом заплыв в море. А может, он сидит посреди своей запертой, душной комнаты и изучает содержимое бандероли. Для того, что там, по-моему, должно находиться, сверток легковат. Но внутри металл — это точно.

Ужинать будем попозже, после захода солнца. Слишком плотно пообедали. А пока можно еще поваляться. Пес лежал все так же неподвижно, но время от времени приоткрывал глаза. Он даже не притронулся к миске с молоком, которую я перед ним поставил. Уши, однако, торчком — слушает звуки, доносящиеся от озера. Оттуда действительно слышится что-то новенькое.

Я знаю, кто устроил это представление: молодой европеец, мы видели его возле пансиона (того, у которого весь фасад в розах), когда ехали обратно из города. На спине у юнца висел аккумулятор, усилитель и магнитофон, над головой торчали две длинные металлические палки, на каждой из которых было установлено по два динамика. Я еще подумал, что паренек похож на кузнечика. Сам он помалкивал, да и голос с магнитофонной ленты звучал не его, а какого-то японца. Юнец, видимо, должен был просто таскать свою шарманку по улицам, выбирая те, что помноголюдней.

Голос с пленки вещал мрачно и торжественно, разносясь на всю округу. Таким речам не место на курорте, они разрушали всю праздничную атмосферу. Начиналась проповедь словами «О закоренелые грешники!», потом голос призывал «открыть глаза» и в самом конце — «покаяться». Ничего, кроме раздражения, эти вопли вызвать не могли, никто всерьез их, конечно, не принимал. Бедный парнишка, все его труды пропадут даром. Ходит целый день, потом обливается, еле ноги волочит, а проку — ноль. Он сам виноват — плохо выбрал время и место для своих проповедей. Ему бы в конце осени или в начале зимы, в мерзкую, слякотную погоду податься в убогие городские кварталы, где живут те, кто всю жизнь выплачивает проценты по разным ссудам. А может, он страной ошибся, ехал бы себе в какие-нибудь другие края.

Сам-то он, интересно, верит в словеса, грохочущие из динамиков у него над головой? Может, это для него просто способ бесплатно посмотреть мир, побродить по разным странам? Или его юная душа все-таки пылает миссионерским огнем и он верит в свое призвание? Надеется заронить сомнение хоть в одну заблудшую душу из многих тысяч и ради этого готов сносить тяготы и унижения? Или вообще мазохист — испытывает сексуальное удовлетворение, когда его осыпают бранью и кидают в него каменья? А он, этот проповедник, к какой стороне общества он принадлежит — к лицевой или к изнаночной? Не в одном ли он лагере с С.?

С. обязательно должен позвонить, чтобы проверить, дошла ли бандероль. Телефонный звонок отлично можно услышать и с террасы. Обязательно позвонит, не нынче вечером, так завтра утром. А парень, с тех пор как попал сюда, ни разу не пытался с кем-то связаться. Наверное, все разработано до таких мелочей, что в этом нет необходимости.

Пес внезапно повернул морду к дорожке и поднялся. Кто-то шел сюда. Я тоже взглянул в том направлении, но никого не увидел. Нет, вот они — по дорожке к дому шли двое полицейских, о чем-то переговариваясь вполголоса.

Я поспешно закрыл глаза и притворился, что сплю, а сам лихорадочно продумывал ответы на возможные вопросы. Как бы дать знать парню, что здесь полиция? Ему нужно хотя бы немного времени, чтобы спрятать содержимое бандероли подальше. Не собираются же они сразу ломиться в дом?