Жнец и Воробей - Бринн Уивер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта застывшая секунда длится так долго, что я успеваю представить вси мысли и обвинения, которые наверняка сейчас проносятся в его голове. Он наклоняется ближе, и его голос становится ледяным шепотом:
— Он это с тобой сделал?
Хочу отступить. Но не двигаюсь. Хочу покачать головой, но не могу заставить себя сделать это. Я словно олененок, парализованный страхом, когда его находят в высокой траве.
— Подозреваю, что ты не единственная, кому он причинил боль, — его футболка натягивается на бицепсах, и мышцы кажутся напряженными, когда он проводит рукой по волосам. Прядь падает на нахмуренный лоб. — Расскажешь мне, что произошло той ночью на самом деле?
Каждый вдох настолько неглубокий, что едва ощущается. Мое сердце бешено колотится в груди. Я даже не могу покачать головой, хотя это может решить, окажусь ли я в полицейской машине.
Будь сильной. Будь сильной, будь сильной, будь сильной. Ты водишь чертов мотоцикл в металлической клетке перед сотнями людей в этом дурацком цирке. В этом гребаном Шаре смерти, ради всего святого. Не плачь, Роуз Эванс. Не вздумай, блять, плакать.
Но я всё равно, сука, плачу.
Одна слезинка скатывается и обжигает щеку. Морщинка между его бровями разглаживается, когда он наблюдает, как я раздраженно смахиваю её пальцами.
— Мне пора. Спасибо, Док, — говорю я и пытаюсь закрыть дверь. Но он не дает это сделать.
— Роуз, с ним лучше не связываться, — его лицо становится мрачным, в голосе звучит предостережение. — Он был заместителем шерифа в округе Линкольн, пока его не отстранили несколько лет назад, что-то связанное с арестом, который вышел из-под контроля. Говорят, это была последняя капля в списке его выходок. Сейчас он околачивается в двух местах: на своей ферме за Элмсдейлом и на зерновой мельнице Фергюсонов. Она, можно сказать, по соседству, — говорит он, указывая на заднюю часть моего дома на колесах. Я смотрю в том направлении, но там… ничего. Лишь пшеничные поля за оградой кемпинга, без зданий и ориентиров. Когда я поворачиваюсь к Доку, нахмурив нос, он закатывает глаза. — Ладно, хорошо. «По соседству» — это в паре миль отсюда, но технически это всё ещё близко.
Не могу сказать, что в восторге от того, что Мэтт ошивается где-то рядом, даже если это «где-то» через сплошные поля, которые затруднят ему возможность подкрасться ко мне. Но думаю, он тот ещё хитрый ублюдок, даже без одного глаза.
В животе неприятно скручивает. Я тупо смотрю вдаль, а в голове снова крутится сцена, как я втыкала коктейльные шпажки в его лицо.
— Я могу тебе помочь.
Мягкость в голосе доктора Кейна вытаскивает меня из этого образа, успокаивающее прикосновение, так непохоже на жестокость той ночи. Когда я поворачиваюсь к нему, на его лице мольба.
— В Хартфорде безопаснее. Он там почти не бывает, только в клинике раз или два в год. Элмсдейл ближе для него, — глаза доктора не отрываются от моих, когда он достает что-то из кармана. Водительские права Мэтта. — Переезжай ко мне. У меня есть гостевая комната. Горячий душ. Работающий кондиционер. Вкусная еда. Я даже кое-что знаю об уходе за ранами.
Я моргаю, глядя на него, переваривая его слова, пока он терпеливо ждет, когда до меня дойдет.
— У меня нет работы, — наконец выдавливаю я, опуская взгляд на гипс на ноге. — Не смогу тебе заплатить.
— Я и не прошу.
Доктор Кейн протягивает мне права. Я неуверенно беру их за край, но не выдергиваю из его руки.
— Ты же не серийный убийца, который убьет меня во сне, правда? — спрашиваю я, прищурившись. Я спросила это, скорее, чтобы пошутить. В другом случае это был бы вполне логичный вопрос. Но от доктора Кейна исходит какое-то странное успокоение.
Может, из-за того, как он держал меня за руку в скорой. Может, из-за того, как он держит это компрометирующее доказательство между нами, которое так легко можно использовать, чтобы упечь меня за решетку. Но, наверное, это что-то неуловимое, как вибрация в воздухе, то, что нельзя потрогать или попробовать. Просто уверенность. Что с ним я в безопасности.
Ухмылка медленно появляется на его губах.
— Ты же не серийная убийца, которая убьет меня во сне, правда?
Я отрицательно качаю головой.
— Хорошо. Тогда собирай свои вещички, и сматываемся отсюда к черту. Это место напоминает мне фильм «Дети кукурузы», — говорит он, бросив взгляд на одичавших ребят на качелях.
— Согласна. Только это пшеница, а не кукуруза.
— Без разницы. Здесь есть посевы и жуткие дети. Этого хватит.
С сомневающейся улыбкой я выдергиваю права из его руки и засовываю во внутренний карман куртки. Он выгружает мой мотоцикл, пока я поливаю цветы и кидаю пару вещей в рюкзак. Когда я возвращаюсь к двери, он забирает у меня рюкзак и перекидывает его через плечо. Прежде чем я успеваю спуститься, доктор Кейн обхватывает меня за талию и поднимает из автодома, вызывая разряд, пробегающий по всему телу. Я как будто парю в его руках, словно ему даже не тяжело держать меня. Когда он ставит меня на землю, то делает это осторожно, медленно. Предлагает мне свою руку для равновесия и ждет, пока я не встану уверенно на ноги, прежде чем отдать мне костыли. Он идет, подстраиваясь под мой медленный шаг, хотя мог бы легко идти быстрее.
Не помню, когда в последний раз мужчина провожал меня к пассажирской двери. Или открывал её для меня. Или аккуратно ставил мои вещи, прежде чем осторожно помочь мне залезть. Я не помню, чтобы меня кто-то пристегивал. Никогда. Но он делает всё это, болтая без умолку, рассказывая про свою машину, дом и город. Мимолетно улыбается мне перед тем, как закрыть дверь, и я не помню, чтобы чувствовала что-то подобное из-за простого жеста.
Доктор Кейн садится на водительское сиденье и заводит двигатель. Он включает передачу, но держит ногу на тормозе, поворачиваясь ко мне.
— Я должен что-нибудь знать перед тем, как мы поедем?
Этот электрический заряд всё ещё горит во мне. Я качаю головой.
— Хорошо. Отлично, — говорит он, и мы выезжаем из кемпинга «Принцесса Прерий».
Я должна остановить его. Прикоснуться к его загорелой, мускулистой руке, когда он тянется, чтобы включить радио. Рассказать ему правду о том, что произошло с Мэттом. Должна разрушить этот момент. Должна сделать всё сейчас, пока это не разрушило меня.
Правда рвется
