Китаец - Хеннинг Манкелль

Она горевала об утраченной близости с мужем, статным железнодорожником с большими руками и лицом, так легко заливавшимся краской. Но сдаваться не собиралась, не хотелось ей пока, чтобы их отношения сделались просто задушевной дружбой, и только.

Биргитта Руслин взяла еще кофе и пересела за столик почище. Несколько довольно молодых мужчин, несмотря на ранний час уже крепко подвыпивших, спорили о том, кто — Гамлет или Макбет — был узником замка Кронборг, возвышавшегося на скалах возле Хельсингёра. Она забавлялась, слушая спор и едва удерживаясь от искушения вмешаться.

За столиком в углу сидели мальчишки лет четырнадцати-пятнадцати. Не иначе как прогуливали школу. Почему бы и нет, раз никого это вроде бы не заботит? Менее всего ей хотелось возврата той авторитарной школы, какая была в ее время. А заодно вспомнилось кое-что случившееся год назад. Она тогда пришла в отчаяние от состояния шведского правового государства и более чем когда-либо тосковала по своему советчику Анкеру, которого не было в живых уже три десятка лет.

В жилом районе на самой окраине Хельсингборга у почти восьмидесятилетней женщины случился сердечный приступ, и она упала прямо посреди тротуара. Мимо проходили мальчишки — одному тринадцать лет, второму четырнадцать, — но вместо того, чтобы помочь старушке, они сперва вытащили из ее сумки кошелек, а потом попытались ее изнасиловать. Если бы не мужчина с собакой, случайно оказавшийся поблизости, изнасилование, скорей всего, состоялось бы. Позднее полиция задержала обоих, но отпустила как несовершеннолетних.

Биргитта Руслин узнала о происшествии от одного из прокуроров, а тот, в свою очередь, от какого-то полицейского. Она возмутилась и попробовала выяснить, почему не направили заявление в социальную службу. Но вскоре уяснила, что каждый год примерно сотня детей совершала преступления, причем абсолютно безнаказанно. С родителями никто не беседовал, социальные службы в известность не ставил. А ведь речь шла не только о мелком воровстве, но и о грабежах и нанесении тяжких телесных повреждений, которые лишь по чистой случайности не закончились смертью.

Это заставило ее усомниться во всей правовой системе Швеции. Чему она, собственно, служит? Правосудию или равнодушию? И каковы будут последствия, если допускается, что все больше детей совершают преступления и никто на это не реагирует? Как дело могло зайти настолько далеко, что пошатнувшаяся правовая система грозит самим демократическим основам?

Биргитта Руслин допила кофе, думая о том, что ей предстоит еще десять лет работы. Хватит ли у нее сил? Можно ли быть хорошим и справедливым судьей, если начал сомневаться, в самом ли деле правовое государство функционирует?

Она не знала. А чтобы отделаться от пока что сумбурных мыслей, еще раз отправилась через пролив. И окончательно ступила на шведский берег в девять часов утра. Пересекла широкую главную улицу, насквозь прорезавшую Хельсингборг. Сворачивая за угол, успела бросить взгляд на анонсы крупных вечерних газет, которые киоскер только что вывесил. В глаза бросились аршинные заголовки. Она остановилась, прочитала: «Массовое убийство в Хельсингланде». «Чудовищное преступление. Улик нет». «Количество жертв неизвестно. Массовое убийство».

Биргитта Руслин пошла дальше, к машине. Вечерние газеты она покупала редко, чтобы не сказать — вообще никогда. По ее мнению, нелепые нападки, с которыми они то и дело обрушивались на шведскую правовую систему, только мешали работе и даже вызывали отвращение. Хотя со многим она не могла не согласиться, вечерние газеты все равно недолюбливала. Зачастую они вредили серьезной критике, даже действуя, возможно, с благими намерениями.

Жила Биргитта Руслин у северного въезда в город, в районе Челльторп, застроенном виллами. По дороге остановилась возле магазина. Принадлежал он иммигранту-пакистанцу, который всегда встречал ее широкой улыбкой. Он знал, что она судья, и выказывал ей большое уважение. Интересно, думала она, в Пакистане вообще есть женщины-судьи? Но спрашивать не спрашивала.

Дома она приняла ванну и легла спать. Проснулась в час с ощущением, что наконец-то выспалась. Съела парочку бутербродов, выпила кофе и вернулась на работу. Спустя несколько часов начисто переписала на компьютере оправдательный приговор виновному и оставила на столе у своей секретарши. Та явно сидела на очередных курсах повышения квалификации, о которых ее самое то ли не проинформировали, то ли, что более вероятно, она про них напрочь забыла. Придя домой, она разогрела на обед вчерашнего цыпленка, остатки которого убрала в холодильник для Стаффана.

Потом села с чашкой кофе на диван, включила телетекст. И немедля вспомнила виденные утром газетные заголовки. Полиция не располагала, по сути, уликами и не сообщала ни количество жертв, ни их имена, поскольку еще не сумела связаться с их ближайшими родными.

Сумасшедший, подумала она, либо одержимый манией преследования, либо считающий, что к нему плохо относятся.

Годы работы в суде научили ее, что существует множество разных форм сумасшествия, толкающих людей на отвратительные преступления. Вдобавок она поняла, что судебные психиатры далеко не всегда способны разоблачить тех, кто выдает себя за душевнобольных, чтобы получить приговор помягче.

Выключив телевизор, Биргитта спустилась в подвал, где у нее накопился небольшой запас красных вин. Там же лежали каталоги винных импортеров. Несколько лет назад она сообразила, что после отъезда детей их со Стаффаном семейная экономика изменилась. Теперь появились средства, чтобы позволить себе кой-какую «роскошь», и она решила каждый месяц покупать бутылочку-другую красного вина. Ей нравилось изучать предлагаемый импортерами ассортимент, а потом покупать на пробу то или иное вино. Платить чуть не по пять сотен крон за бутылку доставляло ей прямо-таки запретное удовольствие. Дважды она сумела заманить Стаффана в Италию, где они побывали у разных виноделов. Но большого интереса он все равно не проявлял. Взамен она ездила с ним в Копенгаген на джазовые концерты, хотя не слишком увлекалась такой музыкой.

В подвале было холодно. Она проверила температуру — четырнадцать градусов — и села на табурет среди полок. Здесь, в окружении бутылок, ее охватывал огромный покой. Предложи ей кто-нибудь на выбор бассейн с подогретой водой, она предпочла бы свой подвал, где как раз сейчас лежали в стеллажах сто четырнадцать бутылок.

Впрочем, был ли здешний покой подлинным? Если бы в молодости ей сказали, что она будет коллекционировать вина, она бы никогда не поверила. И не только отвергла бы такую возможность, но и возмутилась бы. Когда училась в Лунде, она была близка к леворадикальным кругам, которые к концу 1960-х ставили под сомнение и университетское образование, и общество, где ей предстояло работать и жить. В ту пору она бы сочла коллекционирование вин пустой тратой времени и сил, насквозь буржуазным, а значит, предосудительным занятием.

Сидя в задумчивости, она услышала над головой шаги Стаффана. Отложила каталоги и пошла наверх. Муж как раз достал из холодильника цыпленка. На столе лежали вечерние газеты, он прихватил их из поезда.

— Ты видела?

— В Хельсингланде что-то случилось.

— Девятнадцать человек убиты.

— Телетекст писал, что количество жертв неизвестно.

— Тут у меня более поздние выпуски. Убито почти все население деревни. Поверить невозможно. Как твой приговор? Написала?

— Написала. Оправдательный. Другой возможности нет.

— В газетах поднимут шум.

— Вот и хорошо.

— Тебя будут критиковать.

— Ясное дело. Но я порекомендую журналистам самим покопаться в законах, а потом спрошу, не желают ли они, чтобы мы тут действовали по законам Линча.

— Массовое убийство, скорей всего, отвлечет их от тебя.

— Конечно. Разве мелкое грязное изнасилование сравнится с жестоким массовым убийством?

Спать они легли рано. Стаффан спозаранку уходил в рейс, а она не нашла по телевизору ничего интересного. Однако решила, какое вино закупит на сей раз. Ящик Бароло Арионе урожая 2002 года, по 252 кроны за бутылку.

Около полуночи Биргитта неожиданно проснулась. Стаффан спокойно спал рядом. Иной раз ее будил голод. Она накинула халат, пошла на кухню, заварила некрепкого чаю и приготовила парочку бутербродов.

Вечерние газеты лежали на столе. Она рассеянно полистала одну. Трудно составить себе ясное представление о случившемся в хельсингландской деревушке. Несомненно одно: множество людей жестоко убиты.

Уже собираясь отложить газету, она вдруг замерла. Среди убитых несколько носили фамилию Андрен. Она внимательно прочитала текст, потом принялась листать другие газеты. Там сообщалось то же самое.

Биргитта Руслин неотрывно смотрела на страницу. Неужели это правда? Или память ее подводит? Она прошла в кабинет, достала из письменного стола папку, перевязанную красной лентой. Зажгла лампу, открыла папку. Свои очки не нашла, надела Стаффановы. Слабоваты, но сойдут.