Третий дневник сновидений. - Керстин Гир

- А что это за планы? - спросил, глубоко вздохнув, Генри.

- Вы же их давно знаете.

Освещение вдруг изменилось. Словно что-то загородило невидимый источник света. Анабель взмахнула рукой.

- Вы знаете, кого мы обязаны за всё это благодарить и что мы ему всё ещё должны. Стало заметно прохладней. Хорошо, что я всё ещё оставалась ягуаром: можно было неподвижно смотреть на Анабель, не выдавая своей неприязни.

- А история с демоном дело прошлое? - мягко спросил Генри. - Думаю, ты в клинике поняла, что это всего лишь часть твоей... болезни.

- Да, - сказала Анабель. - Во всяком случае, мне это пытались внушить. Я, наверно, была ненормальная, но не дурочка. Я всё же считалась с возможностью, что... что Повелитель Тени и Мрака существует лишь в моём болезненном воображении. Но если он сущствует на самом деле? Вы не предпочли бы сделать надёжную ставку?

Нет, такого выбора мы не хотели бы. С нас хватало других проблем.

-Ты ещё принимаешь свои таблетки? - спросил, наморщив лоб, Генри.

- Как всегда, прямой вопрос. - Анабель опять усмехнулась. - На самом деле я от них отказалась. Просто хотелось знать, что происходит. И действительно ли происходит. Тогда можно расслабиться. - Она вдруг как будто заспешила. Движением руки откинула назад волосы. - Была, как всегда, рада вас видеть.

И ушла, не дожидаясь от нас слов прощания, а шага через три её очертания стали прозрачнее, и через несколько метров она исчезла совсем. Холод ушёл вместе с ней.

Глава 4

- Он действительно сказал «Перпетуя»? - спросила я уже автоматически, наверное в сотый раз за день. - Можно ведь было ослышаться. И ты же знаешь Джаспера. Меня он всегда называет Лиз.

- С тобой другое дело.

Губа Персефоны опять подозрительно стала подрагивать, и я поспешила подтолкнуть её к выходу из школьного коридора.

После того как Джаспер сегодня утром сказал Персефоне лишь короткое: «Привет, Перпетуя!», её мир совсем пошатнулся. Она уже давно мечтала о Джаспере, но лишь после его пребывания во Франции она - неизвестно почему - до смерти в него влюбилась. А ведь сам Джаспер тем временем совершенно забыл о существовании Персефоны, по крайней мере, если не так предвзято, более реалистически, интерпретировать это его «Привет, Перпетуя!». Чего я, разумеется, не делала, потому что Персефона и так была повержена и последнее, в чём она нуждалась, это в реализме. На переменах она израсходовала две упаковки носовых платков да вдобавок ещё перепачкала мой блейзер (причём мы заметили, что тушь на её ресницах не была устойчива к влаге), и не надо мне было связывать болезнь с путаницей имён и винить за это Джаспера. Моя латынь понемногу забывалась.

Между тем занятия в школе продолжались, была пятница, сияло солнце, неделя кончалась. Уже несколько часов я ничего так не хотела, как спокойно побыть в своей комнате, чтобы, отвлёкшись от бедствий Персефоны, наконец ухватить несколько действительно ясных, насущных мыслей. Если повезёт, я успею перед занятиями кунг-фу насладиться успокаивающим послеполуденным сном - мне надо отоспаться. Мысли могут проясниться, лишь если я буду не такой усталой.

После того как я и Генри встретились во сне с Анабель, прошли ещё две ночи, когда мы довольно беспорядочно слонялись по коридорам, наблюдая за нужными нам дверями, высматривая то Анабель, то Артура в надежде узнать что-то новое. Напрасно. Царила абсолютная тишина. Боюсь, Генри эта тишина успокаивала. Настолько успокаивала, что вчера ночью он среди коридора даже заговорил о Расмусе. Наверно, он нашёл в Фейсбуке некоего Расмуса Вэйкфилда и хотел узнать, не «мой» ли это Расмус Вэйкфилд. На это, во всяком случае, я могла честно ответить «нет» и заверить его, что «мой» Расмус не был фанатом социальных медиа. А Генри в ответ спросил, какие у него были хобби.

- Он любил играть с мячиками, - сказала я уверенно.

И чтобы не продолжать разговор о моём придуманном южноафриканском приятеле, который на самом деле был собакой, я стала (не думая о том, что за нами может следить кто-то невидимый) целовать Генри - отвлекающий манёвр, который всегда срабатывал. Но на этот раз - пусть и спустя некоторое время, когда я забыла про всё: про Расмуса, про невидимых шпионов, про демонов, - Генри захотелось узнать, а как же целовался Расмус.

Просто с ума сойти! Я уже не могла отделаться от этого проклятого придуманного парня.

Если бы я не знала тебя, я бы решила, что ты ревнуешь, - ответила я, вместо того чтобы сказать: «Он лизался длинным и очень мокрым языком».

Генри кивнул.

- А может, и ревную, - ответил он, недолго думая, и кончиками пальцев погладил мне щеки и шею. - Меня вообще- то интересует, кто научил тебя так здорово целоваться.

Ну да. Только не Расмус.

- А почему ты думаешь, что целоваться научил он меня, а не я его? -пробормотала я. - Может, у меня это врождённый талант?

Всё-таки я была плохая лгунья. Долго так продолжать нельзя: рано или поздно я должна сказать Генри правду. Только не знала, как это сделать, от смущения не провалившись под землю.

- Если бы только это... - опять запричитала Персефона. - Джаспер и на меня по-настоящему не взгля...

- Что это там впереди?! - воскликнула я и показала на толчею, образовавшуюся у главного входа.

Спасти могла только попытка отвлечь внимание. И она сработала.

С лица Персефоны сошло скорбное выражение, она вскинула голову и с любопытством поспешила к школьникам, которые возбуждённо что-то обсуждали. Я направилась в ту же сторону немного медленней, и, когда я подошла, чтобы увидеть, вокруг чего все столпились, мне для этого пришлось подняться на цыпочки.

Хотя я не переставала думать о том, что случилось во вторник с миссис Лоуренс, мне больше не удавалось увидеть Артура. Похоже, даже в школьной столовой мы каждый раз проходили мимо Друг друга, и я бы не стала утверждать, что мне его не хватало. Но я продолжала ловить себя на том, что словно выжидала, не возникнет ли кто-то, готовый сделать что-то безумное и страшное. По словам Генри и Грейсона, с ними было точно так же, даже во время тренировок по баскетболу. И хотя до сих пор ничего не случилось, легче нам не становилось, наоборот, увеличивалась напряжённость. Кто станет следующей жертвой Артура? И что он ему сделает?

Моё поведение становилось немного параноидальным. Каждый вечер я спрашивала, по возможности мимоходом, у Мии, не пропало ли у неё что-нибудь, и лишь после того как она заверяла, что у неё всё на месте, могла спокойно лечь спать. Я размышляла о том, с каких пор предмет становится личной вещью. Считать ли таким только что купленный карандаш? Или чтобы придать ему личные свойства, надо ли его сначала погрызть? И надолго ли это подействует? Не станет ли предмет ничьим и не утратит ли свои качества? Последний раз это было с варежкой, которую, возможно, использовал Артур, чтобы войти в сны Мии, и я предпочла бы умереть, чем ещё раз такое пережить. Поэтому мне было не важно, что постепенно Мия стала относиться к моим вопросам с подозрением. Лучше всего было бы сказать всем: пусть они пристальней наблюдают за своими вещами, особенно если поблизости Артур.