Путем взаимной переписки - Владимир Войнович

– Ты чего здесь делаешь? – спросил он хмуро.

– Да это все Людка панику навела. – Борис засмеялся. – Пойди, говорит, там покарауль, а то он, может, не знает, что мы здесь стоим. – Он повернулся в сторону главной проходной и, приложив ко рту ладонь, закричал:

– Людка! Давай сюда!

Алтынник растерялся. Что делать? Бежать? Да куда побежишь с чемоданом? Догонят.

А Людмила с белым свертком, перевязанным синей лентой, уже приближалась.

– Не плачь, не плачь, – бормотала она на бегу, встряхивая сверток, – вот он, наш папочка дорогой. Вот он нас ждет. Не плачь.

Она перехватила сверток в левую руку, а правую, не успел Алтынник опомниться, обвила вокруг его шеи и впилась в его губы своими. Не резко, но настойчиво отжал он Людмилу от себя, отошел в сторону и рукавом вытер губы.

– Чего это? – спросил он, кивая на сверток.

– Чего, – хмуро передразнил Борис. – Не чего, а кто. Это человек.

– Это твой сынок, Ваня, – подтвердила Людмила. – Петр Иванович Алтынник.

Из свертка послышался какой-то писк, который, по всей вероятности, издал Петр Иванович. Людмила снова стала подбрасывать его и бормотать:

– Ну-ну, не плачь, Петенька, птенчик мой золотой. Твой папка тут, он тебя не бросит.

Алтынник прошелся вокруг чемодана.

– Вот что, Людмила, – сказал он негромко, – ты меня ребенком своим не шаржируй, потому что я не знаю, откуда он у тебя есть, и никакого к нему отношения не имею. Что касается всего остального, то я нашу женитьбу ни за что не считаю, потому что вы завлекли меня обманом в виде нетверезого состояния.

Он взял станцию.

– Ой, господи! Ой, несчастье! – запричитала и засеменила рядом Людмила.

– Обманули! – закричала она неожиданно тонким и противным голосом. – Обманули!

Алтынник прибавил шагу.

– Петенька! – закричала Людмила свертку, – Сыночек! Обманул тебя папка! Бросил! Родной папка! Сиротинушка ты моя горемычная!

Алтынник не выдержал, остановился. Оглянулся на проходную, там уже высыпали и с любопытством смотрели свободные солдаты из караульного помещения.

– Людмила, – сказал он проникновенно. – Я тебя прошу, оставь меня в покое. Ты же знаешь, что я тут ни при чем,

– Да как же – ни при чем, – подошел Борис. – Ведь ребенок весь в тебя, как вылитый. У нас вся деревня, кому ни показывали, говорит: капля воды – Иван. Да ты сам погляди. Людка, не ори, дай-ка сюда робенка.

Он взял у сестры сверток и развернул сверху. Алтынник невольно скосил глаза. Там лежало что-то красное, сморщенное, похожее скорее на недозрелый помидор, чем на него, Ивана Алтынника. Но что-то такое, что было выше его, шепнуло ему на ухо: Твой. И сжалось в тоске, и заныло сердце. Но сдаться для него сейчас – значило смириться и поставить крест на всем, к чему он стремился.

– Не мой, – сказал Алтынник и облизнул губы.

– Ах, не твой? – вскрикнула Людмила. – Вот тебе! – И Алтынник не успел глазом моргнуть, как сверток очутился в пыли у его ног. – Забери его, гад ненормальный! – закричала Людмила и побежала в сторону станции.

–Борис! – позвала она уже издалека. – Пойдем отсюдова, чего там стоишь?

– Я сейчас, – сказал Борис виновато и сперва нерешительно, а потом бегом кинулся за Людмилой. Догнал ее, остановил, о чем-то они коротко между собой поспорили и пошли, не оглядываясь, дальше.

С чемоданом в руках и с раскрытым ртом Алтынник долго стоял и смотрел им вслед.

– Уа! – послышался у его ног слабый писк. – Уа!

Он поставил чемодан и опустился на колени над свертком. Отвернул угол одеяла. Маленькое красное существо, у которого не было ничего, кроме широко раскрытого рта, закатывалось от невыносимого горя. И казалось непонятным, откуда столько силы, чтобы так кричать.

– Эх ты, Петр Иванович! – покачал головой Алтынник. – Ну, чего орешь? Никто тебя не бросает. Вот возьму, отвезу к матери, к бабке твоей. Ей делать нечего, пущай возится.

– 19 -

Солнце приближалось к зениту. Поезд, к которому торопился Алтынник, давно ушел, а он все еще был на полдороге. Жара стояла такая, как будто бы не сентябрь, а середина июля. Сняв ремень и расстегнув пуговицы гимнастерки, спотыкаясь в пыли, Алтынник шел вперед и ничего не видел от слепящего солнца и пота, заливающего глаза. Все чаще он останавливался, чтобы передохнуть. Во рту было сухо, в груди горело. Чемодан оттягивал правую руку, а сверток левую. Ребенок давно уже выпростал из узла свои маленькие кривые ножки, сучил ими в воздухе и нещадно орал, норовя выскользнуть целиком. Алтынник подбрасывал его, поправляя, и шел дальше. В какой-то момент он обратил внимание, что ребенок перестал кричать, посмотрел и увидел, что держит его за голову. Задохнулся, – в ужасе подумал Алтынник, бросил чемодан, стал трясти ребенка двумя руками и приговаривать:

– А-а-а-а-а.

Ребенок очнулся, закричал, и тут же из него потекло, да так много, как будто лопнул большой пузырь. Алтынник и вовсе растерялся, брезгливо положил сверток на траву возле дороги, а сам отошел и сел на стоявший в стороне чемодан. Ребенок продолжал надрываться.

– Кричи, кричи, – сердито сказал Алтынник. – Кричи, хоть разорвись, не подойду.

Он отвернулся. Вокруг была голая степь, и уже далеко чернели искаженные маревом аэродромные постройки. Было пусто. Хоть бы одна машина оказалась на пустынной дороге. Алтынник закурил, но в горле и без того першило, а теперь стало совсем противно. Он со злостью отшвырнул от себя папиросу. Вспомнил про ребенка, неохотно повернул к нему голову и обомлел. Большая грязная ворона мелкими шагами ходила вокруг свертка и заглядывала в него, скосив голову набок.

– Кыш ты, проклятая! – кинулся к ней Алтынник.

– Каррр! – недовольным скрипучим голосом прокричала ворона и, тяжко взмахнув крыльями, поднялась и полетела к стоявшему вдалеке одинокому дереву.

Ребенок, перед этим притихший, снова заплакал. Алтынник неохотно приблизился, осторожно двумя пальцами развернул одеяло, потом пеленки. Увидел, что несчастье больше, чем он ожидал. Преодолевая брезгливость, стал вытирать ребенка сухим краем пеленки, потом отошел в сторону и бросил ее на траву. Достал из чемодана новые, неразрезанные еще байковые портянки, стал заворачивать в них Петра Ивановича.

– Алтынник! – услышал он сзади, вздрогнул и обернулся.

На дороге с велосипедом в руках стоял майор Ишты-Шмишты. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Алтынник вытянулся и встал так, чтобы загородить собой ребенка.

– Твой, что ли? – с сочувствием спросил майор. Положив велосипед на землю, он подошел, заглянул в сверток. – Ну до чего ж похож! – умилился он, – Просто вылитый.

Этим словам Алтынник одновременно и обрадовался и огорчился. А майор уже, как заправская нянька, хлопотал над ребенком.

– Кто же так заворачивает? – сокрушался он, – Это хоть и портянка, – но ведь не ногу завертываешь, а ребенка. Вот смотри, как надо. Сперва эту ручку отдельно, потом эту. Теперь ножки.

И действительно, майор, не умевший одеть сам себя, упаковал ребенка так плотно и так аккуратно, как будто всю жизнь только этим и занимался.

– Держи! – Он протянул сверток Алтыннику, и тот принял его на растопыренные руки.

Так, с растопыренными руками, он стоял перед майором в нелепой позе.

– А где жена? – спросил майор, помолчав.

Жена! От этого слова Алтынника покоробило. Ему захотелось объяснить майору, что никакая она не жена, и рассказать, как его, пьяного, привели в поселковый Совет и совершили над ним неслыханное мошенничество, но, не найдя в себе таких слов, он только повел головой в сторону станции и сказал:

– Там.

– Ну, давай я тебе помогу.

Майор взял чемодан, повесил ручкой на руль, и они пошли рядом дальше. И тут Алтыннику первый раз за этот несчастный день повезло. Сзади послышался шум мотора. Алтынник и майор оглянулись. По дороге, приближаясь к ним, пылил шестнадцатитонный заправщик. Майор встал посреди дороги и поднял руку. Заправщик остановился. Из кабины с любопытством высунулся солдат, к счастью, незнакомый Алтыннику.

– Браток! – кинулся к нему майор. – Будь друг, подвези товарища.

– Пожалуйста, товарищ майор. – Шофер распахнул дверцу.

– Ну вот, Алтынник, видишь, как хорошо, – обрадовался Ишты-Шмишты. – Давай-ка ребенка, я подержу, а ты полезай в кабину.

Когда Алтынник устроился, он подал ему чемодан. Шофер выжал сцепление и включил скорость.

– Подожди! – махнул ему рукой майор и влез на подножку. – Алтынник, ты вот что… – он вдруг замялся, подыскивая слова. – Если тебе первое время будет трудно, напиши, может, я смогу как-то помочь, деньжат немножко подкину, взаимообразно, конечно. Ты не стесняйся, я зарабатываю хорошо, мне тебе немножко помочь ничего не стоит. Так что пиши. Адрес и фамилию знаешь, а зовут меня Федор Ильич.

Алтынник хотел сказать спасибо, но язык не повиновался, и опять, как тот раз в беседке, стали дергаться губы. Майор соскочил с подножки и махнул рукой. Шофер тронул машину.