Проституция в Петербурге: 40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в. - Наталия Лебина

Ко времени Февральской революции число зарегистрированных проституток заметно уменьшилось. В январе 1914 г. на учете во Врачебно-полицейском комитете состояло всего 2279 женщин, большинство из них — «бланковые». Эта цифра значительно ниже показателей начала XX в., не говоря уже о 80-х гг. XIX в. Однако это вовсе не означало, что торговля любовью в столице Российской империи пошла на убыль. Скорее наблюдалось свертывание деятельности Врачебно-полицейского комитета и — как следствие — рост публичных женщин, занимавшихся своим ремеслом без всякого надзора.

Гетеры, авлетриды и тайные проститутки

В истории мировой проституции, насчитывающей несколько тысячелетий, существовали классические типы публичных женщин. К их числу относились гетеры и авлетриды — высшие слои проституток. Их функции в обществе отличались некоторыми особенностями. Вид профессиональной деятельности, выбранный гетерами и авлетридами, нельзя назвать проституцией в прямом смысле слова. В античном мире они как бы поддерживали некую атмосферу чувственности не только благодаря своему обаянию и красоте, но нередко и посредством искусства. Это относилось в первую очередь к авлетридам. Гетеры, как известно, стояли еще на более высокой социальной ступени. Их считали подругами выдающихся людей своего времени: писателей, философов, полководцев, политических деятелей. Известный исследователь истории проституции Е. Дюпуи писал в начале XX в.: «Гетеры создавали вокруг себя атмосферу соревнования в искании красоты и добра, способствовали развитию науки, литературы и искусства, в этом была их сила и обаяние»[71].

Развитие института проституции в Петербурге, особенно с 40-х гг. XIX в., шло почти что по классическим канонам. Существовал слой диктериад из публичных домов, бурно разрастался контингент свободных проституток, фигурировавших в России, как уже говорилось, под названием «бланковых». И конечно же, имелись в столице Российской империи и свои гетеры, и свои авлетриды. Высший аристократический слой петербургских дам полусвета к моменту официального признания проституции уже сложился. Большинство из них составляли иностранки, находившиеся на содержании у весьма обеспеченных петербуржцев, как правило принадлежавших к высшим кругам общества. В обиходе в конце 40—50-х гг. XIX в. этих женщин в Петербурге называли «камелиями» по ассоциации с вышедшим в свет в 1848 г. романом А. Дюма-сына «Дама с камелиями». Представительницы данного слоя проституток не состояли на учете во Врачебно-полицейском комитете Петербурга, и поэтому официальных данных о них, тем более относящихся к третьей четверти XIX в., очень мало.

Известно, что «камелии» вели такую же жизнь, как и аристократы, в обществе которых вращались эти дамы. «Встают они поздно, — отмечал в 1868 г. анонимный автор «Очерка проституции в Петербурге», — катаются по Невскому в каретах и наконец выставляют себя напоказ во французском театре»[72]. Любопытные факты, иллюстрирующие жизнь и нравы петербургских «камелий», можно найти в художественной литературе и публицистике. Вот что писал, например, известный писатель-демократ С. С. Шашков в своей книге «Исторические судьбы женщин, детоубийство и проституция» (1871), весьма популярной в то время: «Во главе аристократической проституции стоят «камелии», эти гетеры современного мира, не обладающие, впрочем, ни умом, ни образованностью, ни доблестями, которыми славились их древнейшие представительницы»[73]. Такой же точки зрения придерживался и И. И. Панаев, прозванный некоторыми современниками «новым поэтом петербургских "камелий"». Он с большой долей сарказма описывал достоинства, которыми обладали «прелестные Луизы, Берты, Армане, Шарлотты Федоровны». Вывезенные чаще всего из небольших немецких и французских городов, они через два-три года благодаря своим покровителям обнаруживали вкус в выборе своих туалетов, обновки квартир, в оснащении экипажей. Однако такой антураж менял их сути: большинство «камелий» оставались безграмотными и невежественными существами, лишь строящими из себя д высшего света. В легком же подпитии они превращались в самых «разгульных и отчаянных лореток», «ловко и бесстыдно канкировавших в любых местах»[74]. Они-то и заполняли в 50—60-х гг. XIX в. те улицы Петербурга, на которые, согласно Положению о врачебно-полицейском надзоре, не допускались обычные «бланковые» девицы.

Пышные наряды петербургских гетер, заметно осмелеет после официального разделения продажных женщин на «чистых» и «нечистых», явно контрастировали со скромными одеждами «новых женщин», уже появившихся в столице. Однако сдержанность внешнем облике — простое черное платье, отсутствие кринолина, нередко стриженые волосы — отнюдь не лишала «нигилисток» чисто женского обаяния. Характерным примером служит судь6а Людмилы Петровны Михаэлис, более известной как жена Н. В. Шелгунова. Вот как описывала внешность 24-летней Л. П. Шелгуновой ее современница Е. А. Штакеншнейдер: «Вообще окружают Шелгунову почти поклонением. Она не хороша собою, довольно толста, носит короткие волосы, одевается без вкуса; руки только у нее красивы, и она умеет нравиться мужчинам; женщинам же не нравится. Я все ищу идеальную женщину и все всматриваюсь в Шелгунову, не она ли»[75]. Н. В. Шелгунов не первый и не единственный муж Людмилы Петровны Михаэлис. Гражданским браком о сочеталась с М. Л. Михайловым, а затем, после ссылки его на каторгу в Сибирь, — с А. А. Серно-Соловьевичем. Обаяние этой женщины, сумевшей трех мужчин вдохновить на революционные подвиги, по-видимому, было очень велико. Еще более известные образцы «новых женщин» и новых отношений являли собой А. Я. Панаев Н. А. Тучкова-Огарева, М. А. Обручева-Сеченова.

Женщины такого типа, конечно, составляли огромную конкуренцию петербургским «камелиям». Мужской половине передовых слоев не нужно было теперь искать вдохновения в обществе с псевдогетерами 50-60-х гг. Свободное духовное и физическое сближение с женщинами своего уровня становилось постепенно норм жизни в кругах интеллигенции. Известный революционер-демократ Л. Ф. Пантелеев вспоминал, что на одном из студенческих собран в начале 60-х гг. Н. Г. Чернышевский, обративший внимание присутствовавших там барышень, якобы сказал: «А какие милые барышни, большая разница против прежнего; в мое время в студенческой компании можно было встретить только публичных женщин»[76].

Серьезные изменения, происходившие в России в третьей четверти XIX в. в области половых отношений и морали, нанесли удар прежде всего по российскому гетеризму как своеобразной форме проституирования. Женщины «нового типа» оказывали сильное влияние на общественную и культурную жизнь именно благодаря сочетанию внешней привлекательности, образованности, свободомыслия. Весьма симптоматичным в этом плане является то обстоятельство, что одной из героинь романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?» была некая Жюли — яркий, но редкий тип «камелии», которую знала «вся аристократическая молодежь Петербурга»[77]. Вера Павловна — этот образец нового человека — вполне находила общий язык с петербургской гетерой, и сближало их общее толкование вопроса продажности в любви.

На рубеже XIX—XX вв. эстетические функции гетеризма взяла на себя плеяда «новых женщин», активность которых получила в это время особое развитие. Модные салоны деятелей литературы и искусства были просто немыслимы без присутствия особ прекрасного пола, сочетавших в себе внешнее обаяние и талант. Яркой представительницей этого слоя петербурженок, несомненно, является З. Н. Гиппиус, женщина яркая и удивительная, согласно характеристике П. П. Перцова — современника, критика, издателя: «Высокая, стройная блондинка с длинными золотистыми волосами и изумрудными глазами русалки… она бросалась в глаза своей наружностью»[78]. Эта «боттичеллиевская» женщина кокетничала не только своей красотой, но и демонической литературной позицией, создавая вокруг себя атмосферу высокой духовности и в то же время изысканно легкого эротизма. З. Н. Гиппиус привлекала к себе внимание талантливейших литераторов Петербурга и, несомненно, играла главенствующую роль в известном литературном салоне в «доме Мурузи». Здесь постоянно бывали А. А. Блок, Ф. К. Сологуб, В. Я. Брюсов, В. И. Иванов и др. Любопытно отметить, что внешнюю обстановку, царившую на пирах гетер, старались возродить во многих петербургских салонах на рубеже XIX—XX вв. В знаменитой «Башне» В. И. Иванова, располагавшейся в доме на углу Таврической и Тверской, с осени 1905 г. проводились еженедельные «среды», на которых гости засиживались до утра. Жена хозяина Л. Д. Зиновьева-Анибал, поэт и прозаик, любившая, по словам М. В. Добужинского, «хитоны и пеплумы, красные и белые, предпочитала диванам и креслам ковры, на которых среди подушек многие группировались и возлежали»[79]. Конечно, до оргий, которыми нередко заканчивались вечера в домах гетер, дело не доходило. Но дух высоко творчества во многом поддерживался красотой и элегантно хозяйки салона. Кстати, после ее смерти вечера в «Башне» прекратились.