Поколения ВШЭ. Учителя об учителях - Владимир Селиверстов

Но, слава Богу, внутри все-таки постоянно шел процесс переосмысления. Можно сказать, это была идейная эволюция, которая в конце концов привела меня от «правоверного коммуниста» к пониманию того, что идея «царства Божьего» без Бога – это поистине дьявольское изобретение. Ведь сатана любит передразнивать. Я думал сначала (как, кстати, и многие, гораздо более меня образованные люди): все, что мы видим, – это искажение ленинского учения, ленинского образа социализма. Ошибка, однако, была в том, что такое «искажение» ленинская доктрина как раз и предусматривала. Не в том, разумеется, смысле, что именно так задумывалось, а в том, что любая утопия, то есть социальная конструкция, не учитывающая человеческую психологию, невозможна, и потому ее сторонники неизбежно прибегают к насильственному воплощению ее некоторых формальных признаков, убивая главную идею. Но, повторю, и сама идея только на первый взгляд благородна. А если разобраться, то в ее основе лежит не милосердие, а ненависть, не свобода, а тотальный контроль. Но ко всему этому нужно было прийти путем соответствующей мыслительной работы. А сделать это, не находясь в соответствующей среде, согласитесь, трудно. Много позже у Льва Шестова я прочел, что, например, и Достоевский пережил идейную эволюцию, как было написано, растоптав и возненавидев то, чему поклонялся в период близости к кружку Белинского. Я эти слова вполне могу применить к себе.

Поэтому глупость сказал в свое время Зюганов, называя предателями тех, кто порвал с коммунистической идеей. Это как раз и есть показатель отсутствия всякой интеллектуальной рефлексии.

Помню, в 92-м появилось много проектов конституций. В том числе и проект компартии. И вот кто-то от них мне позвонил и спросил, не мог бы я войти в рабочую группу. Я ответил «нет», объяснив, что у меня другое мировоззрение. Человек, сделавший предложение, удивился:

– А какая разница? Вы же просто юридическую работу проведете.

Это распространенная ошибка: считать юриста только техническим оформителем чужой воли. Есть, конечно, в нашей профессии и такие. Или, точнее сказать, есть много обстоятельств, когда от юриста требуется только знание законодательных рамок и судебной практики. Но все это не относится к работе над конституцией. Творить проект конституции – это всегда осуществлять мировоззренческий выбор или присоединиться к людям определенного идейного направления. Например, конституция может исповедовать идею «человек для государства», а может – «государство для человека». Изменение моей позиции было результатом достаточно мучительного для меня переосмысления и, конечно же, не мгновенного. Причем во мне еще долго сохранялись советские представления – я это даже по своим статьям 1986–1988 годов вижу. Да и сегодня не уверен, что все советские представления, стереотипы исчезли. Поэтому я очень переживаю, видя, насколько распространена позиция, когда человеку отказывают в праве на собственную эволюцию. Возможно, боятся, что за этим скрывается конформизм, а не собственно эволюция взглядов…

Продолжу. В следователи меня не взяли, в Чили не послали. Но куда-то надо идти работать. Поделился заботой с другом, и тот тут же стал обзванивать своих друзей и знакомых. И нашел-таки для меня работу. В издательстве «Юридическая литература» научным редактором. Ну, редактором – значит, редактором. Пошел, и у меня вроде бы стало получаться. Кстати, сегодня мне редакторский опыт очень пригождается. В издательстве возникла мысль и об аспирантуре. Опять-таки благодаря моему другу. Я могу назвать его, это известный сегодня человек – Михаил Федотов. Мы с ним дружим с 1969 года, познакомились, потому что курсовые писали у одного научного руководителя – Л. Д. Воеводина. С того времени подружились и до сих пор по жизни вместе идем, хотя сейчас видимся гораздо реже. И он мне говорит:

– Ты фактически в научном учреждении работаешь. Надо идти в аспирантуру.

Я упирался, не хотелось снова идти учиться, но он меня, что называется, взял за шкирку, и я поступил в заочную аспирантуру опять же родного факультета МГУ, на кафедру, по которой специализировался. Так что образование у меня, можно сказать, не вполне полноценное: там – вечернее, тут – заочное… Естественно, пошел в аспирантуру к своему научному руководителю по курсовой и диплому – Воеводину. Диссертацию защитил в 1979-м. Потом Леонид Дмитриевич, царство ему небесное, признался: «Я не верил, что напишешь». Охотно ему верю: ведь и научного багажа у меня практически не было, и многие мои представления оставались в значительной степени наивными.

Но раз уж стал кандидатом наук, надо реализоваться в научном или научно-педагогическом качестве. И тут один из авторов, публиковавшихся у нас, – Анатолий Безуглов, человек в то время популярный (он вел передачу «Человек и закон»), предложил пойти в ВЮЗИ (сегодня это Московская государственная юридическая академия) на его кафедру. Она называлась Кафедрой советского строительства. Чтобы было понятно: если на базе кафедр научного коммунизма после перестройки возникли кафедры политологии, то на базе кафедр советского строительства – кафедры муниципального права. Это естественно. Советское строительство было дисциплиной, изучавшей местные Советы.

В автобиографических заметках часто говорят: «Мне всю жизнь везло на хороших людей». Примерно то же могу сказать и я. Но, думаю, это оттого, что хорошие люди запоминаются, а тех, которые «не очень», память выбраковывает. При всем том, что мне действительно встречались, причем иногда чудесным образом, люди, сыгравшие важную роль в моей судьбе, не могу сказать, что у меня был какой-то Учитель. Даже при всей моей любви к научному руководителю Л. Д. Воеводину, который, конечно, дал мне очень многое. Без него я, скорее всего, не написал бы кандидатскую диссертацию. И все-таки свои жизненные представления я черпаю не столько от людей, сколько из книг. Прежде всего из русской классики.

Конечно, были люди, которые косвенным образом влияли на мои научные и профессиональные представления. Но не могу вспомнить какого-то конкретного человека. В том числе и того, который непосредственно повлиял бы на выбор научного направления. Я ведь после защиты кандидатской несколько отошел от проблематики правового статуса личности, стал больше изучать саму власть. Но опять-таки изучать с позиций собственного недовольства ею, пытаясь предложить пути ее совершенствования. Поэтому под этим углом постепенно пришел и к теме докторской диссертации – ответственности в системе народного представительства. Ключевое понятие здесь было именно «ответственность».

Преподавать я начал, еще будучи аспирантом. Было страшно входить в аудиторию. Боялся, что не смогу ответить на какой-нибудь трудный вопрос. И когда стал уже штатным преподавателем, этот страх далеко не сразу исчез. Я тогда и не думал о своей «преподавательской миссии». Да какая миссия?! Хоть бы не провалиться. С тех пор прошло много лет. Но даже когда поступил работать в Вышку, у меня все равно не было сознания «миссии». Я думаю, что моя задача – самому побольше узнать. Не бубнить все время старый багаж, а изучать новую литературу, исследовать и делиться всем этим со студентами. Бывало, кстати, и наоборот. Готовишься к лекции или даже уже читаешь ее – и вдруг понимаешь, что тут пробел. А бывает, студент задаст вопрос. Отвечаешь, конечно, но это дает толчок к сомнениям. Все это не значит, что вот – ты новую книжку прочел и сейчас же перескажешь ее деткам. Нет. Высшая школа принципиально отличается от средней. Если в обычной школе задача – просто дать знания, то в высшей – научить думать и научить развиваться. Это не значит, что не нужно передавать знания. Нужно. Но только акцент делается здесь на системном представлении. Собственно, это и есть основа профессии. В нашем случае – юридической. Многие считают, что юрист – это человек, который знает законы. Но все законы и подзаконные акты никто знать не может, ибо их десятки тысяч.

Нужно понимать логические связи между ними. Нужно понимать, какой акт или акты относятся к данной ситуации. Ну и, естественно, давая материал, ты неизбежно даешь его в своей интерпретации и тем самым влияешь на мировоззрение студентов. Если я и не формирую точку зрения студентов, то, во всяком случае, как бы приглашаю их понять мою позицию. И я чувствую, что большинству студентов мое мировоззрение по душе, оно не отторгается, принимается.

Если же говорить о нем, то здесь вполне уместным будет слово «либеральное», хотя оно теперь у нас почти что ругательное. Правда, еще нужно разобраться, что такое сегодня либерал. Я часто вспоминаю слова Хосе Ортеги-и-Гассета о том, что либерализм – это самый благородный призыв, когда-либо прозвучавший на земле. Это право, которое сильный уступает слабому и даже своему врагу. Я признаю либерализм именно в таком понимании. И я против либерализма технократического, у которого один божок – эффективность, когда воспринимаются только успешные, а «лузеры, аутсайдеры» становятся лишними. Вот с этим я не могу согласиться. В этом смысле я наследник не только русской художественной литературы, но и юридической тоже. Потому что были прекрасные юристы, которые разделяли эту позицию. Здесь можно назвать много имен: Чичерин, Новгородцев, Коркунов, Муромцев, Лазаревский, Маклаков и другие. Тот же Чичерин говорил, что человек не может быть средством для государства. Он всегда цель. Мое мировоззрение вполне согласуется с такими представлениями.