Мечник. Око Перуна - Вадим Долгов

– А что за «око» такое? Чертово?

– Да, наш священник отец Петр так его и называет. Крестится и плюется, как увидит. Раньше называли «Оком Перуна». А вообще измарагд это размером с куриное яйцо. Окован золотом. В былые времена его князья колохолмские, те, что из радимичей, на шею надевали по праздничным дням. Это вроде как знак был княжеский. А другой такой же был у соседнего князя. Так вот, как нагрянет на землю какая беда, оба города соберутся на Лысой горе, где изваяние Перуна стояло, и молятся ему. Меды варят, жертвы приносят. Былые молитвы не в пример нынешним веселее были. И песни пели, и хороводы водили, ну и с красными девицами, видать, без удержу любились. В общем, веселье. И чтобы Перун все это буйство видел, ему оба измарагда вместо глаз вставляли. Считалось, что, пока Перун двумя очами взирает, не случится с вятичами никакого горя.

Только всей этой истории конец пришел, когда Святослав нашу землю завоевал. Не спас Перун. Да и с какой стати спасать – Святослав же ему тоже кланялся, греческой веры не принимал. Видимо, его жертвы были обильней. Пропал камень. Думали, навсегда. Но вот три года тому назад принялись рыть новый погреб на том месте, где когда-то княжеские палаты стояли, и нашли кубышку. А в кубышке той монеты серебряные из стран полуденных, несколько перстней и гривна с этим самым «Оком». Красоты необыкновенной!

Положили в церковную ризницу. Думали, там сохранней будет. Но Ворон узнал – и началось…

– Требует отдать?

– Это было бы полбеды.

– Чего же ему надо?

– Понимаешь, требует он, чтобы я это «Око», будь оно неладно, сам на шее носил!

– Зачем?

– Ох, сложно объяснить.

В разговор вмешалась Белка:

– Я ему все рассказала, он поймет.

Сначала Илья посмотрел на девчушку укоризненно, но потом махнул рукой и продолжил, обращаясь к Доброшке:

– Ворон упорно называет меня князем, а не воеводой. Стыдит, что я род свой предал. Того не понимает, лесной житель, что как только я эту гривну надену, так всему нашему мирному житью тотчас придет конец. Киевскому князю пока не до нас. Но если узнает, что деды мои здесь на княжеском столе сидели, что я в лесу вольницу развел, что стоит город посередь озера, который ни дани не платит, ни десятины церковной, то сам можешь догадаться, что будет.

– А что будет?

– А ничего этого не будет. Пришлет князь войско сотни три кметей. И останется от Китежа мокрое место. Да и колохолмцам на орехи перепадет. Бывало уж такое. Отец нынешнего князя киевского Ярослава Владимир на радимичей войско посылал. Волчий Хвост воеводу звали. Туго тогда пришлось сородичам нашим. Тоже храбрились: нипочем де нам князь киевский. Вышли на битву. Да куда там против киевской дружины! Кияне-то все на конях, да мечи у них, да кольчуги у каждого. А радимичи пошли с дедовскими рогатинами, будто не на рать, а на охоту. Победил их тогда Волчий Хвост на реке Пищане. Бежали радимичи с поля боя и рогатины свои побросали. Сколько уж времени прошло с тех пор, а как кто из радимичей в Киев на торг приедет, так наторгует с гулькин нос, а наслушается с чертов воз: «Радимичи Хвоста Волчьего боятся». Как-то, рассказывали мне в Киеве, поехал купец из радимичей. Так его на торгу до того засмеяли, что бросил весь свой товар, вышел посередь торговой площади, ударил шапкой оземь и всех насмешников на смертный бой вызвал. Хоть поодиночке, хоть вместе всех. А здоров, говорили, купец был, как дуб столетний, – поболе меня.

– И что?

– Не вышел никто.

– И смеяться перестали?

– Еще чего. Стоит один раз ославить – потом вовек не отмоешься. Мальчишки свистят, улюлюкают. Погонялся он за ними, как молодой бычок за воробьями, – не догнал, да и плюнул.

– Ну что за печаль? Пусть смеются. На каждый роток не накинешь платок.

– Да смех-то не печаль. Пусть, в самом деле, хоть животики надорвут. Печаль в другом: в той битве чуть не половина мужей у вятичей полегла. Оставили жен без мужей, детей без отцов и матерей без сыновей. А чего ради? Чем князь киевский хуже хазар? Жили бы да и жили себе.

– Так, может, отдать его Ворону, пусть сам носит?

– Да и отдал бы, зачем он мне нужен? Но отец Петр этого, мягко говоря, не одобрит. Ведь церковное теперь добро. Причем большой ценности. А воевода его вдруг лесному разбойнику отдаст? Хоть батюшка наш человек и неплохой, но таких поступков понять не сможет. Возмутится, дойдет дело до митрополита, а там и до князя. Тот, когда узнает, кто кому и зачем измарагд отдал, осерчает. И пришлет войско. То есть, как ни поступи, хорошего не жди. А ты говоришь: удача… Как ни посмотри, а Око это – как торба без ручки: и нести не с руки, и выбросить жаль.

– Да я и не говорю. Это Белка.

Илья наконец отхлебнул квас.

– Да какая разница? По всему выходит, нужно в Киев везти. Так что давайте, собирайтесь.

Сборы были недолгие. Илья самолично отобрал двадцать дружинников для охраны. Были снаряжены две крытые повозки. Драгоценность была упрятана в дубовый ларец.

И уже через три дня утром, помолившись, отряд двинулся в путь. У ворот дружину провожали жены и дети. Мужи уходили не на войну, поэтому тревоги в людях не было. Но некоторое волнение все-таки витало. Дорога предстояла дальняя, а дальняя дорога – это всегда непросто. Некоторые женщины утирали платочками глаза. Детки просили отцов привезти им из Киева гостинцев.

Доспехи сначала было сложили в повозки. Однако, как только отряд отъехал на приличное расстояние от города и оказался под сводами темного елового леса, командир отряда Ян приказал остановиться и вздеть кольчуги.

– Илья наказал. Дорога нам предстоит опасная, а пугать зря жен и детишек не стоило.

Первые несколько дней дорога шла через лес. Ехали весело. В отряде царила та особая атмосфера, которая складывается среди мужчин, находящихся в условиях настоящей опасности. Современному человеку редко удается прочувствовать, как это бывает. Разве только на настоящей войне или в опасной экспедиции. Именно на войне, а не просто во время армейской службы. Сегодня ты отвесил пинка зазевавшемуся салаге, а завтра он не прикроет твою спину от вражеской сабли. Самонадеянный хам недолго проживет в опасных условиях, поскольку сила человека именно во взаимопомощи.

Так жили наши предки, каждый из них всю жизнь от раннего отрочества до немощной старости проводил с оружием. Пусть даже это был простой топор, одинаково годный и для рубки дров, и для защиты родного дома. Война была всегда и повсюду. В таких условиях своими не разбрасываются, поскольку всегда найдутся чужие, которые этим воспользуются. Молодые дружинники приняли Доброшку как своего, а Белке оказывали особое внимание, как единственной в отряде красной девице. Доброшка наблюдал за этим с ревностью. Он пытался и сам включиться в игру. То цветочков Белке сорвет, то ягодок лесных. Но все-таки было понятно, что в хороводе обожателей он не самая заметная фигура. Ростом он был маловат, в плечах узковат и в седле держался не так молодцевато, как двадцатилетние удалые кмети.

Конечно, большая часть дружинников относились к этому коллективному ухаживанию шутейно. Но было и одно исключение. Сын колохолмского попа – Алеша, на диво статный и красивый юноша. Доброшка рядом с ним выглядел как воробей рядом с соколом.

На первый взгляд, поведение поповича не сильно выделялось. Он, опустив поводья, ехал за кибиткой, перекидывался с девушкой шуточками, развлекал ее историями, дарил сорванные у дороги цветы, заставлял коня гарцевать, а потом вдруг пускал вскачь. Казалось, Белка общается с Алешей ровно так же, как с другими, но проницательным взглядом влюбленного Доброшка видел зарождающуюся между ними взаимную симпатию. Когда юный богатырь ехал за повозкой, «телохранитель» не знал, куда себя деть.

Сначала пытался пристроиться рядом, включиться в разговор и разбить их уединенность. Его принимали как друга, но все-таки, несмотря на благожелательное отношение, Доброшка остро чувствовал, как он им мешает. И тогда он стал держаться в конце отряда. Полон тяжких мыслей, одиноко переживал свою жизненную неудачу.

Отдохновением были вечерние привалы. Ян как старший и самый опытный воин (ему уже перевалило за тридцать лет!) выбирал место. Обычно это была поляна где-нибудь на всхолмлении. Младших отроков отряжали за дровами, старших расставляли в караул. Потом устанавливали шатры, разводили костер. В большом котле варилась похлебка из проса с салом. Раздавали сухари. Когда кашевар объявлял, что похлебка готова, каждый по старшинству подходил со своей миской и ложкой. Незамысловатая еда казалась после дня в седле удивительно вкусной.

После ужина свободные от караула дружинники садились вокруг костра. На почетное место усаживали Белку. Доброшка старался держаться подальше, чтобы свет костра не падал на лицо. Так можно было вдоволь любоваться предметом воздыханий, не вызывая насмешек и шутливого сочувствия.

Обычно начиналось все с того, что все просили Яна рассказать какой-нибудь случай из его богатой военными приключениями жизни. Тот долго отнекивался, но потом неизменно соглашался. Истории Яна были и страшными, и интересными. Как он от печенегов в озере прятался, о том, как они волхвов в новгородской земле гоняли. Много всего удивительного. И всегда выходило так, что бывалый Ян оказывался и хитрей, и сноровистей своих врагов. А те, вначале сильные и страшные, в конце оказывались или простофилями, или прямо дураками.