Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

"Случалось ли вамъ видѣть, какое полчище оборванныхъ и жалкихъ бѣдняковъ принимаетъ участіе въ театральныхъ представленіяхъ, какъ скоро разыгрывается какая нибудь пантомима, или пьеса въ восточномъ вкусѣ? Это собственно не актеры, правильно ангажированные, но балетная толпа, хористы, клоуны, паяцы, которыхъ распускаютъ тотчасъ же послѣ спектакля, до тѣхъ поръ, пока вновь не окажется нужда въ ихъ услугахъ. Къ такому-то образу жизни принужденъ былъ обратиться мой герой, и скудный заработокъ при одной ничтожной театральной группѣ, платившей нѣсколько шиллинговъ въ недѣлю, доставилъ ему снова несчастную возможность удовлетворять свою роковую страсть. Но и этотъ источникъ скоро изсякъ для него: трактирныя похожденія, принимавшія съ каждымъ днемъ самый безпорядочный и буйный характеръ, лишили его скуднаго заработка, и онъ буквально доведенъ былъ до состоянія, близкаго къ голодной смерти. Изрѣдка только удавалось ему выманить взаймы какую-нибудь бездѣлицу отъ своихъ старыхъ товарищей, или зашибить копейку въ какомъ-нибудь балаганѣ, и пріобрѣтеніе его, въ томъ и другомъ случаѣ, немедленно спускалось въ кабакѣ или харчевнѣ.

"Около этого времени я былъ ангажированъ на одинъ изъ второстепенныхъ лондонскихъ театровъ, и здѣсь-то опять, сверхъ всякаго ожиданія, встрѣтился я съ несчастнымъ героемъ, котораго уже давно выпустилъ изъ вида; потому что я странствовалъ по провинціямъ, a онъ скрывался въ грязныхъ захолустьяхъ Лондона, и никто изъ насъ не зналъ, чѣмъ и какъ онъ жилъ. Окончивъ свою роль, я переодѣвался за кулисами и собирался идти домой, какъ вдругъ кто-то ударилъ меня по плечу. Во всю жизнь не забыть мнѣ отвратительнаго вида, который встрѣтилъ мой взоръ, когда я обернулся назадъ. То былъ мой герой, одѣтый для пантомимы, со всею нелѣпостью клоунскаго костюма. Фантастическія фигуры въ "Пляскѣ смерти", уродливыя и странныя каррикатуры, нарисованныя когда-либо на полотнѣ искуснымъ живописцомъ, никогда не могли представить и въ половину такого ужаснаго, замогильнаго лица. Его пухлое тѣло и дрожащія ноги, — безобразіе ихъ во сто разъ увеличилось отъ фантастическаго костюма, — стеклянные глаза, странно противорѣчившіе толстому слою румянъ, которыми было испачкано его лицо; трясущаяся голова, карикатурно разукрашенная пестрой шапкой съ развѣвающимися перьями, длинныя костлявыя руки, натертыя и вылощенныя мѣломъ: все это сообщало его наружности отвратительный, гадкій и такой неестественно-ужасный видъ, о которомъ я до сихъ поръ не могу и подумать безъ замиранія сердца. Онъ отвелъ меня въ сторону и началъ дрожащимъ голосомъ исчислять длинный рядъ недуговъ и лишеній, умоляя, какъ водится, ссудить ему нѣсколько шиллинговъ на самое короткое время. Получивъ отъ меня деньги, онъ опрометью бросился на сцену, и черезъ минуту я слышалъ оглушительный смѣхъ и дикій ревъ, которыми сопровождались его первые прыжки и кувырканья.

"Черезъ нѣсколько вечеровъ оборванный мальчишка опустилъ въ мою руку грязный лоскутокъ бумаги, гдѣ было нацарапано нѣсколько словъ карандашомъ, изъ которыхъ явствовало, что герой мой опасно боленъ, и что онъ, во имя человѣколюбія и дружбы, покорнѣйше проситъ меня навѣстить его послѣ спектакля, въ такой-то улицѣ — я забылъ ея имя — недалеко, впрочемъ, отъ нашего театра. Я велѣлъ сказать, что приду, и въ самомъ дѣлѣ, лишь-только опустили занавѣсъ, я отправился на свой печальный визитъ.

"Было поздно, потому что я игралъ въ послѣдней пьесѣ, и спектакль вообще тянулся очень долго вслѣдствіе бенефиса въ пользу главнаго актера. Была темная холодная ночь. Сырой и пронзительный вѣтеръ подгонялъ къ окнамъ и фасадамъ домовъ крупныя капли проливного дождя. Въ глухихъ и тѣсныхъ улицахъ накопились цѣлыя лужи, и какъ вѣтеръ загасилъ большую часть фонарей, то прогулка сдѣлалась въ самой высокой степени неудобною и опасною. Къ счастью, однакожъ, я пошелъ по прямой дорогѣ, и послѣ нѣкоторыхъ затрудненій мнѣ удалось отыскать квартиру моего героя — угольный сарай съ надстройкой въ родѣ чердака: въ задней комнатѣ этого жилища лежалъ предметъ моего печальнаго визита.

"На лѣстницѣ встрѣтила меня какая-то женщина — оборванное и жалкое созданіе, съ сальнымъ огаркомъ въ рукѣ. Она сказала, что мужъ ея лежитъ въ забытьи, и, отворивъ дверь, спѣшила поставить для меня стулъ y его постели. Лицо его было обращено къ стѣнѣ, и онъ не могъ замѣтить моего прихода. Отъ нечего дѣлать, я принялся разсматривать мѣсто, куда завлекла меня судьба.

"Больной лежалъ на старой складной кровати, убиравшейся въ продолженіе дня. Вокругъ изголовья торчали лоскутья грязнаго занавѣса, сгруппированные для защиты отъ вѣтра, который, однакожъ, свободно дулъ по всей комнатѣ, пробираясь черезъ щели въ стѣнахъ и двери. Въ развалившемся каминѣ, за изломанной рѣшеткой, перегорали и хрустѣли остатки каменнаго угля, и передъ рѣшеткой былъ поставленъ старый круглый столъ съ пузырьками изъ аптеки, разбитымъ зеркаломъ, щеткой и другими статьями домашняго хозяйства. На полу, среди комнаты, валялся ребенокъ на приготовленной для него постели, и подлѣ, y изголовья, на трехножномъ стулѣ, сидѣла его мать. Справа на стѣнѣ утверждены были двѣ полки, гдѣ виднѣлись тарелки, чашки, блюдечки и двѣ пары театральныхъ башмаковъ. Внизу, подъ этой полкой, висѣли двѣ рапиры, арлекинская куртка и шапка. Вотъ все, что я могъ замѣтить въ этомъ странномъ жилищѣ, за исключеніемъ, впрочемъ, нѣсколькихъ узловъ съ лохмотьями, безпорядочно разбросанныхъ по угламъ комнаты.

"Долго я прислушивался къ тяжелому дыханію и лихорадочнымъ вздрагиваньямъ больного человѣка, прежде чѣмъ узналъ онъ о моемъ присутствіи. Наконецъ, въ безполезномъ усиліи отыскать спокойное мѣсто для своей головы, онъ перебросилъ черезъ постель свою руку, и она упала на мою. Онъ вздрогнулъ и устремилъ на меня блуждающій взоръ.

"— М-ръ Готли, Джонъ, — проговорила его жена, давая знать обо мнѣ,- м-ръ Готли, за которымъ ты посылалъ сегодня. Забылъ развѣ?

"— А! — воскликнулъ больной, проводя рукою по лбу, — Готли… Готли… кто, бишь, это… дай Богъ память!

Казалось, черезъ нѣсколько секундъ воспоминанія его оживились и сознаніе воротилось. Онъ судорожно схватилъ мою руку и сказалъ:

"— Не оставляй меня, старый товарищъ, не оставляй. Она убьетъ меня, я знаю.

"— Давно онъ въ такомъ положеніи? — спросилъ я, обращаясь къ его плачущей женѣ.

"— Со вчерашней ночи, — отвѣчала она. — Джонъ, Джонъ! Развѣ ты не узнаешь меня?

"— Не пускай ее ко мнѣ! — вскричалъ больной, судорожно вздрагивая, когда она хотѣла склонить надъ нимъ свою голову. — Прогони ее, ради Бога! Мнѣ тошно ее видѣть.

"Онъ дико вытаращилъ на нее глаза, исполненные тревожныхъ опасеній, и принялся шептать мнѣ на ухо:

"— Я билъ ее, Яковъ, жестоко билъ вчера и третьяго дня, часто билъ. Я морилъ ихъ голодомъ и холодомъ — ее и ребенка: теперь я слабъ и беззащитенъ… Яковъ, она убьетъ меня, я знаю. Какъ она плакала, когда я ее билъ! О, еслибъ ты видѣлъ, какъ она плакала! Прогони ее, сдѣлай милость.

"Онъ выпустилъ мою руку и въ изнеможеніи упалъ на подушку.

"Я совершенно понялъ, что все это значило. Если бы еще оставались какія нибудь сомнѣнія въ моей душѣ, одинъ взглядъ на блѣдное лицо и костлявыя формы женщины могъ бы удовлетворительнымъ образомъ объяснить настоящій ходъ этого дѣла.

"- Вамъ лучше отойти, я полагаю, — сказалъ я, обращаясь къ жалкому созданію. — Вы не можете принести пользы вашему супругу. Вѣроятно, онъ успокоится, если не будетъ васъ видѣть.

"Бѣдная женщина отошла отъ своего мужа. Черезъ нѣсколько секундъ онъ открылъ глаза и съ безпокойствомъ началъ осматриваться вокругъ себя.

"— Ушла ли она? — спросилъ онъ съ нетерпѣніемъ.

"— Да, да, — сказалъ я, — тебѣ нечего бояться.

"— Вотъ что, старый другъ, — сказалъ онъ тихимъ голосомъ, — и больно мнѣ, и тошно, и гадко видѣть эту женщину. Это — олицетворенная кара для меня. Одинъ взглядъ на нее пробуждаетъ такой ужасный страхъ въ моемъ сердцѣ, что я готовъ съ ума сойти. Всю прошлую ночь ея огромные глаза и блѣдное лицо кружились надо мной: куда бы я ни повернулся, вертѣлась и она, и всякій разъ какъ я вздрагивалъ и просыпался отъ своего лихорадочнаго бреда, она торчала y моего изголовья и дико, и злобно озирала меня съ ногъ до головы.

"Онъ ближе наклонился къ моему уху, и продолжалъ глухимъ, взволнованнымъ шепотомъ:

"— Это вѣдь, собственно говоря, злой духъ, a не человѣкъ. Да, да, я знаю. Будь она женщина — ей давно бы слѣдовало отправиться на тотъ свѣтъ. Никакая женщина не можетъ вынести того, что она перенесла. Уфъ!

" Съ ужасомъ воображалъ я длинный рядъ жестокостей и страданій, которыя должны были произвести такое впечатлѣніе на этого человѣка. Отвѣчать мнѣ было нечего: кто могъ доставить утѣшеніе или надежду отверженному созданію, утратившему человѣческія чувства?

"Часа два я просидѣлъ въ этомъ жилищѣ нищеты и скорби. Больной стоналъ, метался, бормоталъ невнятныя восклицанія, исторгаемыя физической болью, забрасывалъ руки на голову и грудь и безпрестанно переворачивался съ боку на бокъ. Наконецъ, онъ погрузился въ то безсознательное состояніе, гдѣ душа безпокойно блуждаетъ въ лабиринтѣ смутныхъ и разнообразныхъ сценъ, переходя съ одного мѣста въ другое, безъ всякаго участія со стороны разсудка, и безъ возможности освободиться изъ подъ неописаннаго чувства настоящихъ страданій. Имѣя причины думать, что горячка теперь невдругъ перейдетъ въ худшее состояніе, я оставилъ несчастнаго страдальца, обѣщавшись его женѣ придти вечеромъ на другой день и просидѣть, если понадобится, всю ночь y постели больного.