Последняя из древних - Кэмерон Клэр

– Доктор Гейл, рад видеть вас снова. Спасибо, что пришли.

– Рада видеть вас, мистер Сполдинг, – сказала я.

– Просто Тим, пожалуйста.

Его ладонь была сухой, а пожатие крепким. Я отняла руку и украдкой взглянула на нее. Под ногтями еще была грязь. Я, конечно, оттирала ее, но не очень аккуратно. Все археологи этим страдают. Но здесь, под грандиозным арочным потолком конференц-зала музея, все наши раскопки по локоть в пыли и грязи казались такими далекими.

Тим, похоже, не обратил внимания на мои руки.

– Садитесь сюда, – он указал на стул по другую сторону длинного стола. Я положила на него сумку с ноутбуком. Я-то думала, мы просто будем сидеть в кабинете и разговаривать. В последний раз я была в таком устрашающем положении, когда защищала докторскую диссертацию. Теперь по коже поползли такие же мурашки, как тогда.

– Доктор Гейл, я позволил себе собрать комиссию. Нам всем пришлось изменить свой график. – Тим представил мне остальных. Среди них была палеоархеолог по имени Майя Патель, с которой пару лет назад я встречалась на конференции. Была и Кейтлин Альфонсо, о которой я слышала, но никогда не встречала, – довольно известный приматолог. Она выглядела под стать своей профессии – седоватые волосы собраны лентой в хвостик, как у Джейн Гудолл. Последний, еще не представленный мне человек стоял в стороне, пока выполнялись формальности. Он сделал твердый шаг вперед, когда Тим произнес:

– А это Гай Генри.

Мужчина протянул руку. Я пожала ее и почувствовала, как мозоль на моей руке коснулась его ладони. Я слегка отпрянула и посмотрела вниз. Его большой палец лежал на моем. Кожа розовая и свежая, ногтевая лунка отшлифована и безупречно наманикюрена.

Я уловила запах лимона с оттенком чего-то пряного – слишком вкусный для одеколона. Он также бросил взгляд на наши руки, по которым сразу же можно было определить, кто из нас чем занимается.

– Розамунд Гейл. – Я отняла ладонь.

– Ваша репутация идет впереди вас.

– Вы француз. – Я улыбнулась, сообразив, что Тим англизировал его имя так, будто оно принадлежало инструктору по фитнесу на неполной ставке, уверяющему, что его пивное брюхо – это мышца. Но это был Ги Анри, известный парижский куратор. Я никогда не обращала особого внимания на музейную политику, но о Ги слышала даже я. Он возвел пристройку к музею в Арле, стекляшку, приделанную к старому, мрачному бетонному зданию в модернистском стиле. Благодаря этому музей занесли на карту города, и это привлекло столько туристов, сколько Арль никогда не видел, хотя влетело в копеечку. С консервативным французским правительством, скупившимся на финансирование региональных программ по искусству, Ги заключил беспрецедентную договоренность, что спонсировать строительство будет нефтяная компания. В сообществе археологов поговаривали, что это была американская модель бизнеса, первый шаг к использованию государственного учреждения в целях личной выгоды. Мои французские друзья твердо придерживались мнения, что Ги – варвар, открывающий двери ногой.

– Я и не сообразила, что вы были назначены в Музей древней истории, – сказала я.

– А вы знаете о моей работе в Арле?

– Конечно.

– Здесь мои полномочия почти такие же.

– Пригласить спонсора, чтобы он выгравировал над дверью название своей фирмы? – спросила я.

Он усмехнулся, ничуть не обидевшись.

– Дорогая моя, это Нью-Йорк. Богатым здесь не нужно прятаться за фирмой. Они выгравируют свои собственные имена. Но настоящая проблема в том, что это учреждение превратилось в пыльный склеп для экспонатов. А я сделаю из него центр обучения и дискуссий. Общественность заинтересуется динамичным институтом, столь же важным, как публичные библиотеки в девятнадцатом веке.

– Библиотеки финансировал Карнеги, – сказала я. – Из частных средств.

– И видел в этом общественное благо. Мы можем стать началом следующей американской революции. – Уголки губ Ги приподнялись в довольной улыбке.

Я уже представляла себе, какие ему видятся результаты. Мои теории о неандертальцах были достаточно бредовыми, чтобы привлечь необходимое Ги внимание. У него были связи, чтобы договориться о совместной работе над экспонатами, найденными на французской земле. Может, он и открывал двери ногой, но теперь приглашает меня войти.

Тима явно смутило напряжение, возникшее между мной и Ги. Хорошо это или плохо? Понимая, что пропустил некоторые подтексты нашей пикировки, он махнул рукой в сторону моего кресла.

– Пожалуйста, начинайте, Роуз.

Я села, с усилием сглотнула слюну и сделала вид, будто отпила из стакана, стоявшего справа от меня. Подключая компьютер, я воспользовалась минутой тишины, чтобы собраться с мыслями. Майя Патель, как и Тим, поняла бы значение находки. Ги точно знал, что мои теории спорны, но насколько глубоко он понимает проблему? Приматологу также понадобится контекст. Ги первым нарушил молчание, сразу показав аудитории, кто здесь главный:

– Может быть, для начала расскажете нам, почему вы собираетесь тратить наши деньги?

– Последние годы я работала над подробным обзором имеющихся у нас археологических свидетельств о неандертальцах, – начала я. – Я сравнивала их с аналогичными данными современных людей, которые жили в то же время. Мы хотели лучше понять причины исчезновения неандертальцев. Как вы знаете, их исчезновение обычно объясняется так называемым превосходством современного человека. Принято считать, что Homo Sapiens обладает способностью к инновациям, а также более развитой культурой и большими познавательными способностями, и именно поэтому они выжили, а неандертальцы нет. Наш обзор был попыткой проверить это предположение.

Теперь, оказавшись в своей зоне комфорта, я начала разогреваться. Каменные стены уже не казались холодными и внушительными, но придавали уверенности. Все четверо наклонились вперед, внимательно слушая.

– Мы рассмотрели большинство исследований, выполненных за последние десять лет. За это время в нашем исследовании неандертальцев произошел огромный сдвиг, особенно с учетом новых свидетельств ДНК, которые значительно углубили наше понимание их биологии. Мы сравнили современных людей и неандертальцев, живших в одно и то же время, и обнаружили, что археологические данные показывают мало различий между техническими и познавательными способностями двух групп. Неандертальцы не оказываются ниже ни в одной из этих сфер.

Майя Патель быстро подняла палец.

– Если позволите, доктор Гейл?

– Да, прошу вас.

– Я прочитала вашу статью и была заинтригована. Но, простите, если неандертальцы не были технически или умственно ущербны, не могли бы вы рассказать о том, почему они не выжили?

– Хороший вопрос, – сказала я, зная, что он к тому же тщательно сформулирован. Майя, вероятно, была на моей стороне.

– Тут нужен абсолютно ясный ответ. – Ги сжал в воздухе указательный и большой пальцы; на его сверкающей запонке заиграл свет.

– Не буду притворяться, что могу дать исчерпывающий ответ, – сказала я, обращаясь непосредственно к Ги. – Если вы желаете вовлечь общественность, то разговор о неандертальцах – как раз то, что можно развивать. Маловероятно, что их исчезновение имело только одну причину. У них была стабильная культура, которая просуществовала более двухсот тысяч лет – намного дольше, чем пережил и, скорее всего, переживет современный человек. Тем не менее жизнь в условиях низкой плотности населения делала неандертальцев уязвимыми для болезней, изменений климата, близкородственных связей и особенно насилия и конкуренции со стороны современных людей. Им не хватало защитной общественной структуры, но они были замечательные.

– Такие замечательные – и вымерли? – скептически спросил Ги. – Вот в чем вопрос.

– Мы долго предполагали, что именно величина мозга – отличительный признак современного человека. Исследования показывают, что мозг неандертальца, возможно, был крупнее нашего, хотя познавательные способности и размер мозга не обязательно связаны, как мы предполагали ранее. Анатомические свидетельства и способ создания орудий говорят о том, что их мозг работал так же, как и наш. Более того, мозг современного человека не очень существенно изменился за последние пятьдесят тысяч лет.