Запад изнутри - Александр Воронель

   Чуть я разогнался - впереди заслон полиции.

   В чем дело? Может быть, прорваться и бежать?

   Подлый разум опять подсказывает мне подчиниться.

   ...Ничего страшного - впереди на дороге авария, и полиция направляет в объезд по боковой дороге через лес. Ну, что ж...

   Я не буду говорить об оползнях, падающих деревьях и проливных дождях, которые угрожают мне в лесной местности. Выбегающих животных, коварные ухабы заполненные водой после дождей и скользкие грязевые пятна я тоже благополучно миновал...

   И тут - боевой вертолет Армии Обороны Израиля, призванной меня защищать, падает аккурат на крышу моей машины, потеряв управление в ходе своего регулярного тренировочного полета над малонаселенным лесным районом.

   Ни я, ни летчик ни в чем не нарушили существующих правил. Вертолеты, как и автомобили, время от времени выходят из строя по случайным причинам. В конце концов, если бы я даже шел пешком, я мог бы подвернуть ногу, простудиться, наступить на колючку, упасть в канаву, зацепиться за сучок. Любое из этих происшествий могло бы послужить достаточной причиной, по которой точка Б оказалась бы для меня навеки недостижимой.

   Случайность ли это, или сама судьба не дает мне осуществить мое намерение? Эллинская традиция объяснила бы мою неудачу судьбой, которая была предопределена от начала времен. Мне было не суждено достигнуть точки Б, и эта недостижимость есть часть мироустройства.

   Библейская традиция внесла бы сюда моральный элемент, ибо раз Бог не хочет, чтобы я достиг этой точки, значит есть в этом скрытый смысл. То ли цель моя была нежеланна там, наверху, то ли сам я оказался недостоин. Здесь мы сталкиваемся с фундаментальным вопросом, на который не может ответить эмпирическое знание.

   Но легкая часть вопроса ясна каждому: как человек и гражданин, я (если чудом остался жив) непременно должен отреагировать на такое нарушение моих прав. (Прав? - Конечно! Ведь речь идет о моей свободе достигнуть желанной точки Б). Во-первых - страховка. Во-вторых - компенсация. В-третьих, я должен публично в газетах потребовать от Министерства Обороны, чтобы оно усилило технический контроль своих вертолетов, пересмотрело свою кадровую политику и прекратило свои опасные и вызывающие эксперименты с оружием, нагнетающие международную напряженность и нарушающие целостность нашей зеленой среды...

   А может быть, и вообще пора прекратить портить жизнь нам и нашей молодежи и "не учить их больше воевать"...

   Да, я потребую, чтобы моя свобода была надежнее защищена от случайностей и головотяпства властей!

   ...Заодно, это будет мой вклад в дело мира.

   Моя статья потрясет сердца и правительство зашатается...

   ...Если министр не дурак, он использует мою статью, как основание для своего давнего требования выделить ему дополнительные средства (из моих налогов) и территории (включающие, конечно, точку Б, которая отныне станет навсегда недоступной) для его учебных маневров.

   Таким образом, моя свобода в будущем, быть может, и будет защищена от непредвиденных аварий сверху, вертикально, но сфера ее приложения в таком случае, увы, горизонтально сузится за счет уменьшения моего дохода и доступной мне территории.

   Какую свободу я предпочту?

   Почему, говоря о свободе, никто из философов не упоминал первичного хаоса, случайности, как главного врага свободы? Все говорили об этике, о законах и препятствиях, ограничивающих свободу, об угнетении личности тоталитаризмом, морализмом, индустриализмом.

   Какая ерунда! Даже о Божественном всеведении упоминали как о моменте якобы противоречащем нашей свободе. `- Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в этот вечер... Только что человек соберется съездить в Кисловодск.., но и этого совершить не может, потому что... вдруг возьмет, поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собой так управил? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой?" - теоретизирует Воланд в "Мастере и Маргарите" и вскоре управляется с неверующим Берлиозом. Но Бог тут ни при чем. - Он, может быть, и знал, что Берлиоз поскользнется по дороге к трамваю, но не Он толкнул его. Его подтолкнуло подсолнечное масло, случайно (по небрежности) пролитое на дороге. И собственная невнимательность на ходу, сделавшая его легкой жертвой всякой случайности.

   Истинный враг свободы - вечный и непримиримый - случай. Закон (что Божеский, что человеческий) ограничивает свободу человека не больше, чем ветер ограничивает движение парусника, - при умелом обращении с парусами двигаться можно и против ветра. Случай - это мина, которая лежит под землей (а может быть и в твоем теле!) неизвестно где, не зная зачем, и прекратит твое движение там, где ты и не ожидаешь. Случай определяет и средства, которые подворачиваются под руку и, еще чаще, условия, при которых приходится действовать. Ведь и рождение наше на свет - дело случая. Быть может, и смерть...

   Наука утверждает, что элемент случайности должен быть встроен в любое реалистическое описание действительности. Бог создал человека не отдельно от всех, а в ходе шести дней творения. Поэтому тот же элемент случайности, что в остальной природе, присутствует и в человеке, порождая тайну непредвиденности и в нем. Это не облегчает нам выбора точки зрения, ибо непостижимость Божьей воли свободно может проявляться и в форме квантовой механики (поэтому Э. Шредингер называл ее Господней квантовой механикой). Однако квантовая механика (и вообще наука) неслучайно формулирует свое знание в форме, присущей русским народным сказкам: `Прямо пойдешь - головы не снесешь. Направо поедешь - коня потеряешь, налево - ...".

   Это именно та форма, которая предлагает и предполагает выбор.

   "Свободный" выбор. Только этот выбор и есть наша свобода.

   Но, может быть, человек в силах оседлать вероятность? И осуществить свою свободу через случай, магически овладев средством подчинить шанс своей целенаправленной воле. В `Пиковой даме" Пушкин поставил себе именно этот вопрос. Будучи весьма по-эллински настроен, Пушкин был не чужд и эллинской идее судьбы. Как всякого азартного игрока, его одновременно воспламеняла и отпугивала возможность овладеть судьбой, хотя бы на краткий миг. Регулярно проигрывая за карточным столом, он живописал с натуры (и изнутри) рождение мечты решительным усилием воли загипнотизировать случай, схватить Бога за бороду, разом поправить свои дела и никогда больше в жизни не знать нужды: