Метафизика войны - Юлиус Эвола

В других расах, наоборот, природный элемент является, так сказать, двигателем высшего, надбиологического элемента. Они соотносятся как дух и тело. Этот духовный элемент почти всегда воплощается в традиции таких рас и элите, воплощающей и сохраняющей эту традицию. Таким образом, помимо расы тела и крови существует и раса духа, где первая воплощает последнюю с большей или меньшей точностью в зависимости от обстоятельств, личностей и, зачастую, каст, которыми представлена раса.

Истина этой мысли ясно чувствуется везде в античности, где в символической форме некоторой расе или касте приписывалось «божественное» или «небесное» происхождение. В этом контексте, следовательно, чистота крови (или её отсутствие) не является более определяющей для сущности и ранга данной расы. Там, где действует система каст, все касты должны считаться «чистыми», потому что закон эндогамии и несмешения довлеет над каждой из них. Высшую расу либо касту отличала не просто чистая кровь, но — символически — «божественная» кровь по отношению к плебейской крови или к тому, что мы назвали «природной расой». Отсюда в древних индоевропейских цивилизациях Востока сообщество или духовная раса ариев (âryâ) отождествляла себя с dvîja, «дваждырождёнными» или «перерождёнными»: это говорило о сверхъестественном элементе, даром «расы» в высшем смысле, который должен был постоянно подтверждаться в ходе особого ритуала, сравнимого со вторым рождением или перерождением. К этому мы ещё должны будем вернуться, так как эти вещи будут важны для дальнейшего обсуждения.

Здесь стоит добавить только то, что при взгляде на современное человечество не только сложно стало обнаружить группу, сохраняющую чистоту той или иной расы тела, но с сожалением приходится отметить, что различие между природными расами и высшими расами в большинстве случаев стало крайне неопределённым: часто современный человек потерял как непоколебимость инстинктов «природной расы», так и превосходство и метафизическое напряжение сверхрасы. Он скорее выглядит подобно тому, что из себя представляют первобытные народы, вопреки предположениям эволюционистов: подобно существам, хотя и произошедшим от изначально высших рас, но деградировавшим до животного, натуралистического, аморфного и полуколлективистского образа жизни. Всё то, что Ландра[17] удачно назвал «расой буржуазии», расой мелочных конформистов и правильно думающих людей; расой «продвинутого» духа, основывающим своё превосходство на разглагольствованиях, пустых спекуляциях и утончённом эстетизме; расой пацифистов, карьеристов, нейтралов–гуманистов — все эти полумёртвые материалы, из которых состоит столь значительная часть современного мира, на самом деле являются продуктом расового вырождения, выражением глубокого кризиса человека Запада, тем более трагичного из-за того, что этот кризис не осознаётся как таковой.

Вернёмся же теперь к факту войны и героическому опыту. Как мы уже определили в предыдущих статьях, оба они являются инструментами пробуждения. Однако пробуждения чего? Война производит первый отбор; она разделяет сильных и слабых, героев и трусов. Одни погибают, другие утверждают себя. Но этого недостаточно. При героическом опыте могут возникнуть разные типы героизма, разные значения. И от каждой расы следует ожидать особой, специфической реакции. Давайте пока будем игнорировать этот факт и вместо этого последуем «феноменологии» пробуждения расы, обусловленного войной, то есть рассмотрим различные теоретические способы пробуждения, действующие в только что сделанном разделении (между «природными расами» и «сверхрасами»), а также конкретный практический аспект, состоящий в том, что, поскольку принимают участие в войне не особые воинские элиты, а массы, то сама война, таким образом, во многом затрагивает тот смешанный, буржуазный, полудеградировавший тип, описанный нами выше как продукт кризиса.

Первым оздоровляющим эффектом факта войны для расы является то, что подобный продукт кризиса подвергается испытанию огнём, когда на него возлагается необходимость фундаментального выбора, не теоретического, а вполне реального, и даже выбора между жизнью и смертью. Это ignis essentiae, согласно терминологии древних алхимиков: огонь, который испытывает, обнажает вплоть до «сущности».

Чтобы яснее проследить это развитие, мы обратимся к уникальным свидетельствам таких знаменитых авторов, как, например, Эрих Мария Ремарк и француз Рене Кентон.

Ремарк известен как автор знаменитого романа «На Западном фронте без перемен», признанным шедевром пораженчества. Наше мнение здесь не отличается от общего, но всё же стоит исследовать этот роман с холодной объективностью. Персонажи романа — это юноши, пропитанные, как и положено добровольцам, всеми сортами «идеализма», звучащего в унисон с риторической, романтической и «хореографически» героической концепцией войны, распространяемой людьми, ограничившихся тем, что с фанфарами и прекрасными речами они проводили добровольцев до отправной станции. Как только они прибыли на фронт и были втянуты в настоящий опыт современной войны, они осознали, что их представления неверны и что никакие прежние идеалы и вышеупомянутая риторика не может их больше поддержать. Они не стали ни жестокими мерзавцами, ни предателями, но их внутренняя сущность трансформировалась; это поколение оказалось безнадёжно загублено, даже если гаубицы пощадили их. Они продвигаются вперёд, они даже часто становятся «героями», но в каком качестве? Они понимают войну как стихийную, безличностную, нечеловеческую превратность; разгул стихийных сил, выжить в котором можно лишь переродившись в качестве существа, слепленного из абсолютных инстинктов, сколь чётких, столь и непреклонных, существующих почти независимо от личности. Таковы силы, ведущие этих юношей вперёд и заставляющие их устоять там, где другие сломались бы, сошли бы с ума или предпочли бы судьбу дезертиров и преступников. Но кроме этого у них нет никакого энтузиазма, никаких идеалов, никакого света. Чтобы подчеркнуть ужасающую обезличенность этой войны как слепой превратности судьбы, Ремарк заканчивает свою книгу смертью единственного персонажа из всей изначальной группы, которому удалось выжить. Он умирает почти на пороге перемирия, в день, столь спокойный, что сообщения с фронта ограничиваются лишь кратким: «На Западном фронте без перемен».

Даже оставив без внимания тот факт, что автор книги сам принимал участие в боевых действиях, было бы трудно сказать, что описанный процесс является исключительно «художественным», не имеющим отношения к действительности. Пораженчество книги, её коварная и вредоносная сторона заключается скорее в том, что война, то есть все возможности военного опыта, сводятся в ней к одному–единственному, пусть и вполне реальному, но исключительно частному её аспекту: фактически, это отрицательный результат испытания, который, однако, мог бы быть положительным у других. Для понимания этого нужно вспомнить об антибуржуазном тезисе. В таком случае мы можем даже согласится с Ремарком. Война действует как катарсис, «очищение»: ignis essentiae. Красивые слова, прекрасные чувства, вспышки красноречия, мифы и лозунги, гуманизм и словесный патриотизм выметаются прочь, как и мелочная личность с иллюзией собственной важности и полезности. Однако всего этого недостаточно. Личность сталкивается с чистыми силами, и, чтобы противостоять им, нужно переродится, став воплощением сил, глубоко связанных с сущностью расы, забыв собственное «Я», собственную жизнь. И именно здесь возникают две противоположные возможности: когда разрушаются структуры «расы лимбо»[18] буржуазных, полумёртвых людей, открываются два пути преодоления «человеческого» — превращение в недочеловека и превращение в сверхчеловека. В первом случае пробуждается зверь, в другом — герой в истинном, священном и традиционном смысле. В первом случае оживает «природная раса», во втором — «сверхраса». Ремарку известен только первый путь.

Несколькими годами позднее в итальянском переводе была опубликована работа Рене Кентона «Максимы о войне» (Massime sulla guerra). Она представляет собой другое уникальное свидетельство. Получив восемь боевых ранений на Мировой войне, представленный к множеству самых почётных наград, Кентон может быть уверенно причислен к «героям». Но что же этот «герой» испытывал на войне? Ответом является его книга. Война рассматривается и воспринимается Кентоном биологически, в тесной связи с инстинктами видов и «естественным отбором».

Вот некоторые цитаты:

«В основе каждого существа лежат два мотива: эгоистический, заставляющий сохранять собственную жизнь, и альтруистический, заставляющий забыть себя, принести себя в жертву ради естественной цели, неизвестной ему, но которую он идентифицирует с благом для своего вида. Таким образом, слабые, служа виду, нападают на более сильных, вопреки благоразумию, без причины, даже без надежды победить. Гений рода приказывает им напасть и рискнуть своей жизнью […] Мужские и женские особи равно созданы для службы виду. Самцы устроены так, чтобы драться друг с другом [в целях полового отбора]. Война — их естественное состояние, тогда как для самки священным повелением является зачать и затем взрастить».