Пасть - Виктор Точинов

То ли от этого запаха, то ли от отвращения к самому себе Колыванова затошнило — он едва справился с сотрясавшими желудок спазмами и заковылял, стараясь наступать лишь на пятку, к настенному шкафчику-аптечке. Выгреб на стол все его содержимое, тяжело плюхнулся на стул рядом; первым делом вьщернул из ранки на ступне застрявший неровный осколок и стал рыться в куче разноцветных упаковок, сразу отложив лейкопластырь…

…Лекарства Колыванов мог позволить себе самые лучшие, сплошь импортные, и сейчас этот факт сыграл с ним дурную шутку — он болел редко, не разбирался в написанных на иностранных языках названиях, а ничего похожего на памятные из прошлой жизни снадобья от мигрени не попадалось. Никаких аскофенов, димедролов и пенталгинов…

Любой его соотечественник, регулярно созерцающий рекламу чудо-лекарств, мгновенно бы сориентировался в этом фармацевтическом бардаке. Да вот беда, немногие интересующие его передачи Колыванов смотрел в записи, с заботливо вырезанными рекламными роликами. А когда у него что-то болело, просил Катю дать что-нибудь “от живота” или “от головы”. Дурацкая ситуация: сидеть перед грудой лекарств и не знать, какое так необходимо тебе сейчас…

Он взялся за пластырь и вату, решив для начала продезинфицировать и заклеить ранку на ступне. Однако, странное дело, стер с ноги кровь и обнаружил, что края ранки плотно сошлись, она уже не кровоточит и не болит. Хмыкнул удивленно, но заклеил на всякий случай. Смахнул со стола кучу заграничной ерунды и решительно пододвинул недопитую бутылку. Народ недаром говорит, что клин вышибают клином, а подобное лечат подобным — не может ошибаться наш народ в таком волнующем и близко знакомом предмете…

С утра пролетарское пойло казалось еще гадостнее, долго болталось вверх-вниз по пищеводу, будто раздумывало — лечь ли мирно в желудок, или извергнуться обратно; пришлось торопливо запить водой, все той же артезианской водой. Однако подействовало быстро, боль из головы и из всего тела помаленьку ушла, оставив странное ощущение, что Колыванов весь с ног до головы изнутри наполнен чем-то вязким и полужидким, грозящим при неосторожном движении прорвать оболочку и растечься по полу… Но способность мыслить вернулась, и мысли были крайне гнусные:

Да-а… Это надо же так умудриться… и ни с того ни с сего… На первой бутылке праздник, надо понимать, не закончился… как жив-то остался после такой дозы… к снастью, похоже, из третьей большую часть разлил, уронив… Да, когда напивается малопьющий человек, это что-то…

Пол холодил босые ступни, все тело наконец почувствовало озноб, и Колыванов отправился в спальню — одеться. Шел гораздо тверже, аккуратно обойдя валявшиеся на полу стекла.

Одежды ни на кровати, ни на полу не было.

Ее вообще нигде не было…

Тяжелый день был сегодня не у одного Колыванова.

Два человека сидели за установленным в просторном кабинете столом напротив друг друга. Молчали, курили, хотя у Капитана табачный дым вызывал уже стойкий рвотный рефлекс.

Помятый, невыспавшийся, он был мало похож на себя вчерашнего — уверенного, жесткого и собранного, одним своим видом гасящего у коллег даже малейшие намеки на панику. Сейчас он позволил выпустить наружу то, что на самом деле чувствовал: мрачную неуверенность и радость — радость от возможности переложить груз ответственности на чужие плечи.

Человек, сидевший напротив, все знал, принимал все решения и, по большому счету, один отвечал за все происходящее в Лаборатории. Свои называли его Генералом — генералом он и был.

Было что-то общее в их глазах — карих у Капитана, васильково-голубых у Генерала. Говорят, в зрачке убитого навсегда остается облик убийцы. Криминалисты утверждают: ерунда. Но, может быть, отчасти верно обратное…

Одеты они тоже были одинаково — в зеленую камуфляжную форму.

Из всех возможных знаков различия у Капитана — лишь эмблема в форме дельтоида, обращенного тупым углом вниз (на фоне вписанного в дельтоид пылающего костра скрещивались два кривых клинка и надпись под ними: “Охрана”).

У Генерала — две обвившие рюмки змеи в углах воротника. Змеи-алкоголички, впрочем, были чистой фикцией, на самом деле вся служба их носителя проходила под другой эмблемой — той самой, сочетающей оборонительное и наступательное холодное оружие.

…Резюме их разговора, изложенное Генералом после долгой паузы, оказалось достаточно неожиданным:

— В общем, все вы сделали правильно. Кроме одного — чересчур раздули проблему. По большому счету ничего катастрофического и непоправимого не произошло, такие накладки бывают в любом большом деле. Сам знаешь, сколько народу гибнет на всяких масштабных учениях: то холостой заряд окажется боевым, то зенитчики вместо цели ее буксировщик собьют, то вообще целый взвод ботулизм от просроченных консервов заработает. А у нас даже жертв пока нет. И оснований для паники тоже нет. Мысль о том, что продался один из тех, кто знает все, — ерунда. Тогда все обставлено было бы по-другому. Просто в одно прекрасное утро не явился бы на службу, к примеру, Эскулап. Исчез бы. Канул бесследно. А через несколько лет из какой-нибудь закордонной лаборатории просочились бы сведения о работах по нашей тематике. Одна же порция 57-го погоды не сделает, даже если и попадет в нужные руки. Без всего нами наработанного, без методик, без других препаратов… В конце концов, у нас четырнадцать лет форы и мы фактически на финишной прямой — никому нас уже не обойти. И толстосумы, мечтающие прожить подольше, будут приползать к нам, именно к нам. На коленках и с толстенными пачками купюр в зубах…

Капитан незаметно вздохнул. Он был не спец в науках, но даже ему казалось, что последние четыре года Лаборатория топчется на месте. Чудодейственные снадобья, грозившие перевернуть и обрушить все медицину вкупе с фармацевтикой, обладали либо крайне избирательным действием, либо чудовищными побочными эффектами.

Капитану было сомнительно, что даже умирающий толстосум выберет продление жизни в образе косматого и кровожадного мутанта. Хотя черт их знает, замораживать себя на пару веков в жидком азоте в надежде на прогресс медицины тоже отдает шизофренией, однако желающие находятся.

Но Капитан не был уверен, что Генералу удастся то, чем он так упорно сейчас занимался, — интенсивные и анонимные контакты с западными фармацевтами. Схема была задумана простая — мы даем сырье, полуфабрикаты, а вы превращаете их в чудо-лекарства, рекламируете и реализуете.

Тут действительно пахнет миллиардными прибылями, и в таких делах никаким партнерам верить нельзя, ни под какие гарантии. Сначала, конечно, те попробуют сами разобраться и синтезировать нужный продукт. Ни хрена у них не получится — нужны ткани живых доноров-объектов.