Шестой иерусалимский дневник (сборник) - Игорь Губерман

уже из рук удачу мог,

я мог понять, могу простить,

но чтоб забыть – избави Бог.

505

За мною нет заслуг существенных,

но я зачислил бы туда,

что я в любых делах общественных

не лез на сцену никогда.

506

Всё, что плодит моё воображение,

зачато впечатлением извне,

но в то же время это отражение

свеченья балаганного во мне.

507

Во мне как будто гамма нотная,

по вкусу время выбирая,

гуляет музыка дурнотная,

мотивы гнусные играя.

508

Порой бывает, что мгновение

зависнет в воздухе бесплотно,

и словно духа дуновение

тебя обвеет мимолётно.

509

А многое, что ужасом казалось

натурам понимающим и чутким,

меня как будто вовсе не касалось,

настолько разъебаем был я жутким.

510

Есть образ, некогда печаливший

умишко мой, во тьме блуждающий:

челнок, от берега отчаливший

и цели плаванья не знающий.

511

Сегодня день понурый и больной,

сам воздух катит волны утомления,

и мутной наплывают пеленой

угрюмые о жизни размышления.

512

В моём химическом сосуде —

состав наследственностей двух:

жестокий дух еврейских судий

и прощелыги лёгкий дух.

513

Моё некрупное жилище

мне словно царские хоромы,

сдаётся мне, что только нищим

нужны дома-аэродромы.

514

Люблю, когда в массиве текста —

и в книге, и на полотне,

как на холме живого теста

игра дрожжей заметна мне.

515

Не притворяюсь мудрецом,

но я недугу благодарен

за то, как больно, всем лицом

о стол гуляний был ударен.

516

У времени различны дарования:

несёт оно, не ведая сомнения,

то свежее струенье созревания,

то душное дыхание дряхления.

517

Когда стекаются слова,

чтобы составить корпус текста,

слегка кружится голова,

для них отыскивая место.

518

Везде кипит безумный торг,

торгует мир и тьмой, и светом,

и каждый день увозят в морг

всех надорвавшихся на этом.

519

Ночь обещала быть тяжёлой,

поскольку вечер тёк в тиши,

и я подумал: дивной школой

хворь обернулась для души.

520

В момент известий огорчительных,

учил высокий эрудит,

лишь сок напитков горячительных

надёжно ярость охладит.

521

Украл у местного поэта

лихую рифму «нота – квота»,

и утешал себя, что это

он тоже стибрил у кого-то.

522

Живу я в мире, узко здешнем,

имею жалкий кругозор,

а далеко в пространстве внешнем

творятся слава и позор.

523

Пора меняться: стану тощий,

смурной и горестно молчащий,

быть пессимистом сильно проще,

поскольку прав гораздо чаще.

524

Мир так загнил до основания,

что посреди жестокой прозы

смешны все наши упования,

надежды, планы и прогнозы.

525

У всех висит за сумеречной скукой

неведомая финишная дата;

забавно, что душа перед разлукой

милей и ощутимей, чем когда-то.

526

С какого-то невнятного вчера

я что бы ни читал и что б ни видел,

мне слышится: пора, мой друг, пора,

и я на этот голос не в обиде.

527

Тьму парков обожают наши дети —

и дурни все, и выросшие дуры —

чего им там? А в городе, при свете, —

полным-полно искусства и культуры.

528

Конечно, я уже не молодой,

но возраст – не помеха, если страсть...

Вот разве что ужасно стал худой —

в меня теперь амуру не попасть.

529

Увы, но взгляд куда ни кину —

везде пропорция равна,

везде Творец, готовя глину,

чуть-чуть подмешивал гавна.

530

Язычник я: мой разум узкий

не принял свыше господина,

и мне язык текучий русский —

кумир и воздух воедино.

531

В чаду и вихре наслаждений

хиреет пламень убеждений.

532

Тоской познанья были мучимы

и эрудит, и грамотей,

а мы, наукам не обучены,

усердно делали детей.

533

Не счесть уму грехов количества,

но разбираясь в их меню,

я, чтоб не впасть в соблазн учительства,

себя в невежестве храню.

534

Я душой тянулся много лет

к мыслям этим, тонко прихотливым:

знание, что в жизни счастья нет,

вовсе не мешает быть счастливым.

535

Не стоит нам сегодня удивляться,

что клонит плиты мрамора, как ветки:

на кладбищах надгробия кренятся,

когда в гробах ворочаются предки.

536

Душа смакует облегчение

без даже капли скуки пресной,

что круто высохло влечение

к херне, доселе интересной.

537

За то, что было дней в избытке,

благодарю судьбу, природу

и алкогольные напитки,

таившие живую воду.

538

Конец тебе, любой герой,

когда в души твоей хозяйство

прокрался сочный геморрой

национального зазнайства.

539

Помыслы, порывы, побуждения —

чистые и светлые, как искра,

душу озаряют в миг рождения,

но и затухают очень быстро.

540

Увы, мой мир совсем ещё не светел,

я слабости своей не обнаружу,

но так меня легко шатает ветер,

что я не выхожу пока наружу.

541

Дохрустывая жизнь, как кочерыжку,

я вынужденно думаю о ней:

когда ещё бежал по ней вприпрыжку,

она была значительно сочней.

542

Заболев, я укрылся в обитель —

тихо ждать и пугливо надеяться,

но свихнувшийся ангел-хранитель

созывает гостей, чтоб развеяться.

543

Не то чтобы мы патокой с елеем

себя всё время мазали слегка,

но сами от себя мы скрыть умеем

заметное другим издалека.

544

Мой путь поплоше и попроще,

чем у героев и философов:

пасу свои живые мощи,

их ублажая массой способов.

545

Среди интимных мыслей нежных,

меня щекочущих приятно,

совсем не видно белоснежных —

везде моих насмешек пятна.

546

Творец над нами ставит опыты,

насколько прочны дух и тело,

но это всё пустые хлопоты —

в нас нету явного предела.

547

Сумерки сгущают ощущения,

к ночи вянут мысли деловые,

в сумраке пустого помещения

сходятся на рюмку домовые.

548

Лишь тот умён, учил мудрец,

кто не от Бога ждёт посылку,

а сам находит огурец,

когда уже добыл бутылку.

549

Измучась озверелым врачеванием,

я мыслю со стоическим спокойствием:

зато теперь гастрольным кочеванием

с усиленным займусь я удовольствием.

550

Мне кажется, я здраво ограничился

о доме и о близких беспокойством —

меня пугает каждый, кто набычился

бороться со всемирным неустройством.

551

На старость очень глупо быть в обиде,

беречься надо, только и всего;

я в зеркале на днях такое видел,

что больше не смотрюсь уже в него.

552

Все рыцари добра полны надежды:

отнюдь они не сеют и не пашут,

а вырядившись в белые одежды,

призывами к добру отважно машут.

553

Зло я ощущал кошмарно близко —

нюхом и на слух, а больше взглядом,

но тогда я падал жутко низко,

а сейчас оно повсюду рядом.

554

Легко беру я, что мне нужно,

из книг, которые читаю,

чужое тоже мне не чуждо,

но я своё предпочитаю.

555

Не зря сегодня день уныл

и скукой стелется зелёной:

с утра его я не омыл

мыслишкой утренней солёной.

556

Ум быстро шлёт, когда невмочь,

нам утешенья скоротечные:

болит живот почти всю ночь —

я рад, что боли не сердечные.

557

Потом герои с их попытками

враз одолеть земное лихо

угрюмо гасят пыл напитками,

которым жалуются тихо.

558

У правды нынче выходной:

полез я в память, из подвала

таща всё то, чего со мной

по жизни сроду не бывало.

559

Я с женским хором был знаком,

хористки так меня любили,

что часто виделись тайком —

в любви они солистки были.

560

Мои на мудрость посягательства,

мои высокие печали

не пережили наплевательства,

сбежали вон и одичали.

561

Свой лук Амур печально опустил,

застыв, как тихий ангел над могилой;

напрасно ты, приятель, загрустил,

ещё мы поохотимся, мой милый.

562

Забавны выплески любви

на фоне тягостных событий:

меня сейчас друзья мои

сильнее любят и открытей.

563

Певучий сок раблезианский

добыл я личными трудами,

колодец мой артезианский