100 кратких жизнеописаний геев и лесбиянок - Пол Рассел

В первом издании «Листьев травы» Уитмен воспевает красоту человеческого тела и секса; в третьем издании, опубликованном в 1860 году, Уитмен объединил произведения откровенно гомосексуального звучания в раздел, названный им «Галамус». Вот строчки оттуда, ярко характеризующие светлый эротизм этих поэм.

Это был проблеск в обыденной жизни.Тогда в таверне среди суеты рабочего люда в поздний зимний вечер, когда я заметил сидящего в углуЮношу, который любит меня и я его люблю, когда я молча подошел и сел с ним рядом и он мог взять мою руку,Не обращая внимания на шум вокруг, на хлопанье дверей, на звон стаканов, на ругань и проклятья.Мы были там лишь двое и почти не говорили, к чему нам были лишние слова.В другом месте «Галамуса» мысль Уитмена звучит так:Здесь растут нежнейшие листья моей души, и здесь же лежит ее прочнейшая твердь,Здесь я прячусь от своих мыслей, но хоть я и не раскрываю их,Они раскрывают меня больше всех моих поэм.

Во время гражданской войны между Севером и Югом Уитмен служил в военных госпиталях медбратом. Глубочайшие эмоции, которые поселила в его душе война, он проникновенно выразил в поэмах «Drumtaps» цикла «Листья травы», а его скорбь по поводу убийства президента Авраама Линкольна легла в основу бессмертной элегии «When Lilacs Last in the Dooryard Bloom'd».

Достойно проявив себя, работая в госпиталях, Уитмен в 1865 году получил должность в Департаменте по делам индейцев, но уже через полгода был оттуда уволен по приказу министра внутренних дел Джеймса Хэрлана, который, прочитав поэмы Уитмена, счел их непристойными. Вскоре после этого Уитмен познакомился с восемнадцатилетним юношей ирландского происхождения, уроженцем американского Юга Питером Дойлем. После освобождения из плена Дойль работал кондуктором в конном экипаже в Вашингтоне. Спустя годы он так вспоминал первую встречу с Уитменом: «На Уолте был шарф — плед, переброшенный через плечо. Он выглядел очень романтично — словно бывалый морской капитан. Он был единственным пассажиром в вагоне; мне в тот вечер было очень одиноко на душе, и я подумал: почему бы мне не подойти и не поговорить с ним. Что-то влекло меня к нему. Он потом часто мне говорил, что и он в тот момент почувствовал нечто подобное. Я подошел. Мы тут же познакомились. Я положил руку ему на колено — мы поняли друг друга без слов. Он не стал выходить на своей остановке — ехал со мной до конца… С тех пор мы стали ближайшими друзьями».

Уитмен, со своей стороны, воспринимал их взаимоотношения не в таких розовых тонах: в своих дневниках он упоминает о «непрекращающихся угрызениях совести» в отношении Дойля. Уже тогда в его записях звучит современное определение любви между мужчинами — стремление к неразлучности — и он предостерегает сам себя: «Надо подавить в себе эту прилипчивость… Это ненормально — превращает жизнь в пытку… И во всем виновато это патологическое, болезненно расширяющееся стремление к неразлучности».

В 1873 году Уитмена поразил удар, после которого он остался частично парализованным. Оставив Дойля, он уехал в город Кэмден, штат Нью-Джерси, чтобы поправить здоровье, живя в доме у своего брата. В книжном магазине в Кэмдене он повстречал восемнадцатилетнего молодого человека, Гарри Стаффорда, который пригласил Уитмена к себе домой, чтобы познакомить его со своими родителями. Вскоре Уитмен частенько стал наведываться в гости к Стаффордам, иногда жил у них неделями и потом стал осознавать, что он обязан Гарри не только своим выздоровлением, но и всей своей жизнью. Он покупал юноше подарки, дал ему денег на будущую женитьбу, и, когда они вместе отправились погостить у натуралиста Джона Барроуса в город Эзопус, Уитмен сделал такую запись в дневнике: «Мой юный друг и я, когда путешествуем, всегда живем в одной комнате и делим одну постель на двоих». Барроус позднее сетовал: «Не могу по утрам добудиться их к завтраку».

Однако их дружбе приходил конец. Автор биографии Уитмена Филипп Кэллоу пишет: «Гарри никогда не мог понять, кем же все-таки хотел быть для него Уитмен: отцом или матерью, верным другом, или, возможно, женихом, жаждущим его руки и сердца. На самом деле Уитмен был во всех этих качествах и даже более, возродив своим примером утерянные христианские традиции социальных связей; при этом он всячески уходил от прямых ответов на вопросы; закрытый, казалось бы, навсегда ото всех, но и в любой момент рискующий открыться полностью». Во время разлуки с Уитменом Гарри писал ему: «Когда я поднимаюсь наверх в свою комнату, я всегда расстраиваюсь, так как первое, что находят мои глаза, — это твой портрет. Впрочем, такой же портрет есть и внизу и вообще: где бы я ни был, что бы ни делал, повсюду у меня перед глазами стоит твое лицо и ты смотришь на меня».

Уитмен, всегда избегавший навязчивой неразлучности, вежливо и тактично прекратил отношения с Гарри.

В 1879 году его здоровье улучшилось настолько, что он мог совершить путешествие на американский Запад. В 1884 году финансовый успех вышедшего в Филадельфии издания «Листья травы» позволил поэту купить собственный дом в Кэмдене. Через четыре года с ним случился повторный удар, но Уитмен продолжал совершенствовать «Листья травы». Как он сам говорил, «у этой работы не может быть конца».

Он умер 26 марта 1892 года в Кэмдене.

Являясь одним из величайших американских поэтов, Уитмен своим открытым поэтическим исследованием гомоэротических желаний оказал неизгладимое влияние на таких живших с ним в одно время писателей — пионеров гей-литературы, как Эдвард Карпентер и Дж. А. Саймондс (который написал исследование о творчестве Уитмена спустя год после его смерти). Карпентер в 1877 году встречался с Уитменом, а Саймондс переписывался с ним, однако, когда Саймондс в одном из своих писем прямо спросил Уитмена о гомосексуальных фантазиях в «Галамусе», тот, похоже неискренне, ответил ему, что такие вопросы «вызывают у него недоумение», и отрицал возможность присутствия в своих поэмах того, что он называл «неадекватными толкованиями».

Не стоит гадать о том, что на самом деле думал о поэтах цикла «Галамус» Уитмен — так или иначе в конце XIX — начале XX века они однозначно воспринимались как страстные гимны крепнущему самосознанию геев. В 1922 году Карпентер мог откровенно заявить:

«В случае Уитмена, если рассматривать его теснейшие отношения с некоторыми друзьями мужского пола, мы видим уже присутствие нового, органично возникшего вдохновения и новую жизненную силу. Эта сила буквально излучается во всех направлениях его поэмами. Тысячи людей после их прочтения начали для себя отсчет новой эры их жизней … Мы не можем сейчас предсказать того, насколько далеко может пойти этот процесс, но то, что это является одним из факторов будущей эволюции, вряд ли подлежит сомнению. Я имею в виду то, что любовь между мужчинами — а также любовь между женщинами — может стать фактором будущей человеческой эволюции: таким же необходимым и общепринятым, как обычная любовь, которая обеспечивает… выживание человечества».