До третьего выстрела - Ольга Лаврова

— Подумайте о себе, — негромко говорит Знаменский. — Подумайте о крови на пистолете. Подумайте о тех, чьей жизни он будет угрожать дальше. И совсем вполголоса. — Ты, к которому я обращаюсь, думай и решай, пока не случилось непоправимое… Для сведения, вот мой телефон. — Он показывает лист с крупно написанным номером. — Сегодня буду у себя до десяти вечера, завтра утром с восьми. Зорину в те же часы застанете в отделении. Все! Можете расходиться.

По-разному приняли ребята рассказ Знаменского и Кибрит. Одни ошарашены и напуганы — некоторые искренне, другие напоказ, смеху ради; многие переглядываются — кто вопросительно, кто испытующе — не о тебе ли, приятель, речь? В компаниях шушукаются.

Парни из группы Топоркова в подражание своему главарю слушали с нагловатыми ухмылками, но под конец ухмылки потускнели.

Сенька и его друзья держатся нарочито невозмутимо, демонстрируя, что происходящее их не касается.

И, в общем-то, каждую реакцию можно истолковать по-разному.

Ребята валят из дверей ЖЭКа на улицу, возбужденно обсуждая услышанное. А в клубе обсуждают увиденное.

— Я рассчитывала, что мы разглядим, поймем… — беспомощно вздыхает Нина.

— Как на свежий взгляд, Зинаида?

— Впрямую никто себя не выдал.

Был ли я достаточно красноречив? — думает Знаменский. Или наоборот, перебрал с пафосом.

— Если «ТТ» не принесут, завтра будем беседовать поодиночке, с глазу на глаз, — говорит он.

— И с кого вы начнете?

— С Сеньки Гвоздарева. Ему были слишком неприятны кровавые подробности о пистолете.

Нина ахает, порывается догнать, вернуть.

— Нет, Нина-Тоня, во-первых, я могу ошибаться.

— Вы?!

— Разумеется. И потом — сейчас бесполезно. Они побежали обсуждать. Сейчас там кипят страсти. Пока не перекипят, откровенного разговора не выйдет.

Да, в «штаб-квартире» кипят страсти.

— Сеня, откуда он у тебя? — допытывается Наташа. — Теперь ты обязан сказать!

— Нашел.

— Не выдумывай, пожалуйста!

— Я его нашел!

— У нас есть принцип: человек имеет право на тайну, но не должен врать товарищам. Поэтому до сих пор мы не спрашивали. Но раз уж спрашиваем…

— Да честное слово! Может быть, тот бандит отсиживался в сарае и выронил, я не знаю… Я нашел. Совершенно случайно!

— Бандит выронил и даже не заметил? Ну Сеня!

Миша вступается за приятеля.

— Ты, Натка, бесспорно, очень проницательна. Ната Пинкертон. Но я Гвоздику верю. Под честное слово — верю!

Леша поднимает руку: покричали и хватит.

— Главное — что дальше? Неужели отдавать?

— После того, что мы услышали… — начинает Наташа.

— Да ведь Тотоша не виноват! — вскрикивает Сенька. — Не по своей он воле!

— Леша? — спрашивает девочка, сведя брови.

— Очень жалко, — морщится Леша. — Очень!

— Миша?

— Подобные вопросы не ставят на голосование. Решать Гвоздику.

Все замолкают. Сенька в смятении мечется по комнате.

— Нет, вы подумайте… Такой красивый… такой… Эх!.. Никогда ничего такого у меня больше не будет! Никогда! Ты понимаешь?! — кричит он Наташе.

— Сеня, я сама к нему как-то привыкла, но…

— Нет, ты не понимаешь! Леха, скажи!

— Сеня, ну что тут скажешь? Можно иметь транзистор, обалденные джинсы, мотоцикл. Пистолета нет ни у кого…

Знаменский и Кибрит ждут троллейбуса.

— Славная эта Нина.

— Да, — соглашается Пал Палыч. — Славная.

— Остался бы с ней. До десяти часов она изведется в одиночку.

— Самому не хотелось уходить.

— Ну и вернись.

— У ребят мой телефон. Боюсь упустить шанс.

— На месте подростка я бы предпочла сложить оружие к ногам красивой девушки.

— Нет, ты представь мальчишескую психологию. Он идет в отделение. Там его, скорей всего, знают. Да еще кто-то из уличных чего доброго увидит, начнутся комментарии. А на Петровку он является к следователю как мужчина к мужчине. Вся процедура иначе окрашена. Более интересно, что ли. Словом, не так обидно.

— Ну послушай, осталось четыре пули, — уговаривает Наташа. — Ты собираешься чахнуть над ними всю жизнь? Ведь даже показать никому нельзя!

— Показать можно Альке, Фитилю: и четыре пули тоже немало… Нет, ты представляешь, что будет? Мама с ума сойдет! А уж сплетни начнутся! Чего только не выдумают! Твои же предки первые запишут меня в гангстеры!

— И в школе трепу не оберешься, — поддерживает Леша.

— Если отдавать, если, — то отдавать майору, — осторожно говорит Миша. — Позвонить и поставить условие, что только при соблюдении тайны.

— Правильно! — радуется Наташа. — Позвонить и поговорить. И не называть себя, пока он не пообещает. Хочешь, я позвоню или Миша?

— Спасибо, не маленький.

— Сенечка, а номер ты запомнил?

— Воображаешь, вот так и побегу? «Сенечка» еще… — у него дрожит подбородок.

— Натка, кончай давить на человека, — вмешивается Леша. — Не горит.

— Ничего мы с ним не успели, ничего… — сокрушается Сенька.

— Голубей подстрелили, смех один!.. Сегодня пойдем бродить. И будем думать, ладно?

Они молча спускаются по лестнице, молча идут переулком.

— Приближается Виктор, — предупреждает Наташа.

— Почему столь многозначительно?

— А что он, собственно, к нам липнет?

Сенька приостанавливается.

— Леха, на всякий случай…

— На всякий случай, команда: задраить ротовые отверстия.

— Юным друзьям! — жмет руки Виктор. — У вас тут, говорят, бурные события?

Наташа пожимает плечами.

— События? Где?

— Собрание какое-то. Пистолет ищут.

— Пускай хоть зенитку ищут, нас не касается, — веснушчатая Сенькина физиономия старательно изображает беспечность.

— Правильно, — поддакивает Виктор. — Потеха с этой милицией! Какой дурак задаром оружие отдаст? Вы ребята мозговитые, небось догадываетесь, у кого пистолет. Сказали бы по дружбе.

— А вам зачем?

— Заработать можно, Натка. Есть люди — хоть сейчас за пушку два куска выложат! Даже больше. Любители!

— Винтовка «Манлихер-Карахан» с оптическим прицелом не устроит? — в тоне Миши скрытое ехидство.

— Что еще за карахан?

— Старые газеты надо читать.

— А, иди ты, всезнайка! Я вам дело — вы мне чушь! Ладно, после поговорим. Айда в загул.

— Ой, мы и забы-ыли, — тянет Наташа. — У вас же день рождения!

— Ну забыли, я напомнил. Я не гордый.

Ребята мнутся. Наташа берет инициативу на себя:

— Понимаете, Виктор, сегодня мы не можем.

— Да ты что?!

— Никак. По многим причинам.

— Не пудри мозги! Леха, уговор был?

Леша кивает.

— Ну и все! Куколка не хочет — пускай катится. Обойдемся мужской компанией.

— Братцы, вы как? — колеблется Леша.

— Я отпадаю, — решает Сенька. — Общий поклон. В десять, ладно? — кидает он, отойдя.

— Очень жаль. Без Натки и Гвоздика нет настроения, — в свою очередь «огорчается» Миша. — В следующий раз, Виктор. Адью.

Теперь и Леше легко отказаться:

— Не обижайся, Витя. Привыкли, знаешь, вместе, даже водкой не разольешь.

— Всего доброго, Виктор, — благовоспитанным голоском заключает Наташа.

— Всего… — Виктор мрачно провожает глазами ребят. Как он уповал на добрую пьянку! А они завернули носы! «Спокойной ночи, малыши!» — угрожающе бормочет он.

Время уже не рабочее, но у Пал Палыча горит настольная лампа, и Томин заглядывает на огонек.

— Зашел сказать, что Бондарь пока в свое логово не вернулся. Боюсь, сменит квартиру. Опять мне вагон хлопот… Ты еще сидишь?

— Обещал до десяти.

Звонит телефон, Знаменский порывисто снимает трубку.

— Майор Знаменский… А, мама… Задерживаюсь, не жди.

Две фигуры беседуют в подворотне:

— Собирай своих, Топорик. Надо Лехе рыло чистить.

— Сегодня?

— Сегодня. Часам к десяти они, похоже, выйдут. Но поработать надо с душой. Леху под ноги подстелить. Остальным тоже — по справедливости.

— Ледокол в драке — не шавка.

— Вас втрое больше! Не подкачаете — ставлю на всех. Уже приготовлено и с закусью.

— С этого бы и начинал! Ставят — не отказываемся. Значит, Витя, застопорились твои сердечные дела?

— Развиваются по плану. В конце я вроде как случайно подойду и вроде как их спасу, а вас, значит, разгоню, ты понял?

— Понял! — хохочет Топорков.

14

Сенька достает пистолет из тайника. Выходит к остальным. Шутит с надрывом:

— Объявляется гуляние на тему «прощай, оружие»…

— Сеня, дай сначала мне. Попробую напоследок. — Наташа открывает сумочку на ремешке через плечо. Обрадованный Сенька кладет туда «ТТ».