Без любви (ЛП) - Бланко Изабель Н.

‒ О, да. Хочешь потрогать? Он сдвигает брови и смотрит на меня.

Кусая губы, я отвечаю ему улыбкой и трясу головой.

‒ Нет уж спасибо. Потрогав тебя там, я могу захотеть повторения.

‒ Ты и правда впервые сделала это… за долгое время?

‒ Сейчас, когда я думаю о том, что произошло, я понимаю, что возможно это вообще был мой первый раз. Я не могу по-настоящему вспомнить, чтобы когда-либо кончал от того, что кто-то терся об меня.

Я не горжусь этим. Тут нечем гордиться.

‒ Ты правда сегодня в первый раз кончила? ‒ Он смотрит на меня с такой нежностью.

Смущаясь, я снова киваю.

‒ Иди сюда.

Не в силах противиться его приказу, произнесенному низким голосом, я подхожу к нему.

Он заключает меня в объятия и целует в губы.

‒ Жду не дождусь, когда мы повторим это, ‒ он выдыхает и снова целует меня.

‒ О’кей, когда?

Господи, опять эта его улыбка.

Почему мое сердце так сжимается в груди?

‒ Скоро. Даже если весь мир сойдет с ума, мы обязательно что-то придумаем, чтобы устроить нашу встречу. Я обещаю тебе.

‒ Хорошо.

Мы желаем друг другу спокойной ночи. Я ухожу первая. Я проделываю довольно долгий путь до лифта, прежде чем позволяю широкой счастливой улыбке расплыться по лицу.

Оргазм это нечто безумное. Восхитительное. Можно сказать, почти что святое действо. Как я могла так долго себе в этом отказывать?

Не могу дождаться момента, чтобы рассказать об этом Лане. Я намереваюсь сдаться и пойти со своей двоюродной сестрой за вибратором. Я теперь жить без него не смогу.

Глава 8

Илайджа

‒ Илайджа, милый. По правде говоря, я бы хотела иметь внуков в будущем.

Дерьмо. И вот мы опять об этом. Может, если я буду игнорировать свою мать достаточно долго, она прекратит поднимать эту тему.

В прошлые разы такое не срабатывало, но черт, раз в год и палка стреляет.

‒ Как ты посмел играть с мечтами Саманты, Ил? ‒ сказала Софи, готовя себе омлет и параллельно одаривая меня самодовольной улыбкой. ‒ Разве тебе безразличны ее чувства?

К счастью, моя мать занята приготовлением своего собственного омлета, поэтому не видит, как я показываю Софи средний палец.

‒ Видишь? ‒ Моя мама подносит апельсиновый сок к губам, ее движения деликатны и изящны, как всегда. ‒ София понимает. В чем проблема? Пришло время осесть и создать семью.

Пару мгновений я просто привожу в порядок дыхание, пытаясь сгладить неловкость, которую всегда приносит с собой этот разговор. Также изящно, как она сама, моя мать уже доказала, что у нее нет никаких сомнений в своей правоте.

‒ Мам, мне двадцать семь.

‒ Почти двадцать восемь!

‒ Именно. Слишком рано сковывать себя подобной ношей.

‒ Дети ‒ это дар, Ил. А не ноша.

Мама права. Я больше беспокоюсь о матери этих детей.

Я пью свой кофе. Он не из «Старбакса», и все же один только вкус заставляет меня вспоминать Пейдж.

Перед моими глазами вновь возникает ее удивленное лицо в тот момент, когда она переживает свой первый в жизни оргазм… Ее дыхание сбивается… Ее губы слегка приоткрыты… Я слышу, как она стонет. Соки из ее киски насквозь промочили ткань моих боксеров. Черт, это чертовски горячо. Так сильно заставить девушку кончить? Святой боже.

То, как я чувствовал ее, какой влажной она становилась, вперемешку с клубничным запахом ее блондинистых волос, возносило меня на вершину.

И вашу мать, я и сам так чертовски сильно кончил, что у меня онемели пальцы на ногах.

Ее грудь идеальна, она прекрасна, темно-розовые соски, а ее киска? Святые угодники, она просто убивает меня. Я никогда не видел такой милой вагинки. И это восхитительно. Мягкие розовые половые губки окружают ее маленький клитор.

Я едва сдерживаюсь, чтобы меня не пробрало дрожью, когда вспоминаю, как эти половые губки вбирали в себя мой твердый член.

Моя мать глубоко вздыхает, я четко слышу разочарование, и этого звука достаточно, чтобы вырвать меня из моих сексуальных фантазий.

Софи смотрит на меня, ее темно-голубые глаза сияют.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Черт. Я знаю этот взгляд.

‒ Илайджа, неужели проблема найти женщину для серьезных отношений? ‒ спрашивает мама, в ее орехового цвета глазах читается то же разочарование, которое я слышу в ее голосе. ‒ После твоих отношений с Джоан прошло одиннадцать лет.

‒ И ты прекрасно помнишь, как дерьмово это было, ‒ бросаю я ей в ответ, раздраженный, что она подняла эту тему именно в середине нашего вечера, не позже.

Мама была тем, кто ходил со мной к доктору, когда боль стала слишком сильной, и я больше не мог позволить себе отрицать свои подозрения. Она сидела со мной, держала меня за руку, хотя мне и было семнадцать, и я считал, что уже слишком большой для подобного дерьма.

Я все еще помню ее резкий вздох, когда доктор объявил нам результаты анализов.

Гонорея. На ранней стадии, поэтому можно вылечить быстро и без последствий.

Джоан, девушка, которая заразила меня, мне изменяла. И самое худшее ‒ с двумя парнями одновременно.

У Броди, одного из ее пареньков, диагностировали гонорею за месяц до меня.

Джоан изменяла мне с одним из моих самых близких друзей, и еще посмела заразить меня этой ужасной болезнью.

Официант подходит к нам, чтобы спросить, как все проходит. Должно быть, за столом чувствуется настолько сильное напряжение, что он останавливается, неуклюже глядя на нас.

Мама тут же включает режим «безупречной дамы» и дает официанту знать, что все просто идеально.

Она поворачивается обратно ко мне, когда официант уходит.

‒ Объясни, как постоянные похождения с разными девушками для тебя безопасны? ‒ желание понять меня читается в ее глазах, завязывая что-то узлом у меня в груди.

Чертова Софи рассказала моей маме, как я провожу большую часть своего времени по ночам.

‒ Я осторожен, мам. Очень осторожен.

‒ И что более важно ‒ запела Софи, ‒ это предохраняет его от того, чтобы он «тупо влюбился вновь».

Мелкая предательница. Цитировать меня моей же матери.

‒ Я надеюсь, ты знаешь, ‒ говорю я ей, ‒ что я больше не считаю тебя своим лучшим другом. Этому конец.

Софи насмехается и отмахивается от меня.

‒ Грязная ложь.

Мама опять вздыхает, и мое внимание возвращается к ней. В свои пятьдесят она выглядит великолепно, ее морщины совсем не видны. Естественно, ей в этом помогают деньги и собственная забота о себе. Даже если у нее были седые волосы среди копны каштановых волос, она никогда бы не позволила это кому-нибудь увидеть.

Но в этот момент, пока она смотрит на меня своим печальным, молящим взглядом, я могу видеть, насколько она устала. Как все эти годы и всевозможные потери оставляют свой след.

Мой старший брат умер, когда мне был год. Итану было всего три.

Шесть месяцев спустя папа погиб в автомобильной аварии, оставив нас одних. Конечно, родственники притворялись, будто они всегда здесь, чтобы помочь, но мы не настолько близки на самом деле. Особенно когда мы уехали из Нью-Йорка в Бостон.

Маме нужна семья, и я единственный могу ей ее дать.

Слабые места в этой маленькой теории? Я совершенно не знаю, как помочь ей в этом.

‒ Можешь, по крайней мере, пообещать мне, что подумаешь над этим?

Я киваю, просто чтобы закончить разговор. Чего она не знает, так это то, что каждый день я думаю об этом, я пытаюсь обдумывать это. Реально обдумывать.

И каждый день я терплю провал.

Замужние женщины приходят ко мне каждый день. Девушки с бойфрендами, любовниками, не важно. И я даже не могу представить, скольким мужчинам изменяли со мной.

Люди уверяют, что жаждут любви и прочей чепухи, но на самом деле это все для них лишь игра. Я не очень хочу прыгать в эту пучину лжи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Наконец, когда мы выходим из ресторана, мама обнимает Софи, а потом притягивает меня.

‒ Веди себя хорошо, пока меня не будет.

‒ Это все равно, что просить его не дышать, Саманта, ‒ говорит Софи.