Записки гитарного хардгейнера - Михаил Русаков

Надо слушать и слышать. Кто не слышит — тот не играет.

3. Тем не менее, все было не так и плохо. Песни писались, репетиции репетировались, концертики концертировались. С записью было никак. Это сейчас с развитием цифровой техники альбомы пишутся на домашнем компьютере. А тогда нужно было идти в аналоговую студию, платить немыслимые для нас деньги.

Славно поработали, можно отдохнуть… Хэви-металл!

В общаге меня «взял под крыло» профессиональный музыкант — тенор в институте, композитор и мультиинструменталист вне его — Андрей Вахнин. Он серьезно занимался музыкой, писал альбомы, показывал мне свои гитарные соло. А мне они казались мелодичными, но не сильно роковыми, малоэкспрессивными что-ли. Таблеток от жадности! Да побольше! Побольше!

1991 год. Обучение в УГИИ было закончено. Любимый ВУЗ выдал мне диплом и выпинал из общаги. И Советский Союз тоже грохнулся. Вот так — все разом.

Я устроился работать по специальности — в театр. И переселился в другое общежитие. Вернее, в гостиницу для цирковых артистов. Атмосфера там была не столько творческой, сколько запойной.

В здании театра, где я работал, базировалась известная в то время — в масштабах страны! — джаз-роковая группа «Трансатлантик». Я «прилепился» к гитаристу группы — Олегу Елизарьеву — и пытал его на тему, как научиться, так же как он, круто играть. Олег, терпеливый и спокойный человек, пытался мне что-то объяснять — но то ли я воспринимал его поверхностно, то ли Олег играл лучше, чем мог сам о себе рассказать.

Помню, как они вернулись с гастролей в Германии, и Олег гордился купленным там «Фендером». А у меня была на тот момент самодельная гитара красного дерева, причем совершенно уникальная в этом смысле — из цельной доски. Внешне она копировала «Джексон», хотя я не уверен, видел ли я его даже на фотографии. Это была уже вторая сделанная мною «на коленках» гитара.

Не совсем относится к теме повествования, но очень показательная история к картине времени — про то, как я доставал красняк для второй гитары.

В Уфе была, и, наверное, есть и поныне, мебельная фабрика. В то время корпусная мебель, даже массового производства, оклеивалась натуральным шпоном. Шпон красного дерева привозился из экзотических, дружественных СССР стран (подозреваю, что из Африки — в обмен на автоматы Калашникова). Упакован он был большими стопками, а держали эту стопку сверху и снизу широченные доски из того же красняка.

В какой то момент моих поисков материала, кто-то выдал мне эту информацию. И этот же информатор строго предупредил: «На территорию ты не пройдешь. Надо у проходной с работягами договариваться. Только у них такса одна: станок вынести — литр. Сверло от этого станка — тоже литр».

Литр — это две поллитры. Месячная норма водки по талонам. Брать ее приходилось с боем, поскольку зарешеченный со всех сторон спецотдел работал в определенные дни месяца. Народ нервно отоваривался — в слабо организованной очереди стоял мат и драки.

В стране уже началась инфляция. А водка была жидким эквивалентом твердой валюты. В частной жизни — между собой — ей можно было заплатить почти за все.

У меня литра не было. Все что я смог предоставить — только поллитра. Засунув бесценную бутылку за пояс, и прикрыв ее курткой, я без особых надежд пополз к мебельной фабрике.

Как и следовало ожидать, у проходной меня ждал облом. Там даже не было никого. Тогда я решил от безысходности обойти кругом забор предприятия. И увидел открытые ворота. Вошел на территорию, пошатался по двору пять минут и… был повязан суровой (и довольно внушительной) охраной.

А еще через пять минут я уже шел домой, с трудом таща на себе две широченных, толстенных и тяжеленных доски, вырванных охраной из входа в их помещение. Где те доски служили несколько лет порогом. У охраны не было столь строгих принципов, как у работяг, и за поллитра они не только пожертвовали собственным комфортом, но даже почистили красное дерево от грязи, и любезно проводили меня за периметр.

Те самые — самодельные, из красного дерева!

Вот только играть приходилось меньше. То я в проблемы с «кастомайзингом» ударюсь, о чем было уже описано выше, то времени с этой работой совсем мало остается. Группа начала «подкисать».

Точку в истории с моей первой группой поставил отъезд из Уфы. По некоторым причинам, не относящимся к моим профессиональным качествам, мне пришлось оставить театр. Я уехал домой, и начал зарабатывать на выживание. Работал по ночам — барменом, на «передовой» общения с бандитами.

Вообще «бандитская» серия — это тоже тема для отдельных рассказов, как и «армейская». И так же было и смешно и страшно. Но больше страшно, чем смешно. Что касается гитары, то играл понемногу, тайно, дома. Не знаю, как во всей стране, но для меня рок в это время закончился. Я перестал слышать его в окружающей меня жизни.

Из бара я перешел в сферу торговли музыкальными инструментами, но «теплое» общение с уголовными элементами продолжалось. Они нас «крышевали». Ездили «за нас» с автоматами на стрелки, и обирали по полной. Как-то раз, когда наличных не было, взяли дорогой электрогитарой. Ни тогда, ни сейчас мне не было понятно — зачем она им понадобилась, похоже, кто то из «крыши» чего-то играл!

Вывод 15.

В этот раз вывод не совсем серьезный — можете его не запоминать, но для себя отмечу: момент заката тяжелого рока образца 80-х, и наступление эры «гранджа» я упустил. Не до этого было. А после «этого» у меня наступила собственная эра — эра неоклассики и инструментального гитарного рока. Поэтому солировать и импровизировать я не бросил.

Примета времени — моментальный снимок Polaroid.

4. В 1994 году вернулся в Уфу. По семейным обстоятельствам. Мне удалось поселиться в той же «Арене» — цирковой гостинице, где уже жил до этого. И там я едва не отдал концы от голода. Работы нормальной не было, денег тоже. Посудите: мой рацион на две недели состоял (я не преувеличиваю, все это — буквально) из:

— 2 кг гороховой крупы

— 2 кг рисовой крупы

— 1 кг сахарного песка

— 10 яиц

— 1 пачки маргарина

— 1 пачки чая.

Ну и хлеб покупал — один раз в два дня.

На ужин варишь горох, и одно яйцо. Остатками ужина завтракаешь. Вечером варишь рис и яйцо, и ужинаешь, остатки риса — на завтрак. И снова горох. Обеда нет. А иногда нет и яйца. Так продолжалось полгода.

Зато чего хватало — так это свободного времени. Не вдаваясь в подробности, просто скажу, что хотя я уехал по семейным обстоятельствам, семьи со мной не было. Поэтому вечерами я хватался за гитару. Она вновь стала для меня всем. Развлечением, утешением, смыслом существования, и т. д. и т. п.