Песни. Стихотворения - Владимир Высоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Перед выездом в загранку…»
Перед выездом в загранкуЗаполняешь кучу бланков —Это еще не беда, —Но в составе делегацийС вами ездит личность в штатском —Просто завсегда.
А за месяц до вояжаИнструктаж проходишь даже —Как там проводить все дни:Чтоб поменьше безобразий,А потусторонних связейЧтобы – ни-ни-ни!
…Личность в штатском – парень рыжий —Мне представился в Париже:«Будем с вами жить, я – Никодим.Вел нагрузки, жил в Бобруйске,Папа – русский, сам я – русский,Даже не судим».
Исполнительный на редкость,Соблюдал свою секретностьИ во всем старался мне помочь:Он теперь по роду службыДорожил моею дружбойПросто день и ночь.
На экскурсию по РимуЯ решил – без Никодиму:Он всю ночь писал – и вот уснул, —Но личность в штатском, оказалось,Раньше боксом увлекалась,Так что – не рискнул.
Со мной он завтракал, обедал,Он везде – за мною следом, —Будто у него нет дел.Я однажды для порядкуЗаглянул в его тетрадку —Просто обалдел!
Он писал – такая стерьва! —Что в Париже я на мэраС кулаками нападал,Что я к женщинам несдержанИ влияниям подверженБудто Запада…
Значит, личность может дажеЗаподозрить в шпионаже!..Вы прикиньте – что тогда?Это значит – не увижуЯ ни Риму, ни ПарижуБольше никогда!..
1965«Есть на земле предостаточно рас…»
Есть на земле предостаточно рас —Просто цветная палитра, —Воздуху каждый вдыхает за разДва с половиною литра!
Если так дальше, то – полный привет —Скоро конец нашей эры:Эти китайцы за несколько летЗемлю лишат атмосферы!
Сон мне тут снился неделю подряд —Сон с пробужденьем кошмарным:Будто – я в дом, а на кухне сидятМао Цзедун с Ли Сын Маном!
И что – разделился наш маленький шарНа три огромные части:Нас – миллиард, их – миллиард,А остальное – китайцы.
И что – подают мне какой-то листок:На, мол, подписывай – ну же, —Очень нам нужен ваш Дальний Восток —Ох как ужасно нам нужен!..
Только об этом я сне вспоминал,Только о нем я и думал, —Я сослуживца недавно назвалМао – простите – Цзедуном!
Но вскорости мы на Луну полетим, —И что нам с Америкой драться:Левую – нам, правую – им,А остальное – китайцам.
1965«Она на двор – он со двора…»
Она на двор – он со двора, —Такая уж любовь у них.
А он работает с утра,Всегда с утра работает.
Ее и знать никто не знал,А он считал пропащею,А он носился и страдалИдеею навязчивой:
У ней отец – полковником,А у него – пожарником, —Он, в общем, ей не ровня был,Но вел себя охальником.
Роман случился просто так,Роман так странно начался:Он предложил ей четвертак —Она давай артачиться…
А черный дым все шел и шел,А черный дым взвивался вверх…И так им было хорошо —Любить ее он клялся век.
А клены длинные росли —Считались колокольнями, —А люди шли, а люди шли,Путями шли окольными…
Какие странные делаУ нас в России лепятся!А как она ему дала,Расскажут – не поверится…
А после дела темного,А после дела крупногоИскал места укромные,Искал места уютные.
И если б наша власть былаДля нас для всех понятная,То счастие б она нашла, —А нынче жизнь – проклятая!..
<1966>Песня о сумасшедшем доме
Сказал себе я: брось писать, — но руки сами просятся.Ох, мама моя ро́дная, друзья любимые!Лежу в палате – ко́сятся, не сплю: боюсь – набросятся, —Ведь рядом психи тихие, неизлечимые.
Бывают психи разные — не буйные, но грязные, —Их лечат, мо́рят голодом, их санитары бьют.И вот что удивительно: все ходят без смирительныхИ то, что мне приносится, всё психи эти жрут.
Куда там Достоевскому с «Записками» известными, —Увидел бы, покойничек, как бьют об двери лбы!И рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую, —Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы.
Вот это му́ка, – плюй на них! — они ж ведь, суки, буйные:Всё норовят меня лизнуть, – ей-богу, нету сил!Вчера в палате номер семь один свихнулся насовсем —Кричал: «Даешь Америку!» – и санитаров бил.
Я не желаю славы, и пока я в полном здравии —Рассудок не померк еще, но это впереди, —Вот главврачиха – женщина — пусть тихо, но помешана, —Я говорю: «Сойду с ума!» – она мне: «Подожди!»
Я жду, но чувствую – уже хожу по лезвию ноже:Забыл алфа́вит, падежей припомнил только два…
И я прошу моих друзья, чтоб кто бы их бы ни был я,Забрать его, ему, меня отсюдова!
1966Про черта
У меня запой от одиночества —По ночам я слышу голоса…Слышу – вдруг зовут меня по отчеству, —Глянул – черт, – вот это чудеса!Черт мне корчил рожи и моргал, —А я ему тихонечко сказал:
«Я, брат, коньяком напился вот уж как!Ну, ты, наверно, пьешь денатурат…Слушай, черт-чертяка-чертик-чертушка,Сядь со мной – я очень буду рад…Да неужели, черт возьми, ты трус?!Слезь с плеча, а то перекрещусь!»
Черт сказал, что он знаком с Борисовым —Это наш запойный управдом, —Черт за обе щёки хлеб уписывал,Брезговать не стал и коньяком.Кончился коньяк – не пропадем, —Съездим к трем вокзалам и возьмем.
Я уснул, к вокзалам черт мой съездил сам…Просыпаюсь – снова черт, – боюсь:Или он по новой мне пригрезился,Или это я ему кажусь.Черт ругнулся матом, а потомЦеловаться лез, вилял хвостом.
Насмеялся я над ним до коликовИ спросил: «Как там у вас в адуОтношенье к нашим алкоголикам —Говорят, их жарят на спирту?!»Черт опять ругнулся и сказал:«И там не тот товарищ правит бал!»
…Всё кончилось, светлее стало в комнате, —Черта я хотел опохмелять.Но растворился черт как будто в омуте…Я все жду – когда придет опять…Я не то чтоб чокнутый какой,Но лучше – с чертом, чем с самим собой.
1966Песня-сказка о старом доме на Новом Арбате
(из кинофильма «Саша-Сашенька», 1966)
Стоял тот дом, всем жителям знакомый, —Его еще Наполеон застал, —Но вот его назначили для слома,Жильцы давно уехали из дома,Но дом пока стоял…
Холодно, холодно, холодно в доме.
Парадное давно не открывалось,Мальчишки окна выбили уже,И штукатурка всюду осыпалась, —Но что-то в этом доме оставалосьНа третьем этаже…
Ахало, охало, ухало в доме.
И дети часто жаловались мамеИ обходили дом тот стороной, —Объединясь с соседними дворами,Вооружась лопатами, ломами,Вошли туда гурьбой
Дворники, дворники, дворники тихо.
Они стоят и недоумевают,Назад спешат, боязни не тая:Вдруг там Наполеонов дух витает!А может, это просто слуховаяГаллюцинация?..
Боязно, боязно, боязно дворникам.
Но наконец приказ о доме вышел,И вот рабочий – тот, что дом ломал, —Ударил с маху гирею по крыше,А после клялся, будто бы услышал,Как кто-то застонал
Жалобно, жалобно, жалобно в доме.
…От страха дети больше не трясутся:Нет дома, что два века простоял,И скоро здесь по плану реконструкцийВвысь этажей десятки вознесутся —Бетон, стекло, металл…
Весело, здорово, красочно будет…
1966Песня о сентиментальном боксере
Удар, удар… Еще удар…Опять удар – и вотБорис Буткеев (Краснодар)Проводит апперкот.
Вот он прижал меня в углу,Вот я едва ушел…Вот апперкот – я на полу,И мне нехорошо!
И думал Буткеев, мне челюсть кроша:И жить хорошо, и жизнь хороша!
При счете семь я все лежу —Рыдают землячки́.Встаю, ныряю, ухожу —И мне идут очки.
Неправда, будто бы к концуЯ силы берегу, —Бить человека по лицуЯ с детства не могу.
Но думал Буткеев, мне ребра круша:И жить хорошо, и жизнь хороша!
В трибунах свист, в трибунах вой:«Ату его, он трус!»Буткеев лезет в ближний бой —А я к канатам жмусь.
Но он пролез – он сибиряк,Настырные они, —И я сказал ему: «Чудак!Устал ведь – отдохни!»
Но он не услышал – он думал, дыша,Что жить хорошо и жизнь хороша!
А он все бьет – здоровый, черт! —Я вижу – быть беде.Ведь бокс не драка – это спортОтважных и т. д.
Вот он ударил – раз, два, три —И… сам лишился сил, —Мне руку поднял рефери́,Которой я не бил.
Лежал он и думал, что жизнь хороша.Кому хороша, а кому – ни шиша!
1966Песня о конькобежце на короткие дистанции, которого заставили бежать на длинную
