Чёрный караван - Клыч Кулиев

— Вот голова! Двух строк запомнить не может! Эти купцы… Им только бы обманывать клиентов. В этом они мастера!

Капитан сам повторил строки, которые не мог запомнить Абдуррахман:

Сказал Менучехр полководцу в ответ:«Бог помощь тебе! Твои разумен совет!»

Но тут снова появился Ибрагим и доложил, что приехали гости — туркмены из Тахта-Базара. Абдуррахман наскоро глотнул виски и, попросив извинить его, вышел.

Мы с капитаном остались вдвоем. Он ознакомил меня с обстановкой в Герате. А под конец рассказал, как он распространял привезенные из Мешхеда прокламации:

— Я, признаться, не думал, что из-за этих листовок поднимется в городе такой шум. Хаким, говорят, рвет и мечет. Поднял на ноги все власти, арестовал десятки людей. Об этом говорил и персидский консул: «Если бы большевики двинулись сюда со стороны Кушки, и то не было бы такого переполоха». Сегодня несколько персидских купцов уже пришли к консулу за выездными визами. Некоторые уже укладывают вещи. Жаль, маловато листовок привезли. Надо было побольше сфабриковать.

— Зачем? — Я понял: капитан слишком увлекся, и решил охладить его пыл. — Нам незачем возбуждать местное население. Если нам удалось вывести из себя правителя, если листовки дошли до Асадуллы-хана… Вот и все! Больше в них нет надобности.

Я заранее знал, что фальшивые прокламации сделают свое: непременно повлияют на душную атмосферу Герата. Но генерал Маллесон сомневался в успехе этого мероприятия, хотя сам, с карандашом в руках, внимательно просмотрел текст листовок. Собственно говоря, не такой уж сложный был текст, чтобы долго ломать над ним голову. Всего каких-нибудь две фразы: «Да здравствует революция! Долой монархию!»

Тем не менее я сделал комплимент капитану, похвалил его за умелое распространение листовок, потом заговорил о встреченных на дороге русских офицерах, поделился своими планами в отношении князя Дубровинского. Капитан пришел в восторг:

— Отлично! Очень хорошо!

…Я знал, что князь начнет артачиться. Поэтому решил сразу же оборвать его. Едва он вошел» я, даже не спросив о его здоровье, сразу выложил ему все. Объявил напрямик, зачем привез его сюда. Действительно, он чуть не задохнулся от возмущения:

— За кого вы меня принимаете?

Он прямо трясся, так был рассержен.

Я ответил хладнокровно, с оттенком иронии:

— Полагаю, что вы русский князь. Или, может быть, я ошибся?

— Да, ошиблись! Ищите себе лакеев в другом месте. Я не ниже и не хуже вас!

— Несомненно! Можете даже считать себя выше. Ведь вы — князь! Но только, дорогой капитан, задание вам придется выполнить.

— Л если я не выполню… Что вы сделаете тогда?

Я встал, подошел к князю вплотную и, глядя пристально в его полные ярости глаза, сказал:

— Если вы не выполните пли вздумаете хитрить… Не пробуйте тогда отговариваться незнанием. Станете жертвой остро отточенного кинжала. Не пули, а кинжала… И не думайте, что я пугаю. Нет! Я говорю вам чистую правду. Вы — человек военный и должны понимать, что в таких вопросах не шутят!

Князь молчал. Вернее, пронизывал меня взглядом, полным гневного осуждения. Я продолжал, не меняя тона:

— Чего вы боитесь? Разве вас толкают на преступление? Вы — русский князь, это правда… Вы офицер — это тоже правда… Вы бежали из Кушки — верно… Вы ненавидите большевиков — и это верно. Ничего ложного нет. Ступайте к правителю и сообщите ему то, что сейчас слышали от меня. И делу конец!

— А о дальнейшей моей судьбе вы подумали?

— О вашей дальнейшей судьбе? — усмехнулся я. — А кто думает о моей дальнейшей судьбе? Хоть я и не такого знатного рода, но тоже человек, тоже имею право на жизнь. И я не мечтал о том, что попаду в эту проклятую дыру. А какая участь ждет меня завтра — один бог ведает. А вы требуете от меня гарантий на будущее!

Князь молчал. Он стоял понурясь, облизывая пересохшие от волнения губы и судорожно глотая слюну. Я мысленно усмехнулся. «Откуда у тебя столько высокомерия? Когда-то твои предки получили княжеский титул. Сколько страниц истории перевернуто с тех пор! Сколько раз менялись времена и чередовались власти! А в голове у тебя до сих пор гуляет ветер средневековья. От князя-то осталось одно только звание, и ничего больше! Каких-нибудь полсотни десятин беспризорной земли да унылое гнездо, именуемое «дворцом». Да и там уже хозяйничают большевики. И в Кушку ты попал не. случайно. Из ревности застрелил жену, за это и был сослан сюда. И после всего этого столько спеси, столько высокомерия! Погоди-ка, я выбью из тебя эту спесь!..»

Я заговорил снова:

— Упражняться в красноречии нам некогда, любезный князь. Скажите определенно: принимаете вы мой совет или сами позаботитесь о себе? Одно из двух!

Князь попытался сдержать душивший его гнев. Он глубоко вздохнул:

— Не думал я, что попаду в такой переплет!

— Какой переплет? — Я понял: мой собеседник начинает сдаваться, и постарался придать беседе больше непринужденности. — По-моему, никакого переплета нет. Есть только взаимное непонимание. А чтобы его рассеять, необходимо одно: не сердиться, не возмущаться, а взглянуть на вещи открытыми глазами. Только и всего! К тому же не следует забывать, что вы — князь. Гордость России! Что может быть для вас более святого, чем борьба за родину? Или вы рассчитываете просуществовать, забившись в угол, предаваясь сладким грезам?

— Если бы хотел предаваться сладким грезам, я не приехал бы сюда!

— Браво! Отличный ответ. В сущности, вы повторили слова Шиллера. Помните, он говорил:

Да кто же будетОдин дремать в своем углу, когдаВеликое свершается в отчизне?

Князь молчал. Я продолжал более мягко:

— Поймите одно, князь: поднять Афганистан, целое государство, на борьбу против большевиков… Разве это маленькое дело?

— Поднимется ли?

— А как же! В отличие от вас, я лучше знаю положение. Афганистан — сущий пороховой погреб. Не сегодня-завтра он непременно взорвется. А мы должны поджечь порох и ускорить этот неизбежный процесс. Когда я говорю «мы», не поймите, будто нас только двое, Нет, в этом направлении работают сотни людей. Мы — лишь звено длинной цепи. Но — важное звено. Соединяющее звено!

Опустив голову, князь внимательно слушал меня. Он закурил и глубоко выдохнул:

— Н-да-а…

Вспыхнувшее так стремительно пламя гнева начинало остывать, начали разглаживаться и складки на лбу. Я еще больше смягчил тон:

— Я вижу, дорогой князь, нас соединила судьба. У нас один путь. Гоните из сердца всякие опасения. Я зла вам не желаю. Вы начинаете большое, героическое дело. Да сопутствует вам удача! За ваше здоровье!

На этот раз князь, не поморщившись, принял поданную ему капитаном рюмку с коньяком и залпом выпил ее.

8

Я поздно заснул, но проснулся рано. Вернее, меня разбудили рано. Сначала петухи подняли невообразимый галдеж. Затем с завидным усердием начали повторять свои приятные арии ишаки — гордость Востока. И вдруг залились лаем собаки, затявкали щенки, наполнив звуками всю округу. Попробуй не проснись после этого! Говорят, Восток имеет свои прелести. Но что может быть еще прелестнее?

С удовольствием ворочаясь с боку на бок и слушая дивные арии длинноухих азиатов, я обдумывал, что предстоит сделать сегодня. А дел было предостаточно. Прежде всего нужно было встретиться с хакимом, официально уведомить его о своем приезде. Поэтому, как только окончательно рассвело, я отправил к нему посланца, с просьбой уделить мне время для встречи. Оказалось, что хакима еще нет в его кабинете. Оставив спутников в гостинице, я сам с Абдуррахманом вышел пройтись по городу. Жара опять усиливалась, солнце еще только поднималось над горизонтом, но от земли уже веяло зноем, как от раскаленной печи. Может быть, поэтому Герат выглядел еще менее привлекательно, чем вчера Улицы были тоскливы, грязны, бедны. Всюду, куда ни кинешь взгляд, один и тот же унылый застой. Как будто колесо истории, достигнув Афганистана, сломалось. Везде та же темнота, то же дикое невежество…

Чтобы не слишком бросаться в глаза, я вышел в город в штатском платье. Но даже в таком обличье служил мишенью для сотен холодных взглядов. Люди останавливались и глазели, одни звали других, указывая на меня пальцем, словно увидели диковинку, и повторяя: «Ференги… ференги»[23]. В самом деле, среди этой толпы дикарей я походил на павлина в стае воробьев. Куда ни глянешь, чалмы да темные чачваны[24]… Даже девочки, едва начавшие заплетать косички, прятали лицо под чачваном. В Персии хоть глаза женщины можно увидеть. А здесь и того нет. Все лицо закрывает сетка. Видят ли что-нибудь глаза за этой сеткой?.. Аллах знает! Да и есть ли у этих женщин сердце, душа? Может быть, зрение и слух у них заменяет какое-то иное, скрытое чувство? Но у тех восточных женщин, с какими мне приходилось встречаться, я его не обнаружил. Чем же тогда они дороги?..