Освободитель - Виктор Суворов

Младший лейтенант знал ответы решительно на все вопросы, которые могла бы поставить жизнь, кроме того, он был так велик и могуч, что мог бы сокрушить любого, кто таким дерзким способом осмелился нарушить его покой. Ведь даже после доклада какого-нибудь первого секретаря обкома никто не осмеливается задавать никаких вопросов. Здесь же речь шла не о каком-нибудь первом секретаре, власть которого хоть и слегка, но ограничена, тут некое низшее существо пыталось побеспокоить самого заместителя начальника Киевской гарнизонной гауптвахты!!!

Это явление очень заинтересовало младшего лейтенанта, тем более, что он видел, что губарь явно не первый день на губе и должен во всей глубине осознавать степень риска, которому он подвергает себя и всех, кто вместе с ним находится под арестом.

Младший лейтенант был психологом и безошибочно определил, почему полуживой с ввалившимися глазами курсант-электроник берет на себя этот риск: ему явно осталось сидеть день-два, но если его пошлют на танковый завод, он не выполнит норму и получит еще пять суток, которые смогут превратить его на всю жизнь в забитого, униженного, запуганного полуидиота. Может быть, даже служба его и карьера после такого необратимого процесса станут более успешными, но курсант не желает этого и готов идти на риск, чтобы этого не допустить. Он явно решил задать вопрос, с тем чтобы польстить младшему лейтенанту и тем самым заработать своевременное освобождение. Но не так легко польстить Всемогущему!!! И если лесть будет признана грубой… Лесть в форме вопроса должна сочетать в себе нечто оригинальное на грани дозволенного.

И все мы это совершенно четко понимали.

– Что вы желаете? – подчеркивая свое уважение к проявленной храбрости, вежливо спросил младший лейтенант.

– Курсант Антонов, арестован на 15 суток, отбыл 13 суток наказания, – четко представился он. – Товарищ младший лейтенант, у меня вопрос!

Жуткая тишина воцарилась в зале. Все мы ждали именно этого, но необычайная дерзость замысла сразила нас. И муха, отогревшаяся за печкой, с гнетущим ревом, как стратегический бомбардировщик, проплыла под потолком. Все мы согнулись и спрятали головы в плечи, как бы стараясь смягчить удар, а гнев мог обрушиться на любую голову.

– Задавайте ваш вопрос… – и, подумав, младший лейтенант добавил, – пожалуйста.

– Товарищ младший лейтенант, скажите, пожалуйста… будет ли гауптвахта при коммунизме?

Плечи мои сжались, а голова опустилась еще ниже, как и у всех остальных, впрочем, не я один ждал удара обухом по своему загривку. Один лишь задавший вопрос стоял гордо и прямо, развернув впалую грудь и глядя умными серыми глазами прямо в глаза Всемогущему.

Тот на мгновение задумался, затем толстые его губы расползлись в почти детской улыбке. Вопрос явно пришелся ему по вкусу. Озорные огоньки загорелись в его глазах, и он с полной убежденностью и верой произнес:

– Губа будет всегда! – и радостно засмеялся. Всемогущий еще раз оглядел внимательно электроника и от души похвалил:

– Молодец! А теперь… А теперь дуй в сортир, и чтобы к вечеру он сиял, как у кота принадлежность!

Сотня голов завистливо охнула.

– Есть!!! – радостно рявкнул тот. А что можно придумать лучше?! Правда, после утренней сверхскоростной оправки он загажен изрядно, но за два-три часа его так вылизать можно – залюбуешься! А потом, а потом целый день только вид демонстрируй, вроде ты улучшаешь уже сделанное. Это ведь не бездонные вонючие ямы коммунизма! Эх, сортир! Это ночью его не очень приятно чистить, потому как вместо сна, а днем в тепле, в уюте…

– Построение на развод через полторы минуты!

Всем телом я рванулся вперед, разгребая локтями столь же упорных своих товарищей.

То был чудесный день…

В тот день повезло и мне: в маленькой группе губарей я попал в окружной военный госпиталь, таскать тюки с грязным бельем. А конвойным нам попался артиллерист четвертого курса, явно не раз сидевший. И когда поздно вечером он объявил десятиминутный перерыв и мы расселись на обледеневших бревнах, прислонившись спинами к теплой стенке кочегарки, сердобольная разбитная сестричка из кожно-венерического отделения принесла нам целый ящик огрызков чудесного белого хлеба. Мы с наслаждением жевали его, не в силах делиться впечатлениями того незабываемого дня. Но каждый, я в том уверен, думал в тот момент о храбром курсанте, о риске, на который он себя обрекал, о точности его психологического расчета, о безграничных возможностях человеческого разума: «…будет ли гауптвахта при коммунизме? Губа будет всегда!»

Всегда готовы!

Последние дни перед выпуском из Харьковского гвардейского танкового командного училища

Апрель 1967 года

Сапоги сияли так, что их смело можно было использовать во время бритья вместо зеркала, а брюки были так наглажены, что если бы вдруг муха налетела на стрелку, она непременно раскололась бы надвое. Все мы заступали в городской патруль, и наш внешний вид проверял лично полковник Еремеев, военный комендант города Харькова. А уж он-то шуток не любил! Малейшее нарушение в форме – 10 суток ареста. Это давно всем известная норма. Сейчас полковник завершает инструктаж:

– И в заключение нормы выработки: вокзал – 150 нарушителей, городской парк – 120, аэропорт – 80, остальным по 60.

Полковник не говорит главного, но в этом и нет необходимости, все знают, что за невыполнение нормы провинившихся не сменяют в 24.00, как положено, а отправляют на «большой круг», на всю ночь, и если к утру патруль не наловит еще 30 нарушителей, то за этим следует губа, при этом вчерашний патруль сажают в камеры, где сидят жертвы именно этого патруля. Это всем давно известно и в напоминаниях не нуждается.

– Нормы научно обоснованы и проверены многолетней практикой. Что ж, наши цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!

Наш патруль три человека: капитан Задиров и нас двое курсантов-выпускников. Наша служба 480 минут. Смена в 24.00. План 60 нарушителей. Это – одно задержание каждые 8 минут. Другими словами, любой военный, встретившийся нам, должен быть остановлен и возведен в ранг нарушителя. Если за восемь часов нам встретится только 59 солдат, матросов, сержантов, старшин и офицеров, то «большой круг» обеспечен, а ночью где ж ты 30 человек еще наловишь?

Успех службы в патруле во многом зависит от характера начальника патруля. Если он в меру свиреп и сообразителен, то план выполнить можно.

– Товарищ сержант, вы нарушаете форму одежды!

– Никак нет, товарищ капитан. – На сержанте все блестит, придраться явно не к чему.

– Во-первых, вы пререкаетесь с начальником патруля, а во-вторых, верхняя пуговица мундира у вас не в сторону Советской власти. Документы!!!

Точно, блестящая пуговица, с серпом и молотом внутри пятиконечной звезды, пришита чуть-чуть неровно, а может быть, пуговица не очень плотно пришита, разболталась и оттого молоточек повернут не вверх, как ему подобает, а немного вбок. На этом можно поймать любого, вплоть до министра обороны, пойди уследи, чтобы все пуговицы постоянно были повернуты молоточками точно вверх.

На увольнительной записке сержанта капитан размашисто пишет: «Увольнение прервано в 16.04 за грубое нарушение формы одежды и пререкание с патрулем». Я записываю фамилию и номер части сержанта, и нарушитель, козырнув капитану, отправляется в свою часть. Сейчас сержант совсем беззащитен, его увольнительная записка больше недействительна, и если по дороге в часть его задержит другой патруль, то ему уже могут пришить самовольную отлучку.

Итак, первого мы взяли на четвертой минуте, еще 476 минут и 59 нарушителей.

– Товарищ рядовой, вы нарушаете форму одежды!

– Никак нет, товарищ капитан, не нарушаю.

– Товарищ рядовой, вы пререкаетесь с начальником патруля!

– Никак нет, товарищ капитан, я не пререкаюсь, я только хотел сказать, что я форму не нарушаю.

– Гвардии курсант Суворов!

– Я!

– Вызывайте дежурную машину – злостный нарушитель!

– Есть, дежурную машину!

Пока мой напарник записывает фамилию злостного, а капитан ловит еще одного, я бегу к ближайшей телефонной будке.

Да. Сержант-то был поопытнее, на второй фразе язык прикусил. А солдатик зеленоват. Оттого тебя, родной, сейчас с почестями повезут. Я бегом возвращаюсь от телефона, а рядом со злостным уже стоит курсант летчик: нечеткое отдание чести. 16 минут службы – три нарушителя, так бы и дальше!

– Товарищ старшина, у вас козырек не на два пальца от бровей!

– Никак нет, товарищ капитан, точно на два пальца.

– Пререкаетесь! Документы!

С нашим капитаном не соскучишься, молодец, ничего не скажешь. А что это там в кустах? Никак смертельно пьяный защитник отечества? Точно, он.

Между улицей и тротуаром чахлый кустарник, туда-то и завалился в стельку пьяный воин. Мундир нараспашку, правый погон оторван, грудь, брюки, сапоги – все облевано, все в грязи. Фуражку он давно потерял. Переворачиваем на спину, эх, черт, не повезло! Курсант нашего родного танкового училища. Гвардеец. Своих не трогаем, свой – не нарушитель. Ибо между всеми частями гарнизона идет напряженное социалистическое соревнование! Свое училище подводить нельзя. Но трепещи, авиация, артиллерия и все прочие! А своих нет, выпил просто человек лишнего. С кем не бывает. Машина, вызванная из училища, тихо увозит загулявшего танкиста. В статистику он, конечно, не входит, не считается. Да и забрали его только потому, чтоб не замерз, а то еще простудится. Земля-то холодная, не лето.