Чижик в Риме - Светлана Лаврова

— Я — питерская городская скульптура, — сказал Чижик. — Самая лучшая, между прочим. Остальные и в подметки не годятся.

— Ха-ха… это неплохая крыша… но мы сразу все поняли. Не надо притворяться. Маски сброшены!

— Эй, ребята, вы меня с кем-то путаете, — забеспокоился Чижик. — Ну и кто я по-вашему?

— Ты — ревизор!

В подземелье наступила тревожная тишина.

— А ревизор — это кто? — осторожно спросил Чижик. — Я такое слово, конечно, знал… но забыл.

— Не притворяйся! — загремел под сводами голос Василиска. — Ты — инспектор международной организации охраны памятников, замаскированный под памятник!

— Ох, — выдохнул Чижик.

— Мы сразу все поняли, — объяснил Сумман. — На самолете прилетает некто, летает по городу с местным сопровождающим из клана Навона (самые вредные твари, между прочим), берет интервью у всех памятников… И что, мы должны верить, что ты прилетел на экскурсию? Мы умеем уважать инкогнито. Но больше оно тебе не понадобится.

— Эй, ребята, я не инспектор и не этот… розарий… резвизарий… Я — простой питерский Чижик, — замахал крыльями Чижик.

— Ты сделаешь так, чтобы нам поставили памятники, — приказал Василиск. — Или хотя бы один, но многофигурный. И с подписанными именами.

— Я не смогу! Кто меня послушает?

— Ты останешься в подземелье, пока не придумаешь, как это сделать, — сказал Василиск. — Взять его!

Сумман и Цекутис схватили Чижика и бросили в железную клетку.

— От гладиаторских боев осталась, — пояснил Сумман. — Ты уж не серчай, птичка. Мы — боги ночные, злодейски настроенные. Каждый день я буду метать в тебя одну молнию. Она расплавит кусочек твоего бронзового тельца. Если не хочешь расплавиться весь — придумай, как нам помочь. И сделай это — вот что главное!

— А я буду дышать на тебя вредными испарениями, — сказала Мефитис.

— А я прищемлю тебя дверью, — сказал Портун.

— А я посмотрю на тебя, — сказал Василиск.

— Ай-я-я-я-яй! — сказал Аий Локутий.

— А я даже не знаю, что сделаю, — сказала Эйя.

— А я все равно убегу, — сказал Чижик.

Глава 16

Курс на Колизей

— И он влетел в Уста Истины, а оттуда не вылетел! И потерялся навсегда! И я не знаю, что делать! И я думаю, пора спасать! — закончил Чивио.

Площадь Навона густым слоем покрывали воробьи. Они сидели на тротуаре, на фонтане, на церкви Санта-Аньезе-ин-Агона, на всех балконах, карнизах и крышах. Люди испуганно обходили площадь и шептали: «Не к добру». У фонтана Нептуна в обмороке лежали два кота. Они не могли выбрать, на какого воробья прыгнуть, и захлебнулись слюной. Чивио, испуганный исчезновением Чижика, созвал Большой Воробьиный Сбор.

— Пусть отчитаются кланы, — сказал главный воробей города Рима, носящий должность Самый Чирик. — Не видал ли кто бронзовую птичку? Клан Навона, я так понимаю, уже отчитался. Клан Нумы Помпилия, район Палатинского холма и Капитолия.

— Нет.

— Клан Полоумного Гладиатора, район Колизея и Золотого Дома.

— Нет.

— Клан Трастевере, район Трестевере.

— Нет.

— Клан Коррида, район Испанской лестницы.

— Нет.

— Суверенный безымянный, единственный и неповторимый клан Ватикана.

— Нет.

— Клан ЭУР.

— Нет.

— Клан Пирамиды.

— Нет.

— Остальные кланы базируются еще дальше. Хорошо. Теперь представители кланов облетят те памятники, которые посещал покойный… м-м-м… я хотел сказать, потерпевший. И спросят, как и что.

Десять воробьев — по числу памятников — взлетели и отправились на допрос. Остальные молча ждали.

Скоро «следователи» вернулись и принесли массу сведений.

— Фонтан Рио делла Плата ничего не видел. А церковь Санта-Аньезе-ин-Агона заметила копошение в дверях — ей было щекотно.

— Ангелы на мосту сказали, что они не ябеды и никому ничего не скажут. Но маленькую бронзовую птичку искали какие-то исчадия ада.

— Пасквино заметили тени в дверях палаццо Браски. Но не уверен.

— Мраморный слон на нас дунул из хобота! И сказал, что будет дуть на всех, кто ловит милую бронзовую птичку. И на того типа, что стоял в дверях церкви, а тела не имел.

— Виктор Эммануил сказал, что короля допрашивать неприлично.

— Волчица сказала, что никому ничего не скажет, потому что неизвестно, на чьей мы стороне.

— Марк Аврелий сказал, что он — император Константин.

— Четыре головы своими восьмью глазами ничего не видели.

— Все понятно, — подытожил Самый Чирик. — За нашим гостем охотились какие-то исчадия ада. Застенчивые исчадия — в дверях стоят, внутрь не проходят. Кстати, а кто допросил Кошку с улицы Кошки?

— Чирикалло, — оглянулись воробьи. — Из клана Пирамиды. Эй, где ты?

Одного воробья не хватало.

— Наши пропадают на глазах, — зашептали воробьи. — Скоро никого не останется. Жуткие вещи творятся в Риме.

— Теперь его придется спасать, — вздохнул было Самый Чирик, но тут прилетел взъерошенный Чирикалло и сказал:

— Кошка дала ценные показания! Нет, сначала она дала мне лапой… но я объяснил, что я не воробей, а инспектор уголовного розыска. Кошка сказала: «Ищите бронзовую птичку в подземелье Колизея. Они потащили ее к Василиску!»

Воробьиный галдеж тут же стих. Все в Риме со времен Нерона знали, кто такой Василиск.

— Я все равно полечу его спасать, — дрожащим голоском сказал Чивио. — А если я окаменею, вы поставите меня на площади Навона. Вот в заморском городе Питере есть бронзовый Чижик, а в Риме будет каменный воробей.

— В Риме будет жуткое количество каменных воробьев, — хмыкнул Самый Чирик. — Потому что мы летим все. На старт! Внимание! Взлет!

И воробьиная туча взяла курс на Колизей.

Глава 17

Дипломатия в действии

— А у нас в Питере тоже была богиня вредных испарений. Звали ее Кикимора Вонючка. Жила она где-то за Охтой, и в виде этих самых испарений испарялась по всему городу. От нее кашляли да болели. И вот однажды питерцам надоело: до каких пор мы будем подчиняться Вонючке? Долой кикимор, да здравствует здоровый образ жизни! И они изобрели противогаз. Это такой хобот, его на лицо надевают и дышат через него. Как у вашего мраморного слона на площади. И вот наступил вечер, пошла Вонючка по городу и видит: весь Невский в противогазах! Никто ее не нюхает! Расстроилась Вонючка, рассыпалась на молекулы и стала весенней коллекцией духов невской парфюмерной фабрики. А у питерцев с тех пор появилась традиция: по субботам гулять по Невскому в противогазах… ой, это я что-то того… ну, ладно, никто не проверит.

Мефитис слушала сказку с горящими глазами. Глаза горели красным, реже — синим.

— Жизненная история, — вздохнула она. — Ну, прямо все правда. Я вот тоже бывалоча как взлечу в сумерках с берегов Тибра, как расползусь по улицам Рима… все кашляют, все кривятся от моих испарений. А сейчас что? Сейчас любой завод по части вредоносности испарений меня за пояс заткнет. Я уж и не вылезаю, не позорюсь. Эх, да чего там! Лучше я тебе расскажу, как помогла одному воробью победить войско Юлия Цезаря.

Мефитис оказалась классной теткой. Она рассказывала анекдоты времен Нумы Помпилия, ругала Ромула, хвалила Нерона и имела только один недостаток: не ложилась спать.

Чижик рассудил, что скоро его стражи уснут, и он как-нибудь исхитрится и вылезет из клетки. В конце концов его бронзовый клюв — не картонный. Но увы! Мефитис развлекала его беседой, Портун размазался по дверце в клетке, Сумман в уголке точил свою молнию. Аий Локутий верещал через равные промежутки времени — забытые боги приноровились определять по нему, который час. Эйя с потерянным видом летала вокруг клетки. Либитина копала в углу могилку, по размерам — на некрупную птичку. За ширмой возился и чесался Василиск.

И вдруг в подземелье влетело что-то вроде бестелесной всполошенной курицы.

— Это кто? — поразился Чижик. — Душа невинно убиенной и сваренной наседки?

— Нет, это стриги, наши слуги, — пояснил Сумман. — Нечто среднее между зловещими мертвецами, летучими мышами, гарпиями и привидениями. Ну, чего надо?

— К Колизею приближаются тучи воробьев, — доложила летучая «курица».

— Ну и что, — не понял Сумман. — Может, у них того… перелет в Африку.

— Или брачный период, — мечтательно протянула Мефитис. — Я про любовь все очень уважаю.

— Мое дело предупредить, — пожала плечами «курица».

— Глупцы, — мягко сказал Василиск. — Они летят освобождать пленника… мы сейчас сделаем из них блюдо по рецепту императора Нерона. Помнишь, Либитина?

— А как же, — отозвалась богиня похорон. — Такое трудно забыть: пирог с воробьиными языками величиной семь на восемь, восемь на семь. Еле в зале поместился. А воробьиные языки жесткие. Сколько народу поутру поносом маялось — не сосчитать. Двоих даже схоронили, к моей радости. Правда, их болезнь только началась поносом, а окончилась кинжалом, хе-хе-хе…