Цезарь - Эдуард Геворкян

Миролюбием царь тоже не отличался. Войны Тарквиний вел с переменным успехом. Впоследствии ему ставилось в вину, что он действовал «совсем не по-римски», а хитростью и обманом, как писал Тит Ливий. Много времени спустя почти такие же обвинения были выдвинуты против Юлия Цезаря, и последствия могли быть весьма серьезными.

Вообще-то достаточно приглядеться к делам нескольких правителей или военачальников, чтобы заметить, как из века в век тянется довольно-таки монотонная цепь дворцовых интриг и внутрисемейных кровопусканий, игры честолюбий и жестоких расправ… У слабых умов может возникнуть — и, увы, возникает — соблазн «сжать» историю, объявить похожие события тождественными, одинаковыми, которые, мол, из-за разных переписчиков стали восприниматься как отличающиеся друг от друга.

Мысль о том, что человек в общем-то за последние тысячелетия не изменился и что одинаковые внешние условия порождают одинаковые поведенческие реакции, почему-то не приходит в их головы. Но не будем судить их…

Так вот, попытки захватить город Габию не удались, и тогда он пошел на хитрость. Его младший сын Секст перебегает к противнику, жалуясь на жестокосердного отца, уговаривает их начать боевые действия против римлян и сам принимает участие в набегах. Вскоре Секст настолько входит в доверие к властной верхушке, что легко устраивает междоусобицу, в результате которой старейшины города были почти все истреблены и Габия досталась Тарквинию без боя.

Секст был многообещающим молодым человеком. Возможно, ему удалось бы переплюнуть со временем своего отца, если бы довелось сесть в царское кресло. Хоть перед ним и властью находились старшие братья, младший сын с такими навыками и умениями легко избавился бы от этой досадной помехи. Но случилось так, что именно Сексту предстояло поставить точку на царском периоде римской истории.

В один из дней зловещее предзнаменование ввергло в панику царский двор: из деревянной колонны выползла змея. Сам Тарквиний к приметам относился довольно-таки цинично, но, чтобы успокоить домочадцев, отправил делегацию в Дельфы, к знаменитому Дельфийскому оракулу. И чтобы предотвратить ненужные слухи и сплетни, запечатанные таблички с ответами оракула должны были везти его сыновья, Тит и Аррунт. Самым примечательным для нас в их свите был племянник Тарквиния, неприметный Люций Юний Брут. Юноша себе на уме — пережив расправу над родственниками, он затаился и мудро решил притвориться тупым.

«С твердо обдуманным намерением он стал изображать глупца, предоставляя распоряжаться собой и своим имуществом царскому произволу, и даже принял прозвище Брута — Тупицы».[8]

Кстати, не исключено, что именно Брут впоследствии вдохновил Шекспира на создание Гамлета, вынужденного придуриваться перед убийцами своего отца. Шекспир вообще-то интересовался римской историей, а его произведение «Лукреция» в должное время вдохновило Пушкина…

Об этом чуть позже.

Получив ответы оракула, царские сыновья поинтересовались, кому из них достанется власть после Тарквиния. Ответ, как и полагается профессиональному оракулу, был расплывчатым и гласил, что тот, кто первым поцелует свою мать, тому и власть. Поскольку в Риме оставался еще третий брат — отчаянный Секст, то Аррунт и Тит решили вернуться домой как можно скорее и кинуть жребий, кому из них целоваться с матерью.

Предание гласит, что Брут, искусно скрывающий свои способности, догадался, что на самом деле пифия имела в виду землю — мать всех тварей, ее населяющих. Поэтому, дождавшись удобного момента, Брут как бы спотыкается, падает и касается губами земли.

Римляне же начали очередную войну и осадили город Ардеи, принадлежащий народу рутулов. Осада затянулась, и царские сыновья все больше времени уделяли возлияниям в своих шатрах в кругу друзей. Во время одной из вечерних пьянок у Секста Тарквиния разговор зашел о женах, и некто Коллатин, слушая пьяную похвальбу, заявил, что его жена лучше всех. И добавил, что можно прямо сейчас в этом убедиться, поскольку Рим недалеко. Разгоряченные вином юноши оседлали коней и ночью прибыли в город. И обнаружили, что царские невестки в отсутствие мужей пируют со своими подружками, а вот Лукреция, жена Коллатина, прядет шерсть.

То, что случилось далее, впоследствии составило сюжет сказок у разных народов, в которых рассказывается о бахвальстве мужа, коварстве друга и верной жене. Трудно сказать, Лукреция ли была прототипом таких историй, или же бытовая коллизия насколько типична, что воспроизводится в веках и странах с удручающей регулярностью. Да это и не важно. Но если в сказках логика сюжета ведет лишь к посрамлению злодея, в римской истории ситуация развивалась более масштабно и последствия имела глобальные.

Часть вторая

S.P.Q.R

Установление Республики

В 1830 году Александр Сергеевич Пушкин в записках о «Графе Нулине» написал следующее: «В конце 1825 года находился я в деревне. Перечитывая «Лукрецию», довольно слабую поэму Шекспира, я подумал: что, если б Лукреции пришла в голову мысль дать пощечину Тарквинию? Быть может, это охладило б его предприимчивость и он со стыдом принужден был отступить? Лукреция б не зарезалась, Публикола не взбесился бы, Брут не изгнал бы царей, и мир и история мира были бы не те. Итак, республикою, консулами, диктаторами, Катонами, Кесарем мы обязаны соблазнительному происшествию, подобному тому, которое случилось недавно в моем соседстве, в Новоржевском уезде».

Пушкин точно подметил один из ключевых моментов человеческой истории. Хоть он и перепутал Валерия Попликолу (Публиколу) с мужем Лукреции Коллатином, его вопросы бьют в одну точку — существует ли историческая предопределенность, или бесконечное множество вариантов составляют пестрый узор, сливающийся в серую ткань будней? Мы уже говорили об историческом детерминизме и, наверное, еще не раз будем возвращаться к этой проблеме.

Прав ли Александр Сергеевич и если бы в 509 году до P. X. не изгнали бы Тарквиния Гордого, то цари правили бы Римом не двести двадцать четыре года, а дольше? Вполне возможно.

Появились бы деятели, равные Сципиону, Катону, Гракхам, Сулле, Цицерону, Помпею, Крассу, Цезарю и другим… Неизбежно! Возникновение Империи было заложено в механизме функционирования Рима.

Грубые и невежественные пастухи, основав Рим, создали новую общность, представители которой отличались прагматизмом, экспансивностью, честолюбием, и при этом верностью традициям и готовностью стать «плавильным котлом» для любого чужеземца. Пассионарность, то есть одержимость, римлян неизбежно делала их силой, перед которой трудно было устоять разобщенным племенам и городам Италии. Другое дело, что одержимость является качеством сомнительным, опасным, особенно если она «осложнена» этрусским менталитетом, склонным к жесткости и даже жестокости.