Долгая и счастливая жизнь - Рейнольдс Прайс

— Майло, мы же на озере договорились, что ты спросишь.

Майло очнулся и спросил:

— Мама, у тебя что-нибудь найдется в смысле пожевать?

— На нас шестерых хватит, — отозвалась Мама, — и мы закусим, когда это племя уедет. (Мама имела в виду семейство Гаптонов, которое невозможно было насытить.)

Шел шестой час вечера. Озеро совсем опустело, если не считать какого-то незнакомого старичка на автомобильной камере, который заснул, укачавшись на воде, и проснулся, когда вода стала неподвижной, а в тени сосен почти уже никого не осталось, и если бы не вышка с подрагивающим трамплином да шаткая с виду деревянная горка-скат для детишек, то и не скажешь, что это озеро — место развлечений. Сигналом к разъезду послужило появление Сэмми, который вернулся с похорон все в том же синем костюме и подогнал грузовик прямо к самым ногам мистера Айзека, застегнул ему воротник рубашки, взял на руки и посадил в машину, потом погрузил креслице и кивнул в сторону Розакок. Она ответила ему кивком, и он уехал, а Майло сказал:

— Вот этот черномазый и погубил Милдред.

— Можешь доказать? — спросила Розакок.

— Нет, мэм, и твоя подружка Милдред тоже не смогла бы. Если лезешь под циркулярную пилу, где уж тут разобрать, который зубец тебя порезал.

Розакок судорожно глотнула, но ничего не ответила. Остальные тоже молчали. Разрядки ради они стали глядеть в сторону Гаптонов. Все Гаптоны, кроме Маризы, валялись на песке, но в доказательство, что не спят, усердно били на себе комаров. На самом же деле они просто тянули время, стараясь выяснить планы Мастианов: то и дело подымалась чья-то голова и поглядывала, не пахнет ли приглашением на ужин. От этого Майло просто взбеленился, и, когда заорал Фредерик, Майло сказал так, чтоб слышала Мариза:

— Титьку ему надо сунуть, вот что!

— И остальным тоже, — добавил Уэсли.

— Ш-ш! Тихо! — зашикала Мама.

И Сисси простонала:

— Он с полудня уже два раза сосал. Молчи, а то она опять грудь вывалит.

Наконец, потеряв надежду на бесплатный ужин, Гаптоны стали собираться домой. Мэйси поднялся и сказал:

— Поехали ужинать, — он бессмысленно махнул рукой в сторону Майло и пошел к своему грузовику. Семейство побрело следом, и, когда оно уселось в машину, Сестренка сказала:

— Ну все, Мама. — Мама оглянулась. Гаптоновский грузовик не трогался с места, но она решила, что теперь ничто не грозит, и вытащила рагу, цыплят и целую коробку яиц (нафаршированных еще с утра), до которых никто не дотронулся, кроме Майло.

Гаптоны так и стояли на месте — может, бензину в мотор перекачали, — но Мастианы, даже Сисси, уже набросились на еду, как вдруг Мама подняла голову и сказала: «О боже!» Из дверей раздевалки вышла Уилли Дьюк Эй-кок и направилась в их сторону. (Гаптоны, конечно, ждали ее, чтоб подвезти. Ее семья не поехала на пикник.) Она остановилась чуть поодаль и ласково поздоровалась с Мамой, а имя Розакок произнесла так, будто оно стояло в списке тяжелобольных, и спросила, можно ли ей поговорить минутку с Уэсли.

— Иди займись, старик, — сказал Майло, и Уэсли шагнул ей навстречу с глупой ухмылкой, а Уилли Дьюк ответила ему такой же ухмылкой, словно у них был какой-то свой секрет. И она стояла рядом, лицом ко всей группе, и что-то шептала Уэсли своим крохотным ртом.

Она так туго заплела свои мокрые волосы в косички, что брови были приподняты, словно от удивления, на красном лице выделялся совсем белый нос, и, как всегда, платье на ней точно с куклы-бебешки, она бы и на похороны в таком явилась (в жаркий день) — коротенькие рукавчики буфами на мускулистых руках и подол выше пухлых, со складками, колен.

Розакок не промолвила ни слова. Она проглотила то, что было у нее во рту, и поставила свою тарелку на землю. Кусок не шел ей в горло, словно его сдавило кулаком.

— Наподдай ей, Роза, — сказал Майло.

— Утихни! — бросила Розакок, и он утих.

Уилли Дьюк пошептала и пошла к машине, и, когда, Уэсли, ухмыляясь, вернулся ужинать, Роза не могла на него смотреть, но хмурым взглядом заставила молчать Майло, которого распирало любопытство. Уэсли ел с аппетитом и ни словом не обмолвился о наглом поведении Уилли Дьюк, а все остальные смотрели в землю, щипали травинки и вертели в пальцах сухие стебельки. Наконец Майло не выдержал:

— Много их еще у тебя, Уэсли?

— Кого? — спросил Уэсли, отлично понимая, о чем речь.

— Девок, что за тобой бегают. Наверно, они стоят вдоль всей дороги отсюда до Норфолка и ждут, когда ты проедешь мимо.

— А Майло спит и видит, как бы ему заполучить хоть парочку, Уэсли, — сказала Сисси, но Уэсли так и не ответил ни «да», ни «нет». А Розакок сидела, точно в рот воды набрав. В том-то и беда, что Уэсли никогда ничего не отрицает.

— Откуда ты знаешь, может, у меня их полный сарай, — сказал Майло.

— Ничего, голубчик, у Сисси теперь есть ключ от этого сарая. — И Сисси похлопала себя по животу, очевидно, он-то и был ключом.

Мама удивилась, как это у них языки поворачиваются говорить такое при Сестренке — при всех.

— Мы просто шутим, Мама, а тебя никто не просит встревать.

— А я не встреваю, можете не беспокоиться, сэр. Я о твоем брате думаю, как бы ему сегодня было хорошо здесь.

Уже несколько недель никто и не вспоминал о Рэто, и все на минуту притихли.

— Он и там небось как сыр в масле катается и ест сколько влезет, — сказал Майло. (Рэто уже четыре месяца служил в армии вестовым. Ему надоело работать на Майло, который командовал им на поле, и в начале апреля он улизнул в Роли, разыскал, где набирают в армию, и заявил, что желает быть солдатом. Его спросили, в каком роде войск он хочет служить, и он ответил: «В кальвалерии». Ему сказали, что кавалерии уже десять лет не существует, а вот как насчет инфантерии? Он спросил: «Это солдаты, которые пешком воюют?» Ему ответили, что да, и если он не возражает служить вестовым, тогда пожалуйста, и он сказал: «Ладно».)

— Меня не беспокоит, как он там ест, — сказала Мама. — Я его просто жалею, пропустил такие похороны, и сейчас там, в Оклахоме, в воскресный день да по такой жарище бегает, разносит вести. Рэто знал Милдред не хуже вас всех, а похороны, наверно, такие хорошие были, может, он в жизни таких не увидит.

— Что ж ты сама не пошла? Описала бы ему все как есть, — сказала Розакок, поняв, что Маме не терпится услышать про похороны, и не понимая, что она и вправду болеет душой за Рэто.

— Потому что мой долг — быть со своими.

— Перчить яйца для Майло так, что их в рот взять нельзя? Это, ты считаешь, твой долг? И отгонять мух от живота Сисси Эббот? И смотреть, чтоб Сестренка не заходила глубоко в воду? Очень рада, что ты твердо знаешь, что твой долг и что нет. — Все это Розакок выкрикнула тонким, срывающимся голосом, что случалось с ней редко — она сама всегда пугалась этого. Все краски схлынули с ее лица, кожа натянулась к ушам. А Майло подмигнул Уэсли.

У Мамы нашлось вполне естественное возражение:

— Ты-то чего важничаешь, не знаю. Ты же сама сказала, что не осталась до конца.

— Да, не осталась, и хочешь знать, почему? Потому что Уэсли не пошел со мной в церковь, а сидел снаружи и начищал свою машину, а в самой середине завел мотор и поехал кататься. Я думала, он совсем уехал, и выбежала за ним.

— Вот еще, каждый раз расстраиваться, если Уэсли на минутку отлучится! — сказал Майло. — Нам, котищам, иной раз нужно побродить по крышам.

Уэсли усмехнулся, но Розакок сказала:

— Майло, ты, оказывается, такой пакостник, каких я сроду не видела.

— Спасибо на добром слове, мэм. А твой дружок Уэсли?

— А я не знаю, какой он, мой дружок Уэсли. Я никогда не знаю, что он выкинет через минуту. Я даже не знаю, где мое место среди девушек, что стоят вдоль дороги отсюда до Норфолка.

Майло повернулся к Уэсли. Уэсли лежал на спине, глядя вверх, на сосну.

— Уэсли, где Розино место в строю твоих дамочек? — Я, как старший брат, имею право знать.

Уэсли не шевельнулся, будто и не слышал. Потом повернулся так круто, что с затылка посыпался песок, и без улыбки, в упор уставился на грудь Розакок, словно там был написан номер, указывающий ее место в веренице стоящих вдоль дороги женщин. Он не спеша обвел ее взглядом всю, с ног до головы, только не посмотрел в глаза, и, когда собрался было что-то сказать, Розакок вскочила и босиком побежала к озеру.

— Чем ты ее обидел, Уэсли? — спросила Мама.

— Ничем, миссис Мастиан. Я ей ни слова не сказал. Она сегодня весь день какая-то чудная.

— Батарейки, — сказал Майло. — Батарейки в ней разрядились. Ты ведь умеешь заряжать старые батареи, да, Уэсли?

Мама, не удостоив его вниманием, сказала:

— У девочки сегодня такой грустный день, что вам и не понять.

— С чего это он такой грустный? — спросил Майло.

— Потому что похороны.

Сисси сказала, что она не заметила, чтобы Мама на кого-нибудь действовала успокоительно, а Майло заявил: