Мартин Заландер - Готфрид Келлер

— Вот то-то и оно; дети слишком одиноки!

— Но, дорогой мой, — возразила она, — дети же весь год находятся среди сотни других, а стены в их классных комнатах сплошь увешаны картинками, в том числе множеством изображений птиц, и они знают их названия! Что же до живых птиц, то я девочкой как раз в силу незнания пережила кое-что запавшее в душу. Однажды воскресным вечером, после урока пения, я совершенно одна шла по холму домой и на вершине присела отдохнуть. Напротив лежал еще один лесистый холм, а среди его деревьев, распевая, пряталась неведомая мне птица, пела она так прекрасно, так чудесно, в особенности благодаря покою и уединенности, что меня вправду взяло за сердце, даже слезы набежали. Я рассказала об этом дома, очень мне хотелось узнать, что же это была за птица. Все терялись в догадках, один мальчик, который умел подражать птичьим голосам, свистел так и этак, каждый раз называя соответствующую певчую птицу; однако ж ни одна песня не походила на ту, что я слышала. Теперь, спустя столько лет, в свободные минуты я по-прежнему слышу незримую певунью и радуюсь, что так и не узнала, кто она, а потому навек сохранила в памяти торжественность тех вечерних минут.

— Ты уже рассказывала мне об этом, — засмеялся Заландер, — история весьма симпатичная, не спорю! Но коли это аргумент против изучения подобных вещей, то я должен призвать тебя к порядку, госпожа иезуитка! Возвестница таинственного и неведомого!

— Будет тебе, ты прекрасно понимаешь, я имела в виду совсем другое, педант несчастный!

Шуточная перепалка обернулась серьезной беседой о целях и пределах воспитательного общения с детьми, но храбрая женщина, выказывая внимательное участие, с честью выдержала сей экзамен. Глядя на бегущих впереди детей, супруги забыли о настоящем и, окрыленные надеждами, устремили взоры в грядущее, которое мнилось им чуть ли не столь же прелестным, как неведомая певунья г-жи Марии.

Так они прошли изрядное расстояние и спустились в лесную долинку, где протекал красивый прозрачный ручей, мчавший свои щедрые воды по пестрым камням наносов и осыпей. В овальной заводи с замшелых глыб низвергался небольшой водопад, выныривая прямо из молодой буковой поросли, и Мартин Заландер тотчас узнал уютный уголок.

— Давайте-ка присядем вон там, отдохнем, — сказал он и окликнул детей, указывая им дорогу. Г-жа Мария тоже пришла в восторг от долинки и бодро поспешила вниз по крутой, кое-где засыпанной камнями тропе. Давным — давно ей не случалось бывать на природе, просто так, без всякой иной цели, кроме самой прогулки. На берегу ручья им оставалось только обогнуть довольно крупный выступающий обломок скалы, за которым и пряталось превосходное тенистое местечко. Бежавшие впереди дети вдруг замерли, а отец с матерью, подойдя к ним, увидели мужчину, который босиком, в подвернутых брюках, без сюртука стоял в воде и шарил под камнями, разыскивая раков. На берегу, на сухом плоском камне, лежали несколько маленьких снулых форелей возле посудины из тех, какие носят с собой рыболовы, и открытой ботанизирки, в которой виднелись завернутые в бумагу съестные припасы. В защищенном месте охлаждалась в ручье бутылка вина.

— Место уже занято, — негромко сказал Заландер, — идемте дальше! — Он зашагал по узкой тропинке между раколовом и его снаряжением, семья следовала по пятам, первой шла жена. Тут человек в ручье выпрямился, глянул по сторонам. И был это г-н Луи Вольвенд, видимо, он тихонько здесь развлекался.

От неожиданности оба остолбенели, так что волны ручья слегка вспенились вокруг Вольвендовых ног, а за спиною Заландера тесной кучкой сбилось его семейство. Как зачастую бывает, пострадавший от несправедливости снова смутился больше другого, а Вольвенд, с изумлением узрев перед собою заландеровское семейство, выпрямился во весь рост, поднес руку к шляпе и воскликнул:

— Ах! Приветствую!

— Ты даешь здесь аудиенции? — наконец сказал Заландер, не двигаясь с места.

— Как тебе угодно! — отвечал Вольвенд. — Куда же мне нынче податься, как не на лоно матушки-природы? Некоторым образом нынче у меня торжественный день, я вступаю на путь мученичества нашего столетия как жертва взаимосвязей, жертва борьбы за существование! Нынче обо мне напечатано в официальном бюллетене, и вот первый результат: я поневоле лишился своего скромного местечка в кофейне и безобидной карточной партийки за кофе; так требует этикет, покамест не схлынет потоп досужих сплетен! Ты ведь знаешь, друг Мартин, я с незапамятных времен служу благородному идеализму, и теперь он мне весьма пригодился, позволяет искать утешения в столь идиллических предметах, что явлены здесь!.. Ах, любезная сударыня! Прекрасная дама, со всем почтением приветствую вас спустя столь долгое время…

— Вольвенд, вы не можете говорить здесь с нами о ваших делах; при наших детях подобные разговоры не к месту! Им это слушать незачем! Прошу тебя, дорогой Мартин, идем отсюда!

С этими словами г-жа Заландер взяла мужа за плечо. Мартин покорно отвернулся и молча продолжил путь; Мария немного посторонилась, пропуская детей вперед, а затем, уже не оглядываясь, последовала за ними. Ей пришлось подобрать юбки, чтобы пройти меж разложенных на берегу вещей Вольвенда, в том числе чулок и сапог, и не задеть их.

Тот стоял в ручье, словно окаменев. В лице и голосе женщины, несмотря на ужасную недвижность, сквозила такая пронизанная презрением суровость, что его едва не захлестнул страх, уж не существуют ли помимо конкурсных судей и собраний кредиторов и силы куда более высокие. В воде ему сделалось неуютно, он выбрался на берег и поспешно обулся, чтобы, по крайней мере, тверже стоять на ногах. Потом подобрал трех-четырех пойманных раков, которые успели сбежать из ведерка и устремились к воде. А в конце концов, дабы оправиться от смехотворного бабьего выпада, вытащил из воды бутылку и с нею и ботанизиркою устроился на плоском камне.

Однако он снова прервал свой полдник. Как эта женщина посмела назвать его не господином Вольвендом, а просто Вольвендом, будто он слуга или тряпичник какой! Более же всего его занимало упоминание о детях. Разве он сказал что-нибудь непристойное, чего им слышать нельзя? Вовсе нет! Он произнес скорее прекрасные, возвышенные слова, хоть и не вполне искренние. Лучше бы Заландер бранился, тогда бы он разъяснил ему правовой параграф, так нет же, Заландер благоразумно молчал.

Эта женщина решительно разрушила Вольвендову идиллию, и он собрался уходить, но выбрал другую дорогу, не ту, по какой ушли Заландеры.

Семейство между тем снова поднималось вверх по склону и несколько минут не говорило ни слова, пока Мартин не рассмеялся, вспомнив короткую речь жены.

— Круто ты с ним обошлась! — воскликнул он. — Как, черт возьми, тебе пришло на ум назвать его просто Вольвендом?

— По-моему, так в тюрьмах говорят с арестантами, а он, на мой взгляд, ничуть не лучше!

Ее сей инцидент словно бы тоже слегка развеселил, а Мартин снова посмеялся, подумав о том, с какою хитростью банкрот избегал кофеен, чтобы глубоко в лесу на него нашлась управа. После некоторого молчания, когда жена наконец могла идти с ним рядом, он заговорил снова:

— Не знаю, я все же иной раз испытываю сомнения: может, он скорее глупец, нежели дурной человек, хотя глупец опасный!

Г-жа Мария в ответ лишь тихонько вздохнула и тем самым пресекла дальнейшие рассуждения. Дети сновали в зарослях то справа, то слева от тропинки, но супруги уже довольно долго шли рядом молча. Мартин наконец углядел дорогу, ведущую прямо к вершине.

— Вот здесь, если не ошибаюсь, мы выйдем на отличную смотровую площадку. Коли ты не против пройти еще немного, то можно отдохнуть там, наверху, под открытым небом, а не в той низине, где нам помешало это чудовище, и я, пользуясь случаем, полюбуюсь родными краями.

— Конечно, я не против, ведь уже недалеко осталось, мы раньше бывали там раз-другой.

Они поднялись на вершину, откуда действительно открывался на восток и на север земной простор, теряющийся в мареве дивных синих далей. Супруги сели на скамью под высокими елями и глазами тотчас принялись искать средь верениц отлогих возвышенностей и тулящихся меж ними полей родные места, словно бы различая на солнечном склоне то белую церковь, то школьное здание. Заландер подозвал детей, показал им панораму.

— Я читал, что в последние годы в школах ввели что-то вроде краеведения, и как у вас с этим обстоит? Что там за края?

Дети знать не знали, только старшая девочка назвала место их проживания, округ Мюнстербург, и знала, что всего таких округов двенадцать.

— Отлично! Раньше их называли волостями, до того — фогтствами, а еще раньше — барониями и графствами. — Одно такое он обрисовал, проведя указательным пальцем вдоль значительной части горизонта. Проснувшиеся исторические воспоминания начали цепляться одно за другое, пока из них не возникло настоящее, и все это словно бы еще больше преображало в его глазах зримые окрестности.