Темное дело (сборник) - Кубаев Рауфжон Джамилович

Вячеслав Сергеевич с любопытством за всем наблюдал.

— Видишь ли, мамочка, — ответил ей он. — Эти люди, которые по странной прихоти судьбы стали нашими начальниками, не могут отказать себе в удовольствии побыть нашими начальниками. Этот плебс даже не понимает, что, действуя таким образом, он приносит ущерб фирме и ее репутации.

Фу-у! Нечто подобное, в сущности, я и предполагал относительно загадочного спутника Вероники. Раскрывал он рот редко, но когда раскрывал, хотелось, чтобы он его тут же закрыл. Не уверен, что повторил его небольшой монолог слово в слово, но за точность смысла ручаюсь.

— Ты думаешь, что его накажут? — спросила его Вероника.

— Не думаю, — покачал он головой. — В отношении причины смерти этого несчастного, я думаю, ты права. Это инфаркт, хотя от случайностей криминального характера в наше неустойчивое время никто, как ты понимаешь, не застрахован. Но беда не в этом. Беда в том, что происшествие это, как мне представляется, вовсе не входило в планы организаторов нашего круиза. Оно, повторяю, может нанести непоправимый ущерб репутации фирмы. Это, очевидно, переполошит их так, что у них атрофируется чувство самосохранения. И они начнут делать глупости.

— Глупости? — переспросил я, утомленный его монологами. — Какие, например?

— Они уже их начали делать, — ответил Вячеслав Сергеевич, кивая в сторону Левы Яйцина. — Вместо того, чтобы успокоить пассажиров, они отдали ситуацию на откуп этому садисту и недоумку, прошу прощения за резкость суждений. Посмотрите на него: он явно наслаждается ситуацией, чувствуя себя в центре внимания.

Словно почувствовав, что разговор идет о нем, Лева Яйцин решительным шагом подошел к нам.

— Здравствуйте, — сказал он бодро. — Кто из вас Григорий Лапшин?

При этом он почему-то таращился на Веронику.

— Вы, очевидно, считаете, что Григорий Лапшин — это я? — спросила у него актриса.

Он перевел взгляд на ее спутника.

— Кто вы такой? — спросил он у него, игнорируя Веронику.

— Я не Лапшин, — лаконично ответил Вячеслав Сергеевич.

— Я Лапшин, — вмешался я наконец. — А в чем, собственно, дело?

— Дело в шляпе! — захохотал Лева. И тут же осекся. — Это я шучу, — пояснил он.

— Понятно, — сдержанно сказал я.

— Значит, так, — не смущаясь, говорил Лева. — Эти две шалавы, — он мотнул головой в сторону Раечки и Стеллы, — сказали, что перед завтраком вы познакомились с покойным. Это правда?

— Правда. Ну и что?

— Вам не кажется странным, что человек, который с вами только что познакомился, вдруг умер?

— Меня это потрясло, — признался я. — Дальше?

— Что — дальше? — на мгновение растерялся Лева.

— Ну, познакомились. Ну, умер. Дальше? Вы ведь, по-моему, на что-то намекаете?

Лева Яйцин пристально на меня посмотрел.

— На воре шапка горит? — спросил он вдруг.

Я вздохнул.

— Да, это я отравил Романа Левита, — убитым голосом произнес я. — Он хотел присвоить принадлежащие мне нефтяные разработки. У меня больше не было выхода.

— Как вы можете так шутить? — с укором смотрела на меня Вероника. — В такую минуту?

— А мне кажется, я его понимаю, мамочка, — откликнулся на ее слова Вячеслав Сергеевич. — Он, понимаешь ли, не шутит. Это своеобразная защита от хама.

Лева Яйцин остолбенело смотрел на них обоих.

— Это кто — хам? — спросил он Вячеслава Сергеевича тихим голосом, в котором звучали ненависть и угроза.

— Ты думаешь? — с сомнением смотрела на меня Вероника, продолжая разговаривать со своим спутником.

— А тут, мамочка, даже и думать нечего, — отвечал ей Вячеслав Сергеевич. — Это, в принципе, видно невооруженным глазом. Только так он может поставить на место зарвавшегося плебея.

Я восхищался ими обоими. Вячеслав Сергеевич, конечно, был прав, я действительно защищался от Левы единственным доступным мне средством. Моя центральная нервная система ограждалась от Левы только таким способом. Все это верно, но суть, дорогие мои, не в этом. Повторяю, я восхищался моими спутниками и, не сочтите за кретинизм, гордился ими.

Они даже не делали вид, что для них Левы Яйцина не существовало. Для них ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не существовало Левы Яйцина. В природе. В окружающей среде. Вообще в пространстве. Не бы-ло!

— Браво, — сказал я вполголоса.

Оба с удивлением на меня посмотрели — они и не поняли, что я имею в виду. Да я, честно говоря, был бы разочарован, если бы они поняли.

Но самое интересное во всем этом было то, что Лева тоже понял: его не то, чтобы не замечают, — даже сама мысль о его присутствии не допускается, если речь идет об этих двух людях. Нет, умом он вряд ли это понял, но естество его, на котором, видимо, он и выбился в начальники, подсказало, что ловить в нашей компании ему больше нечего и некого. Правда, напоследок он все-таки посмотрел на меня и сказал:

— С Вами, Лапшин, разговор будет отдельный.

И ушел.

— Все-таки это довольно грустно, — задумчиво проговорила Вероника. — Я никак не могу привыкнуть к мысли, что жизнь наша порой зависит не от нас самих, а от чьего-то идиотского решения.

Вячеслав Сергеевич стал ей что-то говорить, но я его уже не слушал. Не от неуважения, помилуй Бог, какое может быть неуважение к этим замечательным людям, — просто мои глаза в это время были прикованы к дверям.

Растерянно озираясь по сторонам, на пороге стояла Рябинина. Глазами она зыркала по сторонам, явно ища кого-то и от радостного облегчения я чуть не запел.

Я знал, кого она искала. Впрочем, отдаю на отсечение пишущую руку — вы тоже догадались, кого она искала.

Юлия Рябинина искала единственного человека, который мог бы ей сейчас помочь, объяснить, что происходит.

Меня.

2

— Где Сюткин? — спросила она меня, едва я к ней приблизился.

— Кто?!

Я был так ошарашен, что не смог совладать со своим лицом. Нужно отдать ей должное, она ничего не сказала по этому поводу, только торжествующая улыбка едва скользнула по ее губам и почти моментально исчезла.

— Сюткин, — повторила она, серьезно глядя на меня.

— Понятия не имею, — индифферентно ответил я. — В Мурманске, наверное. Ты же забрала у него аккредитацию.

— Не я забрала, а он отдал, сам, — поправила она меня.

— Один хрен, — сказал я, — что в лоб, что по лбу.

— Ошибаешься, — загадочно проговорила она и, развернувшись, пошла к выходу.

На пути ее вырос Лева Яйцин.

— Одну минуту, — решительно остановил он ее. — Вы только что разговаривали с Лапшиным. Вы давно его знаете?

Выражения ее лица я не видел: она стояла спиной ко мне. По тому нетерпению, которое было написано на морде Левы, я понял, что она каким-то образом его игнорирует. Но вот она медленно повернулась. Я чуть не расхохотался, несмотря на трагичность обстановки. Лицо Юлии Рябининой выражало такое брезгливое недоумение, словно с ней заговорила мокрица.

— Лапшин, — смотрела она на меня. — Я что — должна терпеть и это? По-твоему, это — смешно?

— Юль, — я испугался, что она сочтет Леву моим единомышленником. — Это начальник охраны и безопасности. Яйцин.

— Кто?!

— Яйцин.

— Не смешно, Лапшин.

— Слушай, Юля…

Я рассказал ей о случившемся и показал на тело, которое так и лежало в окружении нескольких человек и на которое она не обратила внимания. Понимаю, что звучит это малоубедительно, но именно так все и было: Рябинина не увидела труп, когда вошла. Вы вольны верить в это или не верить, но на всякий случай скажу, что Лева Яйцин, например, не поверил.

— Вы хотите сказать, что только теперь заметили труп? — недоверчиво спросил он.

Юлия посмотрела на меня:

— Я должна ему отвечать?

— Он уполномочен, — пожал я плечами.

Она, наконец, обратила внимание на начальника охраны и безопасности Леву Яйцина:

— Я вошла в этот зал с одной единственной целью, — сказала она ему. — Найти одного знакомого. — Она кивнула на меня, — одного нашего общего знакомого. Когда я что-то ищу, остальное меня не интересует. Это свойство моей психической организации, если вам это что-то скажет. Таким образом и получилось, что я не обратила внимания на тело. Вы удовлетворены моим ответом?