Испанский дневник (Том 2) - Михаил Кольцов

Подготовка сражения должна занять еще неделю. Я решил, наконец, выехать из Мадрида на несколько дней. Я не отлучался отсюда с семнадцатого октября. Теперь, кажется, можно. Если что-нибудь стрясется, успею вернуться.

Мы выехали с Дорадо по валенсийской дороге и около Таранкона свернули на юг, в Ла-Манчу.

Мадрид остался позади, и только в эту минуту я по-настоящему понял, в какой опасности этот город, как он оторван от мира, какую странную, печальную и горестно-славную судьбу избрали себе сотни тысяч людей, живущих среди этих стен, на этих улицах, среди этих траншей и баррикад.

3 февраля

Уже темнело, когда по избитому, запущенному шоссе мы стали подъезжать к деревне. Секретарь районного комитета всю дорогу предлагал отведать яблоко из его кошелки; он медленно рассказывал о чистосортных семенах, о тягловой силе, о ремонте инвентаря, о том, что из области обещали прислать трактор, да так и не прислали, о том, что газеты приходят с невозможным опозданием, что очень хромает допризывная подготовка и что этот вопрос упирается в кадры.

Поле холмилось волнистыми грядами, вдали забелели дома. Значит, можно будет лечь, дать отдохнуть больному плечу, немного поспать. По дороге шли две крестьянки в расшитых рубахах, в платках на голове; навстречу нам ехала еще одна, тоже в платочке, верхом. Но верхом не на коне, а на осле. И это напомнило, что девушка верхом может быть Дульцинеей, настоящей Дульцинеей Тобосской, обожаемой дамой хитроумного и несчастного идальго Дон Кихота Ламанчского, и что мы не на Тереке и не на Кубани, а в Ла-Манче, что деревня впереди - это и есть деревня Эль Тобосо Кинтанарского района Толедской области. Секретаря зовут Грегорио Гальего, он никогда в жизни не выезжал из Ла-Манчи, с большим трудом может представить себе Кубань и был бы сам несказанно удивлен, встретив там дивчин в платочках, совсем как в Кинтанаре.

Эль Тобосо встретило нас хмуро. Дома стояли неприступные, без огней, маленькие двух - и трехэтажные крепости. На тяжелых церковных воротах висели средневековый замок и картонный плакат: "Народный склад антифашистского зерна". Длинная очередь хозяек в черных платках змеей загибалась за угол и входила в бакалейную лавку. Продавали шоколад для питья, полфунта на душу. В деревне было чисто, как на пасху, все подметено, все прибрано и гладко. Мадрид вспомнился как огромный замусоренный бивуак.

Алькальд принял нас вежливо и осторожно. Он грелся у огромной медной жаровни; легкий дым от углей поднимался к прокопченным бревнам потолка; в конце пустынной, низкой комнаты на каменной скамье, под доской со старыми, пожелтевшими декретами, сидели крестьяне с трубками и молча слушали наш разговор.

Сначала были затронуты общие и политические темы. Алькальд рассказывал, что времена, конечно, трудные, но деревня Эль Тобосо переносит их без всякого недовольства и вся, как один человек, предана нынешнему законному правительству. В частности, он, алькальд, прилагает все усилия, чтобы Эль Тобосо было примером лояльности и послушания властям. О себе самом алькальд объяснил, что формально он республиканец, но по убеждениям коммунист, хотя весьма не чужд и анархистским идеям. На вопрос же, как он относится к социалистической партии, подчеркнул, что и этой партией всегда восторгался. Да разве можно быть коммунистом, не будучи социалистом и республиканцем! Из двух с половиной тысяч жителей Эль Тобосо только тысяча сто участвовали в февральских выборах прошлого года. Из них двести голосовали за партии Народного фронта, а девятьсот, алькальд тяжко вздохнул, голосовали за правые и фашистские партии. После мятежа и начала гражданской войны пятнадцать человек было арестовано, человек одиннадцать скрылись. Остальные, по мнению алькальда, поняли свои ошибки и сейчас, как он выразился, дышат одной грудью с государством.

Эта часть беседы, видимо, была самой стеснительной и щекотливой для алькальда. Он то зябко потирал руки над жаровней, то вытирал пот со лба, то многозначительно хмурил брови, то плутовато хихикал и очень обрадовался, когда его отвлек приход очень молодой, очень высокой и очень грустной девушки.

- Вот вам, - оживленно сказал алькальд, - вот вам один из многих экземпляров знаменитых тобосских дульциней! Раньше сюда приезжали туристы, а теперь некому любоваться на здешнюю красоту.

Со своей стороны я попробовал быть галантным, культурным кавалером и заверил девушку, что давно мечтал увидеть ее, прославленную в бессмертном творении Сервантеса. Но красавица не поняла ни меня, ни алькальда. Она была неграмотна, как девяносто процентов жителей Эль Тобосо, как сорок процентов всего населения Испании. Девушка пришла просить ордер на кило мяса для своего больного отца, деревенского плотника.

Алькальд мягко улыбнулся.

- Ты ведь знаешь, что я не врач. А ведь только врач может определить болезнь твоего отца, вынести суждение, требует ли эта болезнь лечения элементами, которые содержатся в мясе домашних животных, или, наоборот, таковое мясо может осложнить болезнь и даже привести ее к крайне печальному исходу. Принеси мне, малютка, справочное свидетельство от врача, и я распоряжусь о выдаче желаемого тобою мяса.

Девушка ушла, печально поклонившись. Алькальд заметил, что население еще не вполне сознательно и ему приходится разъяснять простые вещи. После этого мы перешли к хозяйственным вопросам.

Земли вокруг Эль Тобосо принадлежат большей частью богатым крестьянам и мелким помещикам. Здесь очень мало хозяйств без пятерых, или трех, или хотя бы двух батраков. Было и несколько крупных помещиков, но все они удрали к фашистам, и их имения, около двух тысяч гектаров, община конфисковала. На этих землях, как торжественно сообщил алькальд, устроен колхоз.

- Сколько хозяйств входит в него?

Этого алькальд сказать не мог.

- А кто знает? Кто руководит колхозом?

Ответ надо было понимать в том смысле, что конфискованной землей управляет комитет Народного фронта из представителей от всех местных партий. Что же касается разных частностей, вроде полевых работ, разделения труда, использования лошадей и всякого прочего, то на это при комитете есть технический руководитель, фамилии которого алькальд не помнил.

Мы потеряли почти час на то, чтобы найти технического руководителя. Это оказался маленький мужчина, очень смышленый, с властными оборотами речи. С первых же слов выяснилось, что не комитет Народного фронта, а лично он заправляет всеми делами того, что в Эль Тобосо называют колхозом. С помощью батраков и бедных крестьян, используя конфискованных мулов, инвентарь и семена, он провел еще в декабре и январе вспашку и посев пшеницы, овса и ячменя, а теперь подготовляет прополку полей. Рабочих и их семьи он кормит, хотя весьма скудно. Сначала кормил по одинаковому пайку, а сейчас завел нечто вроде трудодней или, вернее, сдельной натуральной оплаты за каждую работу. Сейчас он договаривается с народом насчет резки лозы на виноградниках и окапывания оливковых деревьев.