Искры - Раффи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я сама ее побью и велю, чтоб не смела говорить глупости, — успокаивала ее мать.
— А ты лучше отрежь ей язычок, тетенька, вот она и перестанет говорить глупости…
— И отрежу, — улыбаясь сказала мать.
Но Маро уже раздумала. Ей кажется слишком жестоким наказанье только что предложенное ей для Марии.
— Нет, тетенька не нужно резать ей язычка, а ты просто скажи, чтоб она больше не говорила таких глупостей, а то я сама вырву у нее волосы.
Мать обняла ее и поцеловала.
— А как хорошо в снегу, тетенька! Бежишь, бежишь и падаешь. Падаешь, а не больно! Тетенька, когда же наш пруд покроется льдом?
Эти слова относились к маленькому пруду, который был недалеко от нашего домика и на котором мы зимой играли и катались.
Мать спросила:
— А тебе не страшно было идти к нам?
— Чего мне бояться? — гордо ответила Маро. — Ведь чертей теперь нет, волков тоже — все они спрятались от холода в своих норах. Я не Мария. Это она трусит. Посмотри, посмотри тетенька, Фархат, посмотри как она дрыхнет! Разве можно в такую рань спать?
При этих словах она скорчила такую презрительную мину, что трудно было удержаться от смеха. Потом она вырвалась из объятий матери, подлетела к спящей Магдалине и, крепко ее поцеловав, схватила Марию за волосы и так сильно потянула, что та взвизгнула и в ужасе вскочила с постели. Увидев своего кровного врага, она с яростью накинулась на Маро.
— Ты чего тут безобразничаешь, черная сатана!
Полусонная она схватила было Маро за горло, но та оказалась проворней и, повалив ее на подушку, стала душить. Я бросился их разнимать, но Маро сама отпрыгнула, как кошка и, выбежав в переднюю, исчезла. Мать была в недоумении, не знала смеяться или сердиться. Она велела мне проводить эту «дочь демона».
Я быстро выбежал во двор, но ее уже там не было. Побежал я на улицу и тут заметил, как Маро подбегала к огромной фигуре какого-то человека.
Это был ее отец.
— Как ты отпускаешь такую маленькую девочку одну? Гляди какая ночь! Метель, тьма — ни зги не видать. — серьезным и важным тоном сказал я ее отцу.
— Ничего пускай привыкает, — небрежно бросил он и отошел.
Его холодный и жестокий ответ мне показался странным. К чему же должна привыкнуть эта девочка? Неужели к тому, чтоб одиноко бродить в бурную морозную, темную ночь? Я не понимал смысла слов, брошенных ее отцом. «Что за суровое и странное воспитание девочки», — думал я. Маро и без того была дика. Каждый pаз, когда она приходила к нам, дело не обходилось без того, чтоб она кого-нибудь не укусила или не исцарапала. Поэтому ее последняя проделка нисколько не удивила нас. Она была большая проказница, но мы все очень любили ее, эту полную жизни, веселую девочку.
Ее вражда с Марией имела свою историю. Дело в том, что когда-то Мария назвала ее цыганкой. И вот, этой обиды она не могла простить Марии, хотя, говоря по правде, кличка, данная Марией, была очень удачна, так как очень многим она походила на цыганку. Маро не выносила, когда напоминали ей о том, что она черная и, что у нее темные горящие глаза, похожие на глаза гадалок-«цыганок». Она бесилась, когда ей говорили, что такие курчавые волосы как у нее, бывают только у арабов. Даже не надо было ей прямо говорить об этом, достаточно было косвенно намекнуть, и она уже злилась. Достаточно было например сказать, что у Марии лицо белое и что волосы у нее золотистые. Этого было достаточно, чтоб Маро обиделась и вспыхнула гневом. Ей не нравилось даже то, что она носит то же имя, которое носит и Мария. Поэтому она была очень довольна, что ее называли не Марией, а уменьшительным именем — Маро. Это служило ей утешением.
Ко мне тоже она относилась не очень дружелюбно. Когда я сердил ее, она готова была растерзать меня, но чувствовала, что я сильнее ее и, поэтому, только грозила, что ночью придет и задушит меня.
Но зато, она очень любила Магдалину, так как та обладала чрезвычайно легким характером, всецело подчинялась ее влиянию и склонялась перед ее властолюбием. И белое лицо, и золотистые волосы Магдалины не сердили ее и как будто не напоминали ей о ее черноте.
Мы уже заранее знали, что находится в узелке, который она принесла. Там была жареная дичь с хлебом. Ее отец часто присылал нам такое угощение, несмотря на то, что сам он жил в крайней бедности.
Когда мы позвали Марию ужинать, она злобно заявила, что скорее она умрет с голоду, чем прикоснется к подаянию, которое носит эта «черная сатана».
Но мать охотно принимала эту помощь от человека, которого даже не знала лично, который ни разу не переступал нашего порога, хотя и был нашим ближайшим соседом.
О его бедности мы знали лишь по рассказам Маро, которая часто бегала к нам. Ее отец почти каждый вечер присылал нам еду из того, что у него бывало. Но никто из наших соседей не знал об этом, так как он это делал тайно.
Отца Маро звали Аво. Его настоящего имени я не знал. Это был настоящий богатырь. Он занимался охотой. В нашем городе он появился несколько лет тому назад в холодный зимний день, совершенно одинокий, как беглец. Затем постепенно собралась и его семья. Она была невелика. Она состояла из самого охотника, его дочери Маро, слуги по имени Мхэ, женщины по имени Хатун, которая занималась его хозяйством и какого-то парня по имени Асо. Кем были эти люди и откуда явились — никто не знал. Но про охотника в нашем городе рассказывали удивительные истории. Говорили, будто он приехал из Восточной Армении, где он был очень знатным человеком. Рассказывали будто он много воевал с курдами и что им убито столько курдов, сколько у него волос на голове. Трудно было судить насколько правдивы были эти рассказы. Мы наверное знали только то, что охотник Аво необыкновенно добрый и отзывчивый человек, что он лучший из наших соседей. Но многие его почему-то ненавидели и сторонились от него, как от страшного злодея. И то правда, что
