Орли, сын Орлика - Тимур Литовченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не волнуйтесь, молодой человек, вам подыщут место таким образом, чтобы вы могли одновременно продолжать университетские занятия.
– Благодарю, ваше величество!
Григорий буквально взвился со стула, но поклониться в знак благодарности так и не успел, поскольку король остановил его властным жестом и продолжил:
– Погодите, это еще не все… Учитывая особое положение благородной семьи верного моего соратника и храброго приятеля гетмана Филиппа Орлика, я решил назначить его семье специальный пенсион согласно статусу. Прошу вас, канцлер, лично проследить за исполнением. Лично проследите, понятно? Ведь это – мой королевский дар единомышленникам и верным слугам шведской короны.
Потом воздел вверх указательный палец правой руки и закончил:
– Запомните мои слова, молодой человек: когда-нибудь вы станете выдающимся дипломатом… при ваших знаниях латыни и некоторых других талантах! Это говорю вам я – Карл XII, Божьей милостью король славной Швеции… Вот теперь сказано все, что нужно. Теперь можете благодарить, разрешаю.
Григорий не поскупился на поклоны и комплименты. Король замер на троне в величественной позе античного бога, канцлер наблюдал за обоими с нескрываемым удивлением – поскольку так и не понял, что же произошло прямо у него на глазах. Хотя ясно почувствовал: что-то таки произошло…
После Миллерн провел юношу назад во внутреннюю комнатушку, подтвердил, что теперь не только юный Густав, но и сам шведский канцлер от своего имени приглашает юного гетманыча Орлика на празднование Рождества. Добавил на прощание:
– Не знаю, каким именно образом вы приворожили его величество. Но, без сомнения, нужно иметь незаурядные таланты и характер, чтобы добиться такого…
Возле дворцовых ступенек Григория ожидал экипаж: Миллерн распорядился отвезти его домой. Однако юноша приказал кучеру ехать в другое место, на окраину… туда… туда!..
Да, прежде всего о сегодняшнем успехе хотелось сообщить совсем другим людям… Пожилому казаку и его красавице-дочери. Ведь в ближайшее время Григорий надеялся назвать Семена Пивторака вторым отцом, а его доченьку, красавицу Софийку – любимой женой! Теперь, когда сам король Карл распорядился подыскать юноше доходное место, не грех и сватов засылать. Э-э-эх, и ушкварят же они свадьбу! Узнает шведская столица, как умеют гулять казаки!
Впрочем, овеянный мечтами дом на окраине, так часто грезившийся во сне, выглядел с улицы нежилым, потому что все подходы к нему напрочь замел густой снег. Было уже темно, поэтому только подъехав совсем близко, юноша убедился, что даже дымок над дымовой трубой не вьется. Приказав кучеру подождать, Григорий подбежал к дверям и принялся изо всех сил колотить в них кулаками. Ответа он так и не получил, кроме печального эха… Интересно, что это значит?!
Предчувствуя недоброе, юноша обошел вокруг дома, присел около штабеля дров, разгреб снег возле крайнего чурбана, отодвинул в сторону дощечку, начал искать в тайнике…
Слава тебе, Господи – там и в самом деле лежал небольшой кожаный мешочек.
А в нем – бумага!
Весть от любимой…
Но…
Нет-нет, что-то не так! Почему-то слишком толстым казалось на ощупь письмо в мешочке… Софийка плохо знала грамоту (и Григорий надеялся исправить этот ее недостаток), а потому обычно едва выводила несколько обнадеживающих кротких слов. Здесь же…
Осторожно, чтобы не уронить письмо в снег, Григорий вытянул мешочек из тайника, вынул из него не один, а сразу три листа, расправил и начал рассматривать в бледном сиянии луны. Бумаги оказались исписанными не меленькими Софийкиными кривульками, а широким уверенным почерком.
Что-о-о?! Так это не от Софийки письмо, а от самого Семена Пивторака? С чего бы это девушке выдавать отцу секрет тайника? В последнее время пожилой казак относился к потенциальному зятю не слишком любезно. Оно и понятно: ведь Орлики бедствовали, как и все изгнанники, – такой ли уж желанной партией был Григорий для его красавицы-дочери? Воображение незамедлительно подсказало объяснение: небось, нашел для Софийки другого жениха – не иначе!!!
Перед глазами у Григория потемнело, словно ясный месяц вдруг исчез с небосклона. Могучим усилием воли он все-таки удержался на ногах, разравнял листы бумаги и начал читать.
Но после прочтения первых же строк в голове снова помутилось…
Только на этот раз не от ревности…
Вот что было в том письме:
Самозваного гетмана выродок и жидовский байстрюк!Если читаешь сейчас это, то наконец-то знаешь, как я тебя, сукиного сына, презираю и ненавижу. Знай же, что я был против, когда казацкий совет в Бендерах избрал коварного твоего отца гетманом. Так, коварного – ведь благодаря одной лишь льстивости и подлости подкрался он к истинному нашему гетману, великому Ивану Мазепе, засыпал его нечестивыми деньгами, нажитыми торгашеством. Лучше бы избрали гетманским наследником Мазепиного племянника – светлейшего Андрея Войнаровского, но Пилипко Орлик медоточивыми устами своими болтал, болтал, вот и победил! Да вдобавок и нечестивым торгашеским золотом разбрасывался на все стороны – а где теперь у него, да и у казаков золото это?! Растаяло и растеклось, будто бы снег по весне. Иначе и быть не могло, если нечестивые грошики нажиты в союзе с проклятым чертом…
Знай же, байстрюк, если не ведаешь о том до сих пор: дед твой Павел Герцик был голытьбой даже среди чертового жидовского племени, торговал на базаре в Полтаве гвоздями. А когда увидел, что скорее гвозди те грызть начнет и с голода подохнет, чем с той торговли прокормится – коварно выкрестился в честную веру христианскую сам, всю семью свою чертову выкрестил, быстро разбогател на делишках с казаками, выбился аж в полковники, а всех своих выродков попристраивал с выгодой в православные семьи. Недаром ведь люди говорят: жид ни пашет, ни сеет, а одним обманом живет – так и дед твой чертов поступил.
И с курвою Ганькой своею Герциковной быстро окрутил, проклятый, глупого плюгавого писаря Пилипка, после чего тот сразу втерся в доверие к Мазепе, хотя талантов не имел даже с гулькин нос. А все его таланты мигом появились благодаря лишь тому, что через перекрещенную ведьму Ганьку спознался с самим Луципером.
А что ж теперь? Завел всех честных казаков, которых покойный гетман Мазепа оставил под его рукой, аж в саму Швецию да и бросил здесь подыхать от голода – повел себя, словно нечистая свинота. А чтоб уж никто не мог ничего поделать – перекинулся на аспида с раздвоенным отравленным жалом вместо языка, выдал бывшего своего кровного брата и настоящего гетманского наследника Андрея Войнаровского московским собакам[6], которые схватили этого достойного рыцаря и уже, небось, живьем разодрали в нечестивом своем Петербурге.
Итак, остается одно из двух: либо здесь, в Стокгольме, со всей семьей Богу душу отдавать – либо же броситься в ноги московскому царю Петру и униженно умолять о милости к нам, подло обманутым самозваным гетманом Орликом. Выбираю последнее, на том проклинаю день и час, когда поверил тому, кто продался нечестивому племени. Спознался с вами писарь Пилипко, завел всех казаков на чужбину – здесь ваши могилки дождиком размоет, ветерком развеет так, что и видно не будет. Недаром же говорят люди: ни одного перекреста могилки не видно! А с кем поведешься, от того и наберешься… Так вот и верь вашему чертовому племени!
И ты, немощный плюгавец, писаря Пилипка и курвы Ганьки сын, тоже здесь подохнешь, словно пес шелудивый. А непобедимым львом тебе, писарчуку-псарчуку, никогда не стать – поскольку жид жидом всегда смердит. На том тебя проклинаю, как и свое прежнее намерение породниться с христопродавцами. Хорошо, что в последний миг прозрели ослепленные очи старого казака! Теперь тебе, шуту, не видать Софийки моей, как спиленных рогов луциперовых на темени твоем.
Надеюсь, не к нечестивому католическому, а к честному православному Рождеству будем уже на родной земле стоять и Бога молить, чтобы покарал Он всех вас, паскуд, и чтоб вы всем скопом как можно скорее отправились в самый ад с чертями, братьями вашими, в котлах со смолой кипеть, на раскаленных сковородках голыми задницами скакать и на жару тропак танцевать! Никогда я не верил вам, выкрестам, – но вам, выродкам поганым, верил славный гетман Мазепа, приходилось повиноваться. Хотел жить с вами в согласии, даже нечистый едва не подбил породниться с вашим никчемным племенем. Но теперь – не выйдет!
Проклинаю вас. Чтоб вам пусто было, пусть всех вас на том родимчик хватит!
Писано настоящим казаком и честным христианином Семеном Пивтораком в шведском стольном граде Стокгольме,в падолисте[7] 1717 года от Рождества Христового.Григорий вновь и вновь перечитывал позорное послание, по нескольку раз подряд вглядывался в каждое обидное слово… неизвестно зачем!