Рудольф Нуреев. Неистовый гений - Ариан Дольфюс

В газетах писали, что Нуреев, совершивший «большой прыжок к свободе», вел себя смело и по-хорошему нагло, но действительность была другой. Вспомнив, что Клара Сен прекрасно знала Андре Мальро, он стал умолять своих французских друзей позвонить ей, чтобы та поскорее приехала в Бурже. И он в буквальном смысле рухнул на руки Пьера Лакотта.

«Нуреев плакал, как ребенок, – рассказывала Жанин Ринге, – и только повторял мне по-английски:

– Я мертвец, я мертвец!

Лакотту, стоявшему рядом, он показал маленький разрезной нож для бумаги, подаренный французским танцовщиком, и, рыдая, выдохнул:

– Помогите мне, помогите мне, или я убью себя!»21.

«Я никогда никого не видел в таком состоянии, – вспоминает Пьер Лакотт. – Я подумал, что все это принимает невероятно театральные размеры»22.

Французы пошли к Сергееву, чтобы сказать ему, что Нуреев никогда не отзывался негативно о своей стране, но это не имело никакого результата.

Клара приехала в аэропорт через полчаса после звонка и увидела Рудольфа, сидящего в баре, плотно окруженного с обеих сторон крепкими парнями. Она прекрасно поняла, что сейчас занимает его мысли. Клара подошла и объяснила агентам КГБ, что хотела всего лишь попрощаться со своим другом. Обнимая ее, Рудольф прошептал по-английски:

– Я хочу остаться здесь. Пожалуйста, помоги мне!

– Ты уверен? – спросила Клара также по-английски.

– Да, – тихо ответил он.

Клара заметила на верхнем этаже полицейский пункт и бегом бросилась туда. Запыхавшись, она обратилась к дежурному:

– Вот что здесь происходит. Два агента КГБ, там, внизу, хотят силой увезти танцовщика Кировского театра в СССР, в то время как он совсем этого не хочет.

– Это так? Он на самом деле артист балета? Вы уверены, что он не ученый? – стал расспрашивать полицейский.

– Да, да, я его знаю!

– Ну хорошо. Но от нас-то вы чего хотите?

– Чтобы вы помогли ему остаться здесь.

– Мы не можем пойти за ним. Он должен сам прийти к нам. Постарайтесь изолировать его и объясните ему все это. Мы будем ждать вас поблизости23.

Клара спускалась в бар на ватных ногах. Она понимала, что судьба Рудольфа сейчас находится в ее руках. Ей надо действовать безошибочно, а главное – не медлить.

Она подошла к Рудольфу, но агенты оттеснили ее. Подключив все свое обаяние, Клара дала им понять, что ей очень грустно покидать своего друга. Ей удалось шепнуть Рудольфу:

– Видишь двух полицейских вон там? Ты должен подойти к ним и сказать, что хочешь остаться здесь.

– Ты точно знаешь, что это сработает? – прошептал ей Рудольф, целуя в щеку.

– Да, я только что говорила с ними.

Нуреев был в нерешительности лишь одно мгновение. «Я почувствовал, что мне надо немедленно бежать, но буквально за одну секунду мои мышцы словно свинцом налились. „Я не сумею…“ – подумал я. А потом ринулся»24.

Вскочив, он устремился к полицейским комиссарам и сбивчиво пробормотал:

– I want to stay here! I want to stay here![13]

Громилы из КГБ, застигнутые врасплох, бросились за ним. Но было уже слишком поздно. Нуреев, все еще бледный от страха, находился под защитой французской полиции. Русские напрасно протестовали, вопя о «похищении советского гражданина»: мятежник ускользнул от них окончательно25.

И тем не менее, даже под защитой полиции, Нуреев был в панике. Ему «так долго вдалбливали в голову подозрительность»26, что он был уверен: все это плохо кончится: «Французское правительство примет меня, сделает себе шумную рекламу на моем решении остаться, а потом сдаст меня в руки русских»27.

В полицейском отделении Нурееву объяснили, что он может попросить политического убежища.

– Месье, но вы должны поразмыслить какое-то время, чтобы ваше решение было взвешенным… – Комиссар указал на дверь, ведущую в соседнюю комнату. В комнате был и второй выход – на летное поле, где стоял «Туполев», готовый вылететь в Москву.

Когда Рудольф встал, чтобы пройти туда, в полицейское отделение ворвался представитель советского посольства.

– Ты не можешь так поступить! Ты должен вернуться в Москву! Выступишь там и присоединишься к труппе в Лондоне. Какое политическое убежище?! Ты хоть представляешь, чем это для тебя обернется?! – кричал он.

Нуреев, не слушая его, истерично мотал головой:

– Нет! Нет! Нет!

Молодая женщина, очевидно секретарь, также пыталась внести свою лепту:

– Это безумие оставаться здесь! У вас никогда не будет работы! Вы от голода умрете!

Позже Нуреев вспоминал, что кто-то предлагал сделать ему укол, чтобы он успокоился.

– Пожалуйста, оставьте меня, пожалуйста… – Обхватив голову руками, танцовщик вышел в указанную ему комнату. Перед ним пронеслась вся его жизнь. Он подумал о матери, об отце, о партнерах по сцене, о Пушкине, «моем учителе, который для меня был почти как отец», о Тамаре, «девушке, которую я, кажется, любил», и наконец – о Кировском театре. «Кировский – это самое дорогое в моей жизни, он сделал из меня того, кем я был; я вспоминал также об этой жизни, состоящей из ежедневной травли, инсинуаций, пошлых доносов. Той жизни, которая, как я хорошо знал, довела столько молодых артистов до того, чтобы поставить в ней точку, бросившись с моста»28.

Через пять минут Нуреев толкнул дверь, ведущую в кабинет полицейского комиссара, – дверь в неизведанное, дверь на Запад…

Еще раз повторю: в тот день в Бурже не было никакого «большого прыжка к свободе», никакого акта зрелищной отваги, как напишут на следующий день газеты и как Нуреев подтвердит это в своей автобиографии, а после никогда не захочет касаться больной для него темы. В тот момент в четырех стенах просто был сделан отчаянный, но ясный выбор молодого человека, стоящего на краю бездны.

Удрученный своей оплошностью, КГБ должен был отчитываться за свой чудовищный промах перед кремлевскими властями. Неслыханное оскорбление для всесильного ведомства! Через три дня после драматических событий в Бурже был составлен «Рапорт о предательстве артиста балета P. X. Нуреева». В нем говорилось:

«Информирую вас, что 16 июня 1961 года Рудольф Хамитович Нуреев, 1938 года рождения, татарин, беспартийный, холостой, артист балета Ленинградского государственного академического театра оперы и балета им. С. М. Кирова, предал Родину во время гастролей во Франции.

3 июня с. г. из Парижа поступили данные о том, что Нуреев нарушает правила поведения советских граждан за рубежом, выходит один в город, возвращается в гостиницу поздно вечером. Кроме того, он завязал близкие отношения с французскими артистами (некоторые из них гомосексуалисты). Хотя с Нуреевым были проведены предупредительные беседы, он свое поведение не изменил.

Комитет государственной безопасности по согласованию с выездной комиссией ЦК КПСС дал приказ своему резиденту в Париже заставить Нуреева вернуться в СССР. 8 июня с. г. парижский резидент информировал нас, что Нуреев прекратил ночные выходы в город и улучшил свое поведение, в соответствии с чем посол принял решение приостановить его возвращение в СССР.

16 июня с. г. во время отъезда труппы в Лондон, следуя инструкциям Министерства иностранных дел СССР и по согласованию с решением выездной комиссии, посольство приняло решение отправить Нуреева в Москву. Однако, прибыв в аэропорт, Нуреев отказался вылететь на Родину. Он обратился к французской полиции и попросил, чтобы ему помогли остаться в стране. Незамедлительно полицейские подготовили для Нуреева просьбу о предоставлении убежища и попросили его подписать документ, что он и сделал. Прибывший в аэропорт советский консул имел с Нуреевым беседу, но тот не изменил своего намерения о предательстве. Посольство СССР подало в этой связи ноту протеста французскому Министерству иностранных дел.

У P. X. Нуреева в Советском Союзе остались: в г. Уфе – отец, начальник отдела безопасности завода; мать, пенсионерка. Две сестры Нуреева также проживают в г. Уфе, третья – в Ленинграде.

P. X. Нуреев характеризуется недисциплинированностью, нетерпимостью к замечаниям и грубым поведением. Относительно его политических намерений никаких компрометирующих материалов не обнаружено, так же как и на членов его семьи. Ранее Нуреев неоднократно выезжал за рубеж.

То, что Нуреева взяли на гастроли в Париж, походило на чудо. Парадокс, но и его удавшийся переход на Запад также был обеспечен невероятным стечением обстоятельств. Если вы внимательно читали рапорт, то наверняка отметили: Рудольфа планировали отправить в СССР раньше (и более незаметно). Думаю, что решение отложить его возвращение в Союз принималось по просьбе Сергеева, который отлично понимал, что парижское турне Кировского театра стало событием именно благодаря молодому танцовщику.