Клуб Дюма, или Тень Ришелье - Артуро Перес-Реверте

Корсо взглянул. По стенам тянулись деревянные стеллажи, прогнувшиеся под тяжестью толстых томов. Он почувствовал, что у него вот-вот потекут слюни. Профессиональная реакция. Подняв руку к очкам, он сделал несколько шагов по направлению к полкам: «Графиня де Шарни» А. Дюма, восемь томов в серии «Иллюстрированный роман» под редакцией Висенте Бласко Ибаньеса[20]; «Две Дианы» А. Дюма в трех томах; «Три мушкетера» А. Дюма, издание Мигеля Гихарро с гравюрами Ортеги, четыре тома; «Граф Монте-Кристо» А. Дюма, четыре тома, издатель Хуан Рос, гравюры А. Хиля… А вот сорок томов «Рокамболя» Понсона дю Террайля. «Пардайяны» Мишеля Зевако[21], полностью. И опять Дюма – рядом с девятитомным Виктором Гюго и девятитомным Полем Февалем[22], чей «Горбун» стоял тут же в роскошном переплете красного сафьяна с золотым обрезом. И «Записки Пиквикского клуба» Диккенса в переводе Бенито Переса Гальдоса, и несколько книг Барбье д'Оревильи, и «Парижские тайны» Эжена Сю. Еще Дюма – «Сорок пять», «Ожерелье королевы», «Соратники Иегу»… «Коломба» Мериме. Пятнадцать томов Сабатини, несколько – Ортеги-и-Фриаса, Конан Дойла, Мануэля Фернандеса-и-Гонсалеса, Майн Рида, Патрисио де ла Эскосуры…[23]

– Вот это да! Сколько же здесь томов?

– Не знаю. Две тысячи с лишним. Или три. Почти все – романы-фельетоны в первом издании. Их переплетали сразу после публикации… А еще – иллюстрированные издания. Муж был коллекционером-фанатиком, платил столько, сколько запрашивали.

– Да, как я вижу, он был истинным любителем.

– Любителем? – Лиана Тайллефер изобразила легкую улыбку. – Нет, это была настоящая страсть.

– А мне казалось, что гастрономия…

– Кулинарные книги были для него лишь способом зарабатывать деньги. Энрике походил на царя Мидаса: любой дешевый сборник кулинарных рецептов, попав в его руки, превращался в бестселлер. Но душу он вкладывал вот в это. Ему нравилось запираться здесь, трогать и гладить старые книги. Ведь некоторые напечатаны на плохой бумаге, а он хотел во что бы то ни стало сохранить их. Видите? Термометр, прибор для измерения влажности воздуха. Он мог целыми страницами цитировать наизусть любимые произведения. Иногда приговаривал: «Черт возьми!», «Проклятие!» – и так далее в том же роде. А последние месяцы все время писал.

– Исторический роман?

– Приключенческий. Следуя всем законам жанра и, само собой разумеется, повторяя все банальности. – Она подошла к полкам и достала толстый, сшитый вручную том. Страницы были исписаны с одной стороны крупными круглыми буквами. – Взгляните на название…

– «Рука покойника, или Паж Анны Австрийской», – прочитал Корсо вслух. – Ну, это… – он почесал пальцем бровь, подыскивая нужное слово. – Внушительно…

– И неподъемно – прямо свинец, – добавила она, ставя том на место. – Сочинение изобилует анахронизмами, что очень глупо, клянусь. Тут вы можете мне поверить, я знаю, о чем говорю, ведь, закончив очередной кусок, он непременно читал его мне… И так всю книгу, страницу за страницей, от начала до самого финала. – Она сердито постучала по заглавию, выписанному большими буквами. – Боже мой! Знаете, в конце концов я возненавидела и этого пажа, и его королеву, хитрую бестию.

– Он собирался опубликовать свое сочинение?

– А как же! Под псевдонимом, и, наверно, выбрал бы что-нибудь вроде Тристана де Лонгвиля или Паоло Флорентини… Это было бы очень даже в его духе.

– А повеситься? Это тоже было в его духе?

Лиана Тайллефер молчала, уставившись на стеллажи, заполненные книгами. И молчание ее было тяжелым, отметил про себя Корсо, напряженным, хотя она и сделала вид, будто на что-то загляделась. Она вела себя как актриса, которая выбирает нужный момент, чтобы продолжить диалог.

– Я никогда не узнаю, что произошло, – ответила она наконец, овладев собой. – Последнюю неделю он был угрюм и замкнут, почти не выходил из кабинета. Но однажды вечером куда-то отправился, злобно хлопнув дверью. И вернулся только на рассвете; я лежала в постели и слышала, как щелкнул замок. Утром меня разбудили крики служанки: Энрике повесился.

Теперь она смотрела на Корсо, следя за его реакцией. Нет, печальной она не выглядела, подумал охотник за книгами и вспомнил фотографию, где ее муж был запечатлен в фартуке и с молочным поросенком. Корсо даже успел заметить, как она неестественно дернула веком, словно стараясь выжать из глаза хоть одну слезинку, но глаза оставались предательски сухими. Впрочем, это еще ничего не значило. Целые поколения нестойких косметических средств научили женщин владеть собой и сдерживать чувства. А макияж Лианы Тайллефер – светлые тени на веках подчеркивали цвет глаз – был безупречен.

– Он оставил письмо или записку? – спросил Корсо. – Самоубийцы обычно поступают именно так.

– Нет, решил не утруждать себя. Никаких объяснений, никаких писем. Ничего. И такая непредусмотрительность дорого мне стоила: пришлось отвечать на массу вопросов, которые задавали следователь и полицейские. Не слишком приятно, уверяю вас.

– Могу себе представить…

– Вот и представьте…

Лиана Тайллефер дала понять, что визит затянулся. Она проводила гостя до двери и протянула ему руку. Корсо, держа свою папку под мышкой, пожал руку и оценил крепость рукопожатия – поставил ему высший балл. Итак, не было ни веселой вдовы, ни убитой горем страдалицы, не было и равнодушной гримасы («Он был идиотом» или «Наконец-то мы одни, можешь вылезать из шкафа, дорогой»). То, что в шкафу кто-то прятался, Корсо вполне допускал, но это его не касалось. Как и самоубийство Энрике Тайллефера S. А., каким бы странным оно ни выглядело – а странного было много, особенно если прибавить сюда еще и пажа с королевой, а также ускользающую рукопись. Но ему до всего этого дела не было, включая красивую вдову… По крайней мере пока.

Он глянул на Лиану Тайллефер. Хотелось бы мне знать, без всяких эмоций подумал Корсо, кто же тебя ублажает. Он нарисовал в уме некий портрет-робот: солидный, красивый, образованный, богатый господин. Восемьдесят пять процентов вероятности, что тот был другом покойного. И еще Корсо задался вопросом, а не связано ли самоубийство издателя именно с этим обстоятельством, на тотчас сердито себя одернул. Видно, издержки профессии или что-то подобное… Иногда невесть почему он вдруг начинал рассуждать как полицейский. Нелепое сравнение! Он содрогнулся. Впрочем, человек никогда точно не знает, что кроется а темных безднах его души – какие глупости и нелепости. – Позвольте поблагодарить вас, – сказал он, выбирая из арсенала улыбок самую трогательную – улыбку симпатичного кролика.