В водовороте - Алексей Писемский

- Отыщу-с, только бы сказали где, - отвечал кучер, потупляя несколько глаза перед князем.

- Ступай!

Кучер вышел и, проходя коридором, видимо, соображал, как ему все это хорошенько сделать для барина.

Оставшись один, князь принялся ходить по номеру. Шаги его были беспорядочны: он шел то в один угол, то в другой. Не прошло еще и десяти минут после того, как кучер уехал, а князь уже начал прислушиваться к малейшему шуму в коридоре, и потом, как бы потеряв всякую надежду, подошел к револьверу, вынул его, осмотрел и зарядил. Глаза у него в эти минуты были почти помешаны, руки дрожали... Но вот послышался, наконец, щелчок замка в двери номера; князь поспешно спрятал револьвер в ящик и вышел на средину комнаты; затем явно уже слышен стал шум платья женского; князь дрожал всем телом. Вошла Елена, несколько сконфуженная и робеющая.

- Здравствуй!.. Что это тебе так вздумалось прислать за мною?.. говорила она.

- Да так уж, извини!.. - сказал князь, беря и целуя обе ее руки. - Мы, впрочем, здесь совершенно безопасны, - прибавил он, подходя и запирая дверь.

Елена сняла шляпку и подошла к зеркалу поправить свои волосы. Некоторое смущение и конфузливость были заметны во всей ее фигуре, во всех ее движениях.

- Ну, садись! - сказал ей князь, тоже как-то неловко и несмело беря ее за руку и сажая на стул.

Елена повиновалась ему.

- А что мать твоя? - спросил он.

- Она, как нарочно, в гости сегодня уехала, - отвечала с улыбкою Елена.

- А если бы не уехала, так, пожалуй бы, и не пустила тебя?

Лицо Елены мгновенно нахмурилось и приняло какой-то решительный вид.

- Вот еще! Послушалась бы я!.. Взяла да ушла, - сказала она.

- А скажи, отчего это она, - продолжал князь, - двух слов не дает нам сказать наедине?

Елена затруднилась несколько отвечать на этот вопрос. Она отчасти догадывалась о причине, почему мать так надзирает за ней, но ей самой себе даже было стыдно признаться в том.

- Может быть, ей почему-нибудь не нравятся наши отношения, - отвечала она.

- А ты знаешь, - подхватил князь, все ближе и ближе пододвигаясь к Елене, - что если бы ты сегодня не приехала сюда, так я убил бы себя.

- Что за глупости! - воскликнула Елена.

- Нет, не глупости; я и револьвер приготовил! - прибавил он, показывая на ящик с пистолетом.

- Фарс! - проговорила Елена уже с досадой. - Не говори, пожалуйста, при мне пустых слов: я ужасно не люблю этого слушать.

- Это не пустые слова, Елена, - возражал, в свою очередь, князь каким-то прерывистым голосом. - Я без тебя жить не могу! Мне дышать будет нечем без твоей любви! Для меня воздуху без этого не будет существовать, понимаешь ты?

Елена сомнительно, но не без удовольствия покачала своей хорошенькой головкой.

- Наконец, я прямо тебе говорю, - продолжал князь, - я не в состоянии более любить тебя в таких далеких отношениях... Я хочу, чтобы ты вся моя была, вся!..

Елена при этом немного отвернулась от него.

- Да разве это не все равно? - сказала она.

- Нет, не все равно.

- Ну, люби меня, пожалуй, как хочешь!.. - проговорила, наконец, Елена, но лица своего по-прежнему не обращала к нему.

- Я сегодня, - говорил, как бы совсем обезумев от радости, князь, видел картину "Ревекка", которая, как две капли, такая же красавица, как ты, только вот она так нарисована, - прибавил он и дрожащей, но сильной рукой разорвал передние застежки у платья Елены и спустил его вместе с сорочкою с плеча.

- Что ты, сумасшедший? - было первым движением Елены воскликнуть.

Князь же почти в каком-то благоговении упал перед ней на колени.

- О, как ты дивно хороша! - говорил он, простирая к ней руки.

Елена пылала вся в лице, но все-таки старалась сохранить спокойный вид: по принципам своим она находила очень естественным, что мужчина любуется телом любимой женщины.

- А что, если ты... - заговорила она, кидая на князя взгляд, - не будешь меня любить так, как я хочу, чтоб меня любили?

- Буду, как только ты желаешь, но ты меня разлюбишь сама!

- За что же я тебя разлюблю?.. Разве ты знаешь причину тому?

- Никакой я не знаю, но можешь разлюбить. Постой!.. - воскликнул князь и встал на ноги. - Если ты разлюбишь меня или умрешь, так позволь мне застрелить себя... из этого револьвера... - прибавил он и раскрыл перед Еленой ящик с оружием.

- Изволь! - отвечала та, смеясь.

- Напиши это чернилами на крышке.

- Зачем же писать? - спросила Елена.

- Непременно напиши, я хочу этого.

- Но что ж я писать буду?

- Напиши, что "позволяю князю Григорову, когда я разлюблю его, застрелиться, такая-то".

Елена написала.

- Ну, теперь я доволен! - проговорил князь и стал снова перед Еленой на колени.

V

Весеннее солнце весело светило в квартиру госпожи Жиглинской. Сама Елизавета Петровна сидела на этот раз в гостиной, по обыкновению своему сохраняя весьма гордую позу, а прямо против нее помещался, несколько раз уже посещавший ее, Елпидифор Мартыныч, раздушенный, в новом вицмундире, в чистом белье и в лаковых даже сапогах. Он всегда ездил к Жиглинским прифранченный и заметно желал встретиться с Еленой, но ни разу еще не застал ее дома. Елизавета Петровна, очень обрадовавшись приезду этого гостя, не преминула сейчас же начать угощать его кофеем, приятный запах от которого и распространился по всем комнатам. Довольство в доме Жиглинских с тех пор, как Елена сделалась начальницей заведения, заметно возросло; но это-то именно и кидало Елизавету Петровну в злобу неописанную: повышение дочери она прямо относила не к достоинствам ее, а к влиянию и просьбам князя. "А, голубчик, ты этими наградами по должности и думаешь отделаться?!. Нет, шалишь!" - рассуждала она все это время сама с собой, и Елпидифор Мартыныч приехал к ней как нельзя более кстати, чтобы излить перед ним все, что накипело у нее на душе.

- Да, времена, времена!.. - говорила она, и нахальное лицо ее покрылось оттенком грусти.

- К-х-ха! - откашлянулся ей в ответ Елпидифор Мартыныч. - Времена вот какие-с!.. - начал он самой низкой октавой и как бы читая тайные мысли своей собеседницы. - Сорок лет я лечил у князей Григоровых, и вдруг негоден стал!..

- За что же так? - спросила она его насмешливо.

- К-х-ха! - кашлянул Елпидифор Мартыныч. - За то, видно, что не говори правды, не теряй дружбы!..

- Вот за что! - произнесла Елизавета Петровна: она давно и хорошо знала Иллионского и никак не предполагала, чтобы он когда-нибудь и в чем-нибудь позволил себе быть мучеником за правду.

- Конечно, это грустно видеть... - продолжал он с некоторым уже чувством. - Покойный отец князя был человек почтенный; сколько тоже ни было здесь высшего начальства, все его уважали. Я сам был лично свидетелем: стояли мы раз у генерал-губернатора в приемной; генералов было очень много, полковников тоже, настоятель греческого монастыря был, кажется, тут же; только всем говорят: "Занят генерал-губернатор, дожидайтесь!" Наконец, слышим - грядет: сам идет сзади, а впереди у него князь Григоров, - это он все с ним изволил беседовать и заниматься. Генералам всем генерал-губернатор говорит: "Вы зачем? Вам что надо?", - а князю Григорову жмет ручку и говорит: "Adieu, mon cher*, приезжай завтра обедать!" К-ха! - заключил Елпидифор Мартыныч так сильно, что Елизавета Петровна, довольно уже привыкшая к его кашлю, даже вздрогнула немного.

______________

* До свидания, мой дорогой (франц.).

- Ну, сынку такой чести не дождаться! - заметила она.

- Нет... нет!.. - подхватил ядовито-насмешливо Елпидифор Мартыныч. Вот который год живет здесь, а я человека порядочного не видал у него!.. Мало, что из круга своего ни с кем не видится, даже с родными-то своими со всеми разошелся, и все, знаете, с учеными любит беседовать, и не то что с настоящими учеными - с каким-нибудь ректором университета или ректором семинарии, с архиереем каким-нибудь ученым, с историком каким-нибудь или математиком, а так, знаете, с вольнодумцами разными; обедами их все прежде, бывало, угощал. Ну, и меня тоже иногда княгиня оставляла, так страсти господни сидеть за столом было - ей-богу!.. Такую ахинею несут, что хоть святых выноси вон! А возражать им станешь, насмешке подвергать тебя станут, точно с малым ребенком разговаривать с тобой примутся. Ко мне раз сам князь пристал, что видал ли я чудеса? "Нет, говорю, не имел этого счастия!" Ну так, говорит... Повторить даже теперь не могу, что сказал дерзновенный...

- Все это, я полагаю, от скупости в нем происходит, - сказала Елизавета Петровна.

- К-х-ха! - откашлянулся Елпидифор Мартыныч; он никак не ожидал такого вывода из его слов.

- Может быть, и от того, - произнес он.

- Совершенно от того! - подтвердила Елизавета Петровна. - У меня тоже вон дочка, - прибавила она, не помолчав даже нисколько, - хоть из рук вон брось!

- А!.. - произнес Иллионский, сначала не понявший хорошенько, почему Елизавета Петровна прямо с разговора о князе перешла к разговору о дочери.

- В восемь часов утра уйдет из дому, а в двенадцать часов ночи является!.. - продолжала она.