Катынь. Современная история вопроса - Владислав Швед

Особо следует подчеркнуть, что в этот «смутный» для Катынского дела период публикацию подлинных архивных документов, подтверждающих версию комиссии Бурденко, начал «военно-исторический журнал». Это была инициатива тогдашнего главного редактора журнала, генерала Виктора Ивановича Филатова. Корреспонденты «ВИЖ» провели журналистское расследование и опубликовали ряд воспоминаний важнейших свидетелей по Катынскому делу: Б.Тартаковского, Р.Свентека, Ф.Гаека и др. Материалы вызвали огромный интерес у советских читателей.

Они же вызвали негодование сотрудников польского посольства в Москве, к которым присоединился глава Советского государства Президент М.Горбачев. Он дал команду разобраться не с опубликованными в журнале свидетельствами, а с редактором «ВИЖ» Филатовым.

Что же касается жертвы Горбачева в плане признания вины за Катынь, то она оказалась напрасной, как, впрочем, все, что он делал. Отношения с Польшей не улучшились. Наоборот, польское руководство получило прекрасную возможность усилить давление на СССР. Польша, имеющая перед СССР и Россией большие прегрешения, всегда занимала в исторических спорах активную наступательную позицию, которая обеспечивала ей преимущество в польско-советских, а впоследствии – польско-российских отношениях.

Наиболее объективно поведение польской стороны было изложено в записке (№ 06/2—223 от 29 мая 1990 г.) членов Политбюро ЦК КПСС А.Яковлева и Э.Шеварнадзе: «О наших шагах в связи с польскими требованиями к Советскому Союзу» (см. раздел Приложения).

В записке говорилось: «Польская сторона, освоившая за эти годы методику давления на нас по неудобным вопросам, выдвигает сейчас группу новых требований, нередко вздорных, и в совокупности неприемлемых. Министр иностранных дел К.Скубишевский в октябре 1989 г. поставил вопрос о возмещении Советским Союзом материального ущерба гражданам польского происхождения, пострадавшим от сталинских репрессий и проживающим в настоящее время на территории Польши (по польским оценкам – 200—250 тыс. человек).

…Цель этих требований раскрыта в польской прессе – списать таким способом задолженность Польши Советскому Союзу (5,3 млрд. руб.)».

Далее в записке А.Яковлев и Э.Шеварнадзе предлагали выдвижение встречных исков к Польше. Политбюро ЦК КПСС 4 июня 1990 г. согласилось с этими предложениями, но иски так и не были предъявлены, а польский долг СССР в 1992 г. бесследно исчез.

Следует подчеркнуть, что Горбачев дал указание признать вину сталинского руководства «за злодеяния в Катынском лесу» в самом начале официального расследования обстоятельств гибели польских офицеров, при отсутствии каких-либо выводов о виновниках преступления. Соответственно, юридических оснований в апреле 1990 г. для признания советской вины за катынский расстрел не было. Решение по Катыни Горбачев принял чисто из политических соображений. Но в дальнейшем это предопределило заданную направленность в работе советских прокуроров.

Начало расследования катынского преступления следует отнести к 22 марта 1990 года. Тогда прокуратура Харьковской области возбудила уголовное дела по факту обнаружения захоронений в лесопарковой зоне Харькова. Далее 6 июня 1990 года прокуратура Калининской области возбудила дело о судьбе польских военнопленных, содержавшихся в Осташковском лагере и бесследно исчезнувших в мае 1940 года.

Вскоре эти дела были переданы в Главную военную прокуратуру (ГВП) СССР и 27 сентября 1990 г. оба дела были объединены в одно уголовное дело № 159 «О расстреле польских военнопленных из Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей НКВД СССР в апреле-мае 1940 г.». Это и считается началом официального расследования катынского преступления. Следователи ГВП были ориентированы на правовое оформление политического решения Горбачева о виновности бывших руководителей СССР и НКВД. Делу следовало придать юридически законченную форму и закрыть за смертью обвиняемых.

Уже 17 мая 1991 года Генеральный прокурор СССР Н.Трубин информирует Президента СССР Михаила Горбачеву о том, что: «Собранные материалы позволяют сделать предварительный вывод о том, что польские военнопленные могли быть расстреляны на основании решения Особого совещания при НКВД».

Это свидетельствует о том, что тогдашний Генеральный прокурор СССР даже не удосужился ознакомиться с Положением об Особом совещании при Народном комиссариате внутренних дел, опубликованном в «Собрание узаконений СССР» № 11, 1934 г. Не удосужились сделать этого и его сотрудники, занимавшиеся следствием. В то же время, согласно этому Положению, Особое совещание в 1940 г. не имело права приговаривать к высшей мере наказания – расстрелу. Такой поверхностный подход сопровождал следствие по Катынскому делу вплоть до его завершения.

Заканчивалось письмо Трубина фразой: «…Судя по поведению польской стороны, не исключено, что по окончании следствия правительством Польши будет поставлен вопрос о возмещении материального ущерба по каждому погибшему польскому военнослужащем» («Военные архивы России», с. 166—167). Однако Михаила Сергеевича всегда больше волновали личные материальные интересы, нежели государственные. Поэтому заключительная информация Трубина осталась им незамеченной.

После развала Союза дело № 159 перешло в Главную военную прокуратуру России. Ранее данная политическая установка по катынскому делу теперь приобрела ярко выраженный антисоветский характер. Необходимо было на примере Катыни подтвердить бесчеловечность советского режима.

Основную работу по формированию концепции уголовного дела № 159 осуществила комиссия экспертов, работавшая при Главной военной прокуратуре России в 1992 – 1993 году под руководством академика Бориса Топорнина. В период работы комиссии экспертов произошло событие, кардинально изменившее ситуацию с Катынским делом. Якобы в Архиве Президента РФ 24 сентября 1992 года был обнаружен и вскрыт «закрытый пакет № 1» по Катыни с документами ЦК ВКП(б), НКВД и КГБ СССР, обвиняющие довоенное советское руководство в санкции на расстрел польских военнопленных.

Найденные в пакете катынские документы, прежде всего, письмо Берии Сталину № 794/Б от «_» марта 1940 г., одновременно являющимся решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. и письмо Шелепина Хрущеву Н-632-ш от 3 марта 1959 г. «подтверждали», что расстрел польских военнопленных был осуществлен по указанию довоенного сталинского руководства. С этого момента Катынское дело приобрело совершенно иное звучание. Вина СССР в гибели 21 857 польских военнопленных стала считаться абсолютно доказанной.

Копии катынских документов с большим ажиотажем были предъявлены польской и российской общественности. После этого многие решили, что под запутанной и противоречивой историей Катынского дела подведена окончательная черта.

2 августа 1993 г. вышеназванная комиссия экспертов представила в ГВП Заключение, которое, по сути, представляло немецко-польскую версию катынского преступления. Эксперты ГВП безаппеляционно заявили о доказанности безусловной вине предвоенного советского руководства за расстрел польских военнопленных весной 1940 год. Сам расстрел был квалифицирован «как геноцид» и «тягчайшее преступление против мира, человечества» (Катынский синдром… С. 491—492).

Это заключение легло в основу постановления, которое 13 июля 1994 г. вынес руководитель следственной группы ГВП й Яблоков (Третецкий к этому времени перешел на другую работу). В постановлении довоенные советские руководители, организаторы и исполнители расстрелов были признаны виновными. Этим же постановлением расследование уголовного дела № 159 прекращалось за смертью виновных.

Руководство ГВП, а затем и Генеральной прокуратуры РФ с указанной выше квалификацией катынского преступления не согласились. Постановление о прекращении уголовного дела № 159 от 13 июля 1994 г. было отменено и дальнейшее расследование было поручено другому прокурору.

В 1994 г. появились первые сведения о судьбе польских граждан, содержавшихся в 1940 г. в тюрьмах Западной Украины. 5 мая 1994 г. зам. начальника Службы безопасности Украины генерал А.Хомич передал зам. генпрокурора Польши С.Снежко поименный алфавитный список 3435 заключенных тюрем западных областей УССР, чьи так называемые «личные тюремные дела» были в ноябре 1940 г. пересланы в Москву в 1-й Спецотдел НКВД СССР.

Список сразу же был опубликован в Польше, и стал условно именоваться «украинским списком». Заметим, что в сопроводительном письме от 25 ноября 1940 г. за подписью начальника 1-го Спецотдела НКВД УССР старшего лейтенанта госбезопасности Цветухина, перечисленные в списке лица именуются «арестованными». Это косвенное свидетельство того, что в ноябре 1940 г. эти люди были еще живы. Однако окончательная судьба бывших польских граждан из «украинского списка» не ясна, так как других документов, помимо списков переданных в Москву «личных тюремных дел», обнаружить не удалось.