Последняя милость - Луиз Пенни

— Я бы прежде всего перестала слишком прислушиваться к мнению окружающих и попыталась составить свое собственное.

— Я уже пыталась, — рассмеялась Клара. — В два часа дня мои работы просто гениальны, но к двум часам ночи они становятся полным дерьмом. — Она наклонилась вперед, почти касаясь рук Мирны, заглянула в теплые глаза подруги и очень спокойно и отчетливо произнесла: — Я верю, что встретила Бога.

Мирна улыбнулась, но ее улыбка не была скептической. Подобно Сократу Мирна знала лишь то, что она ничего не знает.

— Это книга Руфи? — Клара взяла с полки экземпляр «Я — ЧУДО». — Можно купить?

— Но ты же уже купила одну вчера. Так же как и я. Руфь даже подписала их нам. Ты знаешь, мне кажется, я видела, как она подписывала и сборники Одена[20] тоже.

— Я свою где-то потеряла. Куплю эту, а если Руфь подпишет для меня сборник Энтони Хекта[21], то и его тоже.

Она наугад открыла книгу и прочитала:

Грустят все дети — это как годится,Но грусть унять все ж можно научиться,Подумай о благом и, коль случится,Купи зверушку, вещь — чтоб нарядиться,И потанцуй, чтобы забыться.

— Как Руфи это удается? А на первый взгляд — обычная старая пьяница.

— Твой Бог на первый взгляд тоже производил не слишком приятное впечатление, — заметила Мирна.

— Послушай:

Забыла ты?Грусть тенью за тобойХодила, что бы ни произошло,Лужайка и пикник на ней в тот день,И ты, румяная от солнца, заходишь в дом,И скулы от излишка сладостей свело,И платье новое, украшенное бантом,Мороженым испачкано, испорчено пятном,Закрывшись в ванной, ты себе сказала:Никто меня не любит — это зло.

Мирна посмотрела в окно, и ей внезапно стало страшно, что эти покой и тишина, такие драгоценные и такие хрупкие, могут быть нарушены. С момента появления в деревне Сиси де Пуатье над их маленькой общиной начали сгущаться темные тучи. Она как будто принесла с собой какую-то нездоровую атмосферу, которая в канун Рождества окутала Три Сосны.

Глава 6

Дни, предшествующие Рождеству, были заполнены приятными хлопотами и особенно богаты событиями. Клара любила это время. Ей нравилось абсолютно все, от дурацких рождественских рекламных роликов и вульгарного парада Père Noël[22] в Сан-Реми, спонсируемого корпорацией «Канадиен Тайе», до колядования, которое организовывал Габри. Распевая рождественские гимны, певцы ходили по всей заснеженной деревне, от дома к дому, и ночной воздух звенел от музыки и смеха. Хозяева приглашали их в гостиную, и они все вместе водили хороводы вокруг елки и стола, пели и пили яичные коктейли с бренди, ели песочное печенье, копченую лососину, сладкие витые крендели и другие праздничные лакомства домашнего приготовления. За несколько вечеров колядники обходили абсолютно все дома в деревне. За исключением одного. По молчаливому уговору они обходили стороной мрачный дом на вершине холма. Бывший дом Хедли.

Габри, в викторианском пальто с пелериной и цилиндре, всегда возглавлял процессию. У него был красивый голос, хотя и не такой, о каком он мечтал. Каждое Рождество Руфь Зардо приходила в бистро в костюме Деда Мороза. Габри даже однажды ехидно заметил, что она выбрала этот костюм из экономии, так как ей не нужно было тратиться на искусственную бороду. И каждое Рождество Габри присаживался к ней на колени и просил в подарок лирическое сопрано, на что Дед Мороз неизменно предлагал оторвать ему яйца.

Каждое Рождество супруги Вашон устанавливали на лужайке перед домом старый рождественский вертеп с младенцем Иисусом в яслях, тремя волхвами и пластмассовыми ягнятами, которые постепенно исчезали под снежными заносами, чтобы весной снова чудесным образом появиться из-под снега.

Билли Уильямс впрягал своих першеронов в ярко-красные сани и катал местную детвору по деревне и покрытым снегом окрестным холмам. Дети забивались под потрепанную медвежью полость, прижимая к себе кружки с горячим шоколадом, а величавые серые гиганты везли свой груз так осторожно и размеренно, как будто осознавали, насколько он драгоценен. В теплом помещении бистро, с его открытыми очагами и разнокалиберной мебелью с выцветшей обивкой, царило оживление, и посетители уступали родителям места у окна, чтобы те, попивая горячий сидр, могли наблюдать за тем, как сани с их отпрысками потихоньку удаляются и исчезают за Мельничным холмом.

Клара с Питером закончили украшать свой дом, развесив в кухне сосновые ветки, которые прекрасно дополняли огромную сосну, установленную в гостиной. Теперь в их доме, как и во всех остальных домах деревни, пахло лесом.

Все подарки были упакованы и сложены под сосной. Клара каждое утро проходила мимо них и не уставала радоваться тому, что наконец-то благодаря завещанию Джейн среди этих подарков не было ни одного, подобранного на свалке Уильямсбурга. Наконец-то они с Питером могут обменяться подарками, которые не нуждаются в предварительной дезинфекции.

Над каминной доской Питер повесил мешочки в форме носков для подарков Санта-Клауса. Выпеченное в форме звездочек, елочек и снеговиков песочное печенье было посыпано серебристыми шариками, которые напоминали дробинки. Каждый вечер, перед тем как отправляться колядовать, Питер и Клара проводили в гостиной. Питер подбрасывал дрова в камин, а Клара фальшиво напевала рождественские гимны, подыгрывая себе на пианино. Часто к ним на бокал вина или легкий ужин заглядывали Мирна, Руфь или Габри с Оливье.

Время пролетело незаметно, и не успели они оглянуться, как уже наступил сочельник, который они все собирались отметить у Эмили. Но сначала, конечно, была еще рождественская служба в церкви Святого Фомы.

— Тихий вечер, святой вечер… — хором пели прихожане, хотя в их пении было больше энтузиазма, чем таланта. Честно говоря, они неизменно сбивались на мотив разбитной песенки «Что нам делать с пьяным матросом». Красивый тенор Габри вел основную мелодию или, по крайней мере, давал всем остальным почувствовать, что они блуждают в тональностях, как в лабиринте. За единственным исключением. Откуда-то из задних рядов деревянной церквушки доносился голос такой изумительной чистоты, что даже голос Габри не шел с ним ни в какое сравнение. Детский голос взмывал под купол, смешивался с нестройным хором прихожан и парил в вышине, среди веток падуба и сосны, которые члены Союза женщин англиканской церкви развешали повсюду, отчего у верующих создавалось впечатление, что они не в церкви, а в лесу. Билли Уильямс прикрепил к стропилам голые ветви клена, а женщины англиканской церкви под предводительством Матушки попросили его оплести их гирляндами с маленькими белыми лампочками, и теперь казалось, что над головами прихожан, ночное небо, искрящееся россыпью звезд. В этот вечер в церкви было много света и зелени.

— Зеленый — это цвет сердечной чакры, — объясняла Матушка.

— Я уверена, что епископ будет очень доволен, — сказала Кей.

В канун Рождества церковь Святого Фомы заполняли супружеские пары, возбужденные и уставшие в конце долгого дня дети, пожилые мужчины и женщины, которые ходили в эту церковь всю свою жизнь. Здесь они сидели на одних и тех же местах, молились одному и тому же Богу, здесь они крестились, венчались и отпевали своих близких. А те, кого им так никогда и не удалось похоронить, были увековечены на витражном стекле небольшого окна, которое было обращено на восток и в которое проникали самые первые, утренние лучи солнца. Они маршировали по желто-сине-зеленому стеклу, вечно юные, вечно совершенные, те, кого обессмертила Великая война[23]. А снизу, у их ног, на стекле были вытравлены их имена и надпись «Они были нашими детьми».

В этот вечер в церкви собрались англиканцы, католики, евреи, неверующие и люди, которые верили в нечто неопределенное и не ограниченное никакими церковными догмами. Все они пришли в церковь Святого Фомы потому, что в канун Рождества здесь было зелено и светло.

Но совершенно неожиданно именно в этот святой вечер здесь также можно было услышать необыкновенной красоты пение.

— Кругом покой… — пел изумительной красоты голос, ведя за собой нестройный хор прихожан.

Клара обернулась, пытаясь увидеть ребенка, которому он принадлежал. И она была не единственной. Многие вытянули шеи в том же направлении, высматривая неожиданного солиста. Даже Габри был вынужден, хотя и не очень охотно, уступить свою ведущую партию этому невесть откуда взявшемуся божественному голосу. Йитс[24] бы, наверное, сказал, что это ангел, уставший от бесконечных стенаний мертвых, решил присоединиться к их оживленной и радостной компании.