Гнозис. Чужестранец (СИ) - Элейский Иван

По толпе пробегались напряженные шепотки, так что пришлось повысить голос.

— Подумайте вот о чем. Вы отдаете деньги на которые не рассчитывали, но получаете безопасность и скорость. Вы доберетесь до дома быстрее во сколько? В два раза? В три? Недели вместо месяцев? Если караван замедлится, то сколько раз на него еще нападут? Кто из вас готов умереть и лишиться всего?

— Добыча принадлежат каравану, — не выдержал Юфус. — Каждому из тех, кто вышел из Псайкры три месяца назад, а не старику, который пальцем не шевельнул, чтобы кто-то из нас прожил чуть дольше!

— Ты прав, Юфус. Они принадлежат каравану, но караван не может обойтись без Вола. Есть только два мира: в одном вы получаете чуть больше денег и огромный шанс сгинуть вместе с этими деньгами в пустыне, а в другом вы остаетесь добираетесь до дома, оставшись при своих. Вам может не нравится Вол или его требования, но, как я слышал, в пустыне человек берет воду от того, кто её дает.

Люди в караване его услышали. Их выбор ужался до двух вариантов, один из которых был вполне понятным. Жадность могла бы победить в общем случае, но ситуация была особенной — смерть они видели этой ночью, а деньги были далеко отсюда — в днях и неделях пути. Одно было предельно реальным, а другое эфемерным и ненадежным.

Из толпы вышел мужчина с косым шрамом, пересекающим лицо.

— Ты говоришь дело, парень, но решать это будет уже тот, кого выберут ведущим. — Из-за поврежденной губы каждое слово сопровождалось странным присвистом. — Так что пусть они выскажутся и мы решим.

Платон на секунду замешкался, потом наклонил голову, благодаря за то, что его выслушали и отошел в сторону, встав рядом с Лазом. Тот одобрительно хлопнул его по спине.

Юфус сделал шаг вперед. Медленно обвёл взглядом всех слушателей. Его черные глаза были спокойны. Если Платон и вывел бывшего капитана из себя, то совсем ненадолго.

— Человек, о котором мы ничего не знаем, сейчас сыпал цифрами и подсчетами. Он говорил о шансах и о богатстве. Это всё правда. Я же говорю о том, что есть и другая правда, не правда счетоводов, а правда пустыни. — Он говорил тихо, но караванщики не шумели и ловили каждое слово. — Правда в том, что есть традиции. Правда в том, что мертвых положено хоронить. Правда в том, что посреди плавания уговоры не меняются. Правда в том, что вчера погибли люди, потому что она, — он указал на Амалзию, — была медлительна и недостаточно внимательна. Её обязанностью было охранять караван, но она с ней не справилась. Я говорю, что она подавно не справится и с тем, чтобы вести караван.

Под конец Юфус говорил уже эмоционально, так что голос его звенел. Он остановился и выдохнул.

— Я не буду сыпать лишними словами. Мы похороним мертвых, мы не будем делить добычу по новой, мы доберемся до города и будем жить так, как хотели, зная что добились этого кровью и потом, а не обманом от магов и чародеев.

Слова «маг» и чародей" прозвучали в его устах хуже ругательств, в толпе раздались неодобрительные возгасы, но было понятно, что относятся они именно к магам и чародеям, а не к речи Юфуса. Несколько человек из «не определившихся» сдвинулись ближе к миектцам. Юфус отошел и встал рядом с ними. Амалзия осталась одна перед толпой.

— Я никогда не хотела быть лидером. — Хриплый голос звучал громко и уверенно. — Я с радостью бы уступила эту ношу кому-то другому. Но я хочу выжить. Вы все слышали, что сказал Платон. Неважно, что думают другие, — она метнула взгляд в Вола, — но мой уговор подразумевает заботу о безопасности каравана. Вы знаете, что я предлагаю. Быструю, безопасную дорогу, возможность вернуться к семьям, если они у вас, не проливая больше крови и не теряя жизней. Мы дадим Волу то, что он просит. Мы бросим мертвецов, но позаботимся о живых. Решайте, что для вас важней.

И она отступила, встав рядом с Лазом, а мужчина со шрамом снова вышел вперед.

— Чем бы этот вызов ни кончился, в караване останется мир. Кто не согласен с этим — пусть лучше покинет нас прямо сейчас.

Никто не шевельнулся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Хорошо. Поднимите руки те, кто считает, что ведущим должен быть Юфус.

В воздух взлетели четыре руки с бронзовыми браслетами — миектцы не сомневались ни секунды. Следом поднялись еще четыре руки — те, кто сдвинулся после речи Юфуса.

— Итого восемь. Теперь поднимите руки те, кто считает, что ведущей должна быть Амалзия.

Платон обернулся. Лаз поднял свою руку первым, за ним подняли руки еще семеро. Мужчина со шрамом осмотрел толпу и тоже вскинул руку вверх.

— Итого девять. Двое не голосовали, им есть, что добавить?

Вол махнул рукой, Игорь пожал плечами.

Караван сделал свой выбор.

***

Куару трудно было назвать городом или даже деревней, скорее это был большой полевой лагерь. Ряды шатров всех форм, размеров и цветов, окруженных даже более или менее живой растительностью, повсюду пыль, много суеты и шума.

Когда они прибыли, к ним подъехал всадник на верблюде вроде тех, что использовали кочевники. При ближайшем рассмотрении оказалось, что он и был кочевником — темно-красная кожа и клыки стали заметны, как только он скинул капюшон. Платон даже схватился за меч, но Игорь положил ему руку на плечо и предостерегающе покачал головой.

Всадник спешился и подошёл к каравану, Амалзия спрыгнула с козел и подошла к нему.

— Меня зовут Гван киб’Брок, и я сегодняшний страж Куары, пристанища усталых и покоя жаждущих. Никто здесь не таит зла. — сказал кочевник, отвесив неглубокий поклон.

— Меня зовут Амалзия, и я веду этот караван в Псайкру. Мы хотим пополнить запасы и отдохнуть. Никто из нас не таит зла. — Амалзия поклонилась в ответ.

— Ты знаешь правила, Амалзия с Севера?

— Да. — Она на какую-то секунду замялась. — Все члены каравана оставят оружие и никто не обнажит в рамках города даже маленького ножа. Мы заплатим за вход и будем соблюдать ваши законы. Никто не заговорит с вашими женщинами, не навредит вашему имуществу или рабу, — её словно бы передернуло от этого слова, — и будет относится к источнику, как к принадлежащему собственной матери.

— Ты действительно знаешь правила, Амалзия с Севера. Какую оплату вы предлагаете за вход?

— В полудне езды отсюда мы оставили повозки. В них есть сталь, алюминиум и другие металлы, немалым запасом. Намного больше, чем нужно, думаю, можно считать это платой за удаленность.

— Это хороший дар. — Кочевник кивнул. — Но я не вижу этих повозок здесь, значит, вы не можете их нам отдать.

— Мы можем вернуться за повозками и доставить их вам, как только мои люди пополнят запасы воды.

— Вы можете. Но пока вы не принесете дар, вы не притронетесь к источнику и никто не сможет обеспечить вашу безопасность. Я попрошу вас держаться подальше от Куары. Таковы традиции, Амалзия с Севера.

Амалзия уперла руки в бока, взгляд у неё был гневный.

— Это займет не больше полудня. Мои люди передохнут и утром доставят эти повозки! Одной такой хватит, чтобы обогатиться!

Кочевник наклонил голову вбок.

— Ты пытаешься подкупить меня?

Амалзия замолчала и уставилась на него.

— Хорошо. Пытаться подкупить стража Куары — тяжкое преступление, за которое лишают руки. Вы должны принести дар или должны искать воду в другом месте. Решайте.

Амалзия остановилась. Платон двинулся было к ней, но Игорь, снова словно появившийся из ниоткуда, остановил его.

— Ей нужно договариваться и самой. Не подрывай её репутацию лишней помощью. К тому же кочевники упертые, как черти, так что вряд ли твои аргументы помогут.

Пришлось остаться и наблюдать. Амалзия не сдвинулась с места, как и кочевник. Это длилось минуту или две, но никто из каравана даже не попытался вмешаться. В конце концов Амалзия кивнула и сказала:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Мы заплатим железом. Нас 23 человека, считая меня.

Страж что-то подсчитал, загибая пальцы, потом кивнул.

— Договорились.

Из ближайшей повозки вытянули тяжеленный мешок, который со звоном ухнул на песок. Страж развязал тесемки, глянул внутрь и удовлетворенно кивнул. Погрузив мешок на верблюда, он сказал: