Бастион одиночества - Джонатан Летем

Марилла играла с подругой в фишки у крыльца Эбдусоз, напевая тонким голоском: «Проблема в том, что тебе не хватало лю-ю-бви…»

Вторая девочка — Марилла называла ее Ла-Ла, а Дилан ломал голову, настоящее ли это имя, — после каждого удара мячиком двигала вперед фишки и считала нараспев: пе-ервые, вторы-ые, тре-етьи, четве-ертые. Игра шла внизу крыльца, Дилан сидел на третьей ступеньке и наблюдал.

— Роберт Вулфолк говорит, что это не он укатил твой велик и если ты будешь распускать про него сплетни, получишь, — неожиданно объявила Марилла.

— Что?

— Роберт сказал: «Пусть только попробует соврать, что это я украл у него велик».

— Тогда он намылит тебе шею, — добавила Ла-Ла, протягивая руку к восьмым — беспорядочно разложенным фишкам.

— Да я ничего и не… — начал Дилан, который ни слова никому не сказал о выходке Роберта.

Велосипед стоял в студии Авраама — с выпрямленным крылом, на котором теперь красовалось выведенное отцовской рукой имя Дилана. Вскоре он будет спущен вниз и поставлен, как чучело животного, в коридоре. Слепой хромированный скакун, оседланный родительским ожиданием и страхами Дилана.

Марилла пожала плечами.

— Я просто так сказала.

Сидя на корточках, едва не касаясь задом асфальта, она схватила малюсенький красный мячик, сдвинула в кучу фишки и пропела: «Твоя гордость не знает преде-е-елов, но придумаю я, что с ней де-е-елать…»

— Это Роберт попросил, чтобы ты сказала мне?

— Никто ни о чем меня не просил. Я просто сказала, что слышала. У тебя, случайно, не найдется доллара на конфеты, а, Дилан?

Не подслушивал ли сейчас кто-нибудь их разговор? Где Генри? У себя во дворе? А Роберт?

Дилан дернул головой, запрещая себе оглядываться по сторонам, и нащупал в кармане две монеты по двадцать пять центов, крепко сжав их в кулаке. Он собирался купить на них сполдин — этот резиновый пропуск. Будет бросать его в стену заброшенного дома, чтобы привлечь к себе внимание других ребят. Ловить отпрыгнувший от стены мяч у Дилана хорошо получалось только тогда, когда он тренировался один, когда вокруг никого не было. В конце концов его умения каким-нибудь странным образом могли перейти в гениальную ловкость, как у Генри. Но в последнее время у стены никто уже не играл в мяч — наверное, и этому искусству Дилан зря учился. Все больше и больше игр предавалось забвению, как имена побежденных в войне, не попавшие в анналы истории.

Никто не задумывался о том, где взять деньги. Каждый оставлял себе сдачу, когда родители посылали его за молоком. Альберто вдобавок покупал еще и «Шлитц» для двоюродного брата. Старик Рамирез знал, кто его присылает, потому продавал пиво, а иногда и сигареты, ни о чем не спрашивая.

Болтали, что на Хэллоуин те, кто живет на Уикофф, обстреливают всех сырыми яйцами. Хотя это был праздничный день, занятия в школе никогда не отменялись. Когда в три часа звенел звонок, дети бросались врассыпную, боясь заполучить по голове яйцом. Каждый заботился только о себе, о безопасности других не думал никто.

А что, если все еще изменится, станет другим? Это возможно. Ведь так было когда-то.

Ты и армия врагов.

Ты и твои так называемые друзья.

Ты и твоя мама.

Дилан услышал одинокие звуки спирографа: линейки, зубчатых колесиков, красных ручек, не желавших чертить ровные фигуры.

— Нет, — ответил он Марилле, чувствуя испуг. — У меня нет денег.

— Ты что, боишься Роберта? — Марилла ударила по фишкам на асфальте, они разлетелись в стороны, и она нахмурилась.

— Не знаю.

— У него есть бритва.

— Скажи мне что-нибудь приятное! — громко пропела Ла-Ла. Красный мячик выпал из руки Мариллы и покатился по земле. Девочки отошли от горки разноцветных фишек и затанцевали, напевая: «Oy, оу, оу, оу, оу…»

Вообразите, что вы умеете летать и в один прекрасный октябрьский день, вечером, смотрите сверху на перекрещивающиеся внизу улицы, на длинные ряды узких зданий. Что бы вы подумали, увидев, как науглу Невинс и Берген белокожая женщина с развевающимися темными волосами бьет по спине черного подростка? Хулиганка? Не спуститься ли вниз, чтобы вмешаться?

А кем бы вы себя ощущали? Бэтменом? Или заступником черных?

На этих улицах всегда находится пара-тройка человек, которым есть из-за чего подраться. Их криков никто не слышит, как будто они в лесу. Дорожки перед домами сворачивают на задворки, а там — пустырь, глухие места.

Вас наполняет внезапное желание выпить, и вы летите себе дальше, а женщина спокойно продолжает лупить мальчишку.

На следующий после Хэллоуина день асфальтовые дорожки у школы сплошь покрывали разбитые яйца — бомбы, не долетевшие до цели. Потемневшие желтки с кусочками скорлупы тянулись на земле длинными полосками. Казалось, их расплющило вращение планеты вокруг оси — центробежная сила, а не земное притяжение. Дети, вернувшиеся вчера домой с желтыми разводами на одежде, до слез отрицали тот факт, что в них угодили яйцом. Но урок из столкновения с яростью хулиганов — безумных учащихся школы № 293 — извлекли все пострадавшие. Метатели яиц надели маски героев мультфильмов — Каспера, Франкенштейна, Человека-Паука — и походили на грабителей банка или серийных убийц, на мрачных типов из теленовостей и ужастиков с пометкой «до шестнадцати».

Все они неизменно приближались к тем остановкам на своем пути, которые не принято было обсуждать. Отделаться от мыслей о лезвии бритвы или о шприце с героином не мог никто.

Бывали периоды, когда, выходя из дома, каждый внимательно оглядывался по сторонам. Дни после Хэллоуина таили в себе угрозу и походили на затянувшееся похмелье. Небо словно ложилось на крыши, свет тускнел.

Наступил ноябрь.

— Иди вон туда, — скомандовал Генри. Его последним увлечением и средством управления дворовыми мальчишками был футбол. Четверо ребят стайкой крутились вокруг него. Когда он запустил «крученый» мяч по улице, вся четверка бросилась следом. Что бы ни случилось, независимо от того, попадал ли мяч в чьи-то руки или ускользал от всех, выражение лица Генри оставалось неизменно кислым. И мяч тоже падал на землю как-то резко, грубо.

Дилан стоял на крыльце дома Генри, окутанный облаком безмолвия, и ждал. Он мог бы быть шестым и все надеялся, что его позовут играть. Сегодня в нем пробудился странный талант — быть незаметным, будто полупрозрачным. Рейчел прекратила его четырехдневное затворничество, вырвала из таинственного мира книг и карандашей, подслушивания шагов Авраама и ее телефонной болтовни, тоскливых фигур спирографа и волшебного экрана, но магия одиночества увязалась за Диланом на улицу и облаком оседала на нем, где бы он ни остановился.

Вглядись пристальнее в Дин-стрит, тогда и она увидит тебя.

Засунув руки в карманы, Дилан вышел на улицу и прислонился к машине у обочины. Потом, словно слизанный волной с берега, сорвался с места и принялся бегать за мячом вместе с остальными — не особенно пытаясь его поймать, просто делая вид, что тоже играет.

— Ты не видел Роберта Вулфолка? — спросил между прочим Альберто.

Дилан не удивился. Неизменная весомость имени Роберта давила на него. Он покачал головой.

Они с Альберто вышли из игры. Генри дважды подал мяч кому-то и оба раза тот снова возвращался к нему. На мяче чернел мазут: несколько минут назад он улетел под машину.

— Роберта побили, — сказал Альберто.

Лонни кивнул, за ним и Альберто, Эрл и Карлтон. Глаза у всех расширились, как от благоговейного трепета. Дилан ждал. Генри ударил мячом по земле, а Альберто и все остальные уставились на Дилана, словно он должен был объяснить им избиение Роберта Вулфолка. Разогнал всех Генри — с обычной своей легкостью, словно смахнул капли воды с руки. Он поднял глаза к небу и пробормотал:

— Зона защиты.

Четверо ребят тут же помчались в сторону, куда смотрел Генри, собираясь бросить мяч, — и каждый тайно надеялся его поймать. Сам Генри, едва мяч оказался в воздухе, потерял к нему всякий интерес и показал Дилану в сторону заброшенного дома. Они отошли. На улице появился автобус, закрыв их от остальных.

— Уши Роберту надрала твоя мать, прямо на Берген-стрит, — сказал Генри. — Он разревелся.

Дилан молчал.

— Тебе об этом, наверное, еще не рассказали, — добавил Генри.

Существует ли на свете какой-то отдаленный остров или потайная комната, в которой протекает часть твоей жизни, о которой ты ничего не знаешь? Дилан попытался нарисовать в воображении происшествие на Берген-стрит, нелепую стычку Рейчел с Робертом, но лишь унесся мыслями в свою комнату, из которой во мраке ночи до него, лежащего на кровати в полудреме, долетели звуки всхлипывания матери и сердитый шепот отца. «Тебе об этом, наверное, еще не рассказали». Дилан глубже погрузился в воспоминания той ночи.