Обыкновенная любовь - Анна Попова

А потом настал другой вечер, отнюдь не прекрасный: ему позвонила Маргаритка.

— Я долго думала и решила, что будет плохо… нечестно, если я тебе не скажу. У меня… то есть у нас, конечно же, у нас, будет ребенок…

Черт возьми, старушка Судьба действительно напрочь лишена фантазии! Бульварные романы — определенно её жанр!

— …сын.

Игорь практически ничего не знал о детях. И знать не желал. Но предположил, что если пол ребенка уже известен, значит, аборт делать поздновато…

— Я думал, что имею дело с взрослым, ответственным человеком, — сухо, с расстановкой проговорил он, чтобы не выдать растерянности. — Но если… если это можно исправить, я, конечно же, помогу деньгами…

Он вдруг понял, что почти слово в слово повторяет реплику злодея из сериала, которым его ежевечерне пытает Настасья.

— Исправить? Боже мой, Игорь, о чем ты говоришь? Это же такое счастье!

— В таком случае, хочу напомнить… — в конце коридора, как назло, замаячила знакомая фигура шефа. Игорь откашлялся, — … я должен напомнить об условиях договора.

— Не беспокойся, Игорь. Я понимаю. Всё в порядке.

— Да, я полагаю, в данном случае это наилучшая формулировка — по соглашению сторон…

Первые несколько дней Игорь был сам не свой — не мог поверить, что Маргаритка так легко отпустила его. Потом Настасья разыграла совершенно безобразную сцену из-за того, что дома не оказалось ни куска хлеба, и Игорь, сам того не ожидая, выдал:

— Думаешь, на тебе свет клином сошелся? Да таких, как ты, — пруд пруди!

Сказал — и испугался.

А Настасья вдруг сникла, предложила вкрадчиво:

— А давай поужинаем в ресторане?

На следующий день они подали заявление, через месяц сочетались браком, через год родился сын, торжественно наречённый модным именем Даниил. Даниил Игоревич Лозинский, живой символ успеха и благополучия.

А еще через год Игорь случайно встретил на улице Маргаритку, ведущую за руку малыша в темно-синем комбинезончике.

Маргаритка улыбнулась своей обычной спокойной улыбкой.

— Познакомься, Игорь, это Данечка. Данечка. Судьбою мне данный… — и пошла своей дорогой, приноравливая свой шаг к шажкам малыша.

— Ты задержался на полчаса, — встретила супруга Настасья. — С Данечкой давно гулять пора!

И они отправились гулять, Настасья катила перед собой коляску, жизнь продвигала их — всех троих — по накатанной колее.

Время от времени он вспоминал, что под другой крышей растет ещё один Данечка. То ли шутка Судьбы, то ли её дар. И отрешенно думал: а какое у того, у другого, отчество?

Анна Попова

Вечное

Были на кладбище. Фразы — уже скудей,паузы — глубже. Ветер суров и дик.Белую крошку рассыпал февральский деньсолью на красные раны моих гвоздик.Вон забегаловка, выпьем и подымим…Оледенелые, в тусклом тепле сидим.Взяли поллитру, не пьянствовать — на помин.Мы-то вдвоём, только Сашка теперь один.Пойла безвкусно-тёплого нацедив,выпьем за Сашку. Вспомним, как той зимой.Да, годовщина — это наш рецидив,это горячая точка нашей прямой…Димка скривился: не водка, а так, бурда.Глухо, увесисто глыбы-слова кладёт:«Дома — почти такой же, как он тогда,а позови „за Родину“ — не пойдёт».…Ленкины розы иней припорошил:Ленка приходит утром, без нас, одна,может, ей где-то чудится — Сашка жив.Знаешь, давай за Ленку, давай до дна,Ленка не замужем, вся сожжена дотла.Знаешь, порвал бы гадов, ну что творят…Димка, ты помнишь, какая она была?!Пава-лебёдушка — так у нас говорят,всё, отлетался лебедь, теперь лежит.Острый комочек боли сожму в горсти.… Пьяная девка просит: «Алё, мужик,слушай, не жмись и водочкой угости»,стужа за окнами стонет, белым-бела,мается, на виски мои надавив…Что, за любовь, по третьей? У них была.Та, лебединая, с выстрелом на двоих.

Ну где ж ты, ангел мой? где ты есть?!Довольно со мной возни.Вот видишь — улица, дом, подъезд,Возьми отсюда, возьми…Ответное слово — камень — праща —Не больно — удар во тьму…«Ещё не всё. Научись прощать.Пока не простишь — не возьму».Мальчишеский голос уныл и чист,Плывёт в белёсом дыму.Мне плохо, постой, не могу…— Учись.Пока не простишь, не возьму.— Друзей-завистников, гневных чад,Пригретых в моём дому?!Послушай… а стоит их прощать?!— Пока не простишь, не возьму.Простить — вот этих, забывших стыд,Продавшихся по уму?!Давай, их кто-то другой простит!— Прости. А то не возьму.Хулителей… песни, стишка, стежкаСудьбы моей — почему?!Подругу, что била исподтишка…— Прости. А то не возьму.А как ты хотела-то? Смерть — не щит,Накрыла — и быть по сему?Но саночки в гору тебе тащить!Прости. А то не возьму.— А тот, далёкий… дальше светил,А крест мой, ноша из нош,Ты знаешь…— Да. Он давно простил.И ждёт, пока ты уснёшь,И стол накрыт, и свечи горят,Как в раннюю ту весну.Прости напоследок: он будет рад…Прости. А то не возьму.— О да, я иду — скольжу под откос,И ветер — холодный щуп…Беспамятство. Тени. Беда. Наркоз.Возьми! А то не прощу…

Елена Яворская

По галереям чувств, по лестницам сомнений,по будуарам тайн, по закоулкам лжииду себе, бреду, считаю этажи.Мой государь! Вокруг — паяцы и пажи.Ах, если бы мне стать чуть-чуть посовременней,шута короновать, сказать ему — верши!Ах, если сосчитать прибытки и потери,корону променять на латаный колпак…Я — в мерзком колпаке.Я — прошлое.Я — прах.Глумливый старый шут — на троне и в постели.Поди-ка разбери, кто умный, кто дурак.Мой государь, мой друг! Того ли мы хотели?!Не возвести дворец моленьем и хотеньем,Лишившись головы, корону не сберечь.Идут себе, бредут по залам чьи-то тени.На траурных крылах летит с чужбины смерч.

Диана называет её тётушкой. Эвелина — тётенькой. Серёжа — тёть Клавой. А Ваня — тёткой.

Вообще-то она приходится им двоюродной бабушкой, но все они с детства переняли у родителей — тётя да тётя.

В девяносто втором отравился денатуратом Витя, отец Серёжи и Вани. Тётка и через год, и через два не могла говорить о непутёвом племяше без слёз. Винила во всём себя: надо было ему в тот злополучный день дать денег на бутылку, так ведь нет, начала стыдить, дура старая, — у тебя, дескать, сыновья растут, какой им пример? Какой там пример! Отчим вот тоже пьёт, да ещё и Ирку за собой потянул. Слава Богу, ребята уже взрослые, у обоих головы на плечах, не пьют, Серёженька и не курит даже, не то что Ванька — смолит одну за одной. Хотела сказать, да что толку, кто ж послушает?

Ни Витька, ни Надька не слушали…

В девяносто восьмом Надька, мать Дианы и Эвелины, в одочасье собрала чемоданы и пустилась в погоню за уходящей молодостью. Тётка пыталась увещевать: дочки ведь молодюсенькие, как им без мамы-то?

— Эвелине двадцатый год, не сегодня-завтра замуж выскочит, а ты все о ней, как о ребенке, — Надька сморщила носик, что означало предпоследнюю степень возмущения. — А Диана в этом году школу заканчивает. Вот увидишь, им без меня только лучше будет — квартира свободна, никто не ворчит.

— То-то и оно, что без присмотра, а в головах ветер ещё.

— Да откуда тебе знать! — тоненько вскрикнула Надька, стекла в оконной раме задребезжали. Последняя степень. — У тебя ж детей никогда не было! И мужа не было! Ты не знаешь, что это такое, когда тебе двадцать два, муж уходит от тебя к тридцатилетней, а у тебя на руках двое детей, одной четырех еще нет, а второй полтора! А потом ты по суду алименты взыскиваешь, и на тебя все смотрят как на жертву… нет, не все! Бывает, что и злорадствуют!

Как не знать, хотела возразить тётка, вместе девчонок поднимали. Но смолчала.

Надька обосновалась с новым мужем в Москве. Надо понимать, не бедствует, Дианке к свадьбе новую квартиру купила — правда, здесь, в Москву девчонок не зовёт даже погостить. Эвелининому мужу денег на машину подкинула, на иномарку какую-то, тётка мельком видела из окна, когда он Эвелину подвозил. Наверное, хорошо, что не послушалась тогда Надька. Наверное…

Вот и у Серёжи жизнь сладилась — женился, дочка год назад родилась. Хотелось бы, конечно, повидать праправнучку, но что-то они не торопятся. Куда им торопиться, молодым-то?